закатывает глаза. Ого! Северное вино! Господи, да за кого ж он меня принимает?!
Молчаливый слуга подходит поближе, ловко нарезает фрукты. О, приятель, привет! Ну, как тебе шутка на улице? Мой давешний провожатый бросает пламенный взгляд исподлобья. Сгореть можно. Потом смотрит на хозяина и кивает.
– Да чего ж ему за пустяки сердиться? – хихикает Нуфка. – Наш Текко и так ваш старый должник. Да вы присмотритесь, господин менестрель, присмотритесь, представьте, что мальчик с бородой… а ты, детка, нагнись пониже, не сломаешься, ну давай, давай, сынок…
Мы смотрим друг на друга. И я вспоминаю: «Тихий приют», треск двери, щеколда летит со скобы, сдавленные матюги, «мельница» и это лицо – не румяное, как сейчас, а блекло-серое, обрамленное черной бородкой; зрачки закачены. Он лежал третьим в аккуратном рядке. Вот как? Я, не скрывая, разминаю пальцы. Что дальше?
– Как что? – изумляется Нуфка. – Дальше мы таки-да будем говорить об наших делах. Я ж вам сказал, что человек есть! Только не надо перца, там своего больше, чем всем нам когда-нибудь вообще приснится, там надо другое…
И вдруг голос Нуфки становится совсем иным, ясным и твердым.
– Впрочем, полагаю, что ерничество можно оставить. О ценах следует говорить серьезно. Вы согласны со мною, сеньор дан-Гоххо?
Теперь я знаю, почему каффаров не любят в Империи. Нельзя любить тех, с кем невозможно торговаться. Я говорил с Нуфкой долго, и предложил цену, и удвоил ее, и удвоил удвоенную, а потом услышал его цену, деланно возмутился и чуть не врезал каффару по морде; но он только пожал плечами и сказал, что это, собственно, но его условия, а того лица, которое он представляет. И что, в конце концов, не эту ли цену предполагал предложить тот, кто послал меня? Он указал пальцем на потолок, и я понял, на кого он намекает, как понял и то, что для меня этот вариант – наилучший. И для задания тоже. Тогда я попросил уточнений. Получил их. А, получив, согласился на все условия, потому что другого выхода не было, а за ценой стоять уже не приходилось.
Я вышел и побрел в ближайшую корчму, низкопробную, как и все первое попавшееся. Я заказал огнянку, полный кувшин; мерзейший местный первач обжег горло, в висках чуть загудело, но не больше.
Сеньору плохо? Пшел! Закуски? К черту… огнянки. Живо!
Итак, я мразь. Вот уж не думал. Мразь. Подонок.
Госссподи…
Стоп. Пре-кра-тить. К черту слюни и сопли. Есть задание. И гори все синим огнем, потому что есть благо и Благо. Я работаю во имя него.
Куда идти? К Арбиху теперь нельзя. Засвечен. Эй, хозяин! Найдется ли комната? Звенит о стол серебряный. Хозяин кланяется, словно марионетка. Комната есть. Хорошо… Я падаю на влажный тюфяк. Пронзительно звенят комары. Нет сил даже думать. Спать. Спать. Спать:
Из «Временной хроники вечнолюбивого и светлопрославленного Братства рыцарей Вечного Лика»
В лето 248 от основания Братства. Выступили братья-рыцари на юг, дабы вразумить мятежных тассаев. И одолели.
В лето 251 от основания Братства. Выступили братья-рыцари на запад, дабы отразить набег эррауров. И одолели.
В лето 257 от основания Братства. Приняли братья-рыцари вызов прегордого дан-Ррахвы. Выступили в поход. И одолели.
В лето 259 от основания Братства. Оклеветанные гнусными наветчиками, отказали братья-рыцари в покорности владыке до тех пор, пока не будут признаны их законные права. Когда же двинул владыка дружины на южные рубежи, скорбя, оказали сопротивление. И одолели.
В лето 263 от основания Братства. Встав на границе южных песков, заслонили братья-рыцари Империю от орд зломерзостного Джаахааджа. Схватились с ним. И одолели.
…И одолели.
…И одолели.
…И одолели.
10
Ни отцу, ни деду императора не доводилось выставлять в поле подобного войска. Только прадед, еще державший сеньоров в руках, собирал под черно-золотым стягом столько кованой рати, да и то, если верить летописям, лишь единожды, в час наистрашнейший, когда с юго-запада хлынули через пески орды синелицых.
Тяжелым, слегка сужающимся на челе клином выстроилось рыцарство Империи – все двадцать с лишним тысяч всадников, чьи имена значились в Шелковых Книгах семи провинций. Все гербы и все цвета перемешались в шеренгах. А за конницей плотным квадратом сбилась пехота: сеньорские дружинники с гладкими треугольными щитами, и пестро наряженные наемники императора, и орденские полубратья в фиолетовых военных рясах.
Невиданная сила. Невероятная. Всесокрушающая.
Но и вилланская рать, стоящая по колено в медленно испаряющемся тумане, густилась, словно серая туча, ощетинившаяся ровными рядами склоненных пик. Сто дней боев научили вчерашних хвостокрутов стоять намертво, по-солдатски. А с левого фланга, вытягиваясь серпом, все быстрее и быстрее выдвигаясь вперед, мчалась наперерез железногрудому клину мятежная конница. Впереди, под синим флажком с колосьями, на громадном караковом жеребце несся Вудри, ни с кем не поделившийся честью начать этот бой.
– За мнооой!
Ах, как стелется небо! Плещется лоснящаяся грива Баго: стоном, гудом отзывается земля. Воют за спиной всадники, гордость и надежда Багряного Владыки, несчитанные, яростные. Изготовив к удару мечи, плотно охватив древки копий, раскручивая кольца арканов, распластались конники над мечущимися гривами; травяная подстилка, припущенная недорассеявшимся туманом, мягко отдается в стременах.
Мощно идет лава, Вудри, не глядя, чувствует ее слитный полет; легко катится, набрав разгон на невысоком холме. Легкость испытывает и сам Вудри, но не только телом, словно бы парящим над гудящим полем, а и душой: ясно видно – уже не исправить господам свою оплошность, не успеют они, не приостановятся, не развернутся, а и развернувшись, не сумеют набрать нужный бег; и уже ноет плечо, предвкушая мгновение первого удара…
Но господа недаром господа. Они рвутся вперед сквозь дождь стрел, они сминают заслоны лучников, не оглядываясь на пронзенных собратьев; они замечают угрозу! – и вот, отколовшись от ударного клина, целящегося в лоб мятежной пехоте, навстречу всадникам Вудри рассыпаются закованные в сплошную броню истуканы на переливающихся разноцветным шелком копях. Хлещет в глаза алым и черным. Каданга! Впереди, под двухвостой хоругвью, высокий рыцарь; от остальных не отличается ничем, однако – вожак: подсказала уверенно поднятая рука, направляющая ход заслона. Привет тебе, эрр! Вперед – и наперерез! Дурея от шпор, криков и гуда земли, рвется из-под седла Баго: нет, шалишь, брат, держись!
Светло-серый иноходец под ало-черной попоной нарастает стремительно. Оторвался от плотной стены своих корпусов на десять; за ним, у хвоста, прижавшись тесно, еще двое, на гнедом и на белом. Оруженосцы, личная стража. Эти не отстают. А светло-серый уже близко: под взвихряющейся попоной мелькают мохнатые коричневые бабки. Поверх гривы забрало, спокойные зрачки в прорези забрала. Не бережется, что ж, противник достойный, от поединка не уклонится. Все-таки эрр! Так даже лучше. В этом бою сеньоры должны оценить, кто таков Вудри! Невольно подобравшись, ощутил прилив азартной злости, меч опустил к стремени. Размах клинка пойдет в полный круг, чтобы наверняка!
Уже ясно видя ту точку на еще непримятой траве, где выпадет сойтись, Вудри вдруг ощутил тяжелый удар в сердце, такой, что даже пальцы, охватившие рукоять, дрогнули. Не глазом, чутьем уловил: опасность! Что такое? Вот он, уже почти рядом, светло-серый под черным и алым; рыцарь, оскалившись,
