вместе с Серегой дотопать до школы. Тим реагировал на этот звук даже тогда, когда смотрел «Погонщиков динозавров» и не собирался никуда бежать; даже тогда, когда родители принимались громко выяснять, кто из них в доме главный, а на кухне вовсю гремело радио, и в гостиной разрывался на части телевизор, вдобавок ко всему в уборной конвульсивно всхлипывал протекающий унитаз.
Но это было давно. Теперь Тим слушал… как бы это сказать? По-воровски. Или по-шпионски. И он боялся прослушать.
Тим взял стопку комиксов и уселся на свою кровать, ногой толкнув дверь в прихожую.
Он услышит.
Конечно же, услышит, черт побери.
Комиксы были тупыми. Тупыми даже для самых дешевых комиксов на самой дешевой бумаге. Про лупоглазых подземных мутантов, которые по ночам вылезают из канализационных люков и похищают людей. А потом поедают их. Поедают, поедают и поедают — на протяжении девяти серий. Очень остроумно.
Тим швырнул под кровать последний, девятый, номер и уставился на Роберта Планта.
Здесь, на плакате, он молодой, — наверное, лет двадцать. Сидит себе прямо на асфальте, приперевшись спиной к стене красного кирпичного дома, на нем коричневая майка и выцветшие, как московское небо в жаркую погоду, голубые джинсы. Он смотрит в сторону — на проходящую мимо девчонку в короткой юбке. Девчонка ничего себе. У Планта таких, наверное, целый курятник был. Родители стараются не говорить детям о таких вещах, но Тим знает, что музыканты дня прожить не могут, чтобы не охмурить кого-нибудь из поклонниц. Даже лысый Лев Шаинский (это который песню придумал про голубой вагон), наверное, тоже отрывается после каждого концерта.
Сейчас Роберт Плант уже старый. Ему, наверное, под пятьдесят. Тим видел его в «Каунтдаун», голландской дискотечной передаче. У него серое лицо, а кожа стала пористой, как губка. И сразу видно, что в молодости Плант принимал наркотики. Может, он и сейчас тайком глотает какую-нибудь гадость? Ничего удивительного. «Цеппелинов» сейчас никто не слушает. А вот Тим с Серегой…
Тут Тим услышал долгий и далекий звук.
Звук открываемой двери.
Он приподнялся на кровати, слушая шаги на лестничной площадке. «Раз-два-три-четыре…»
Это Серега. Его мама спускается по лестнице медленно, тяжело: «и-раз… и-два…»
Спустя мгновение Тим был в прихожей. Он ждал, когда хлопнет дверь парадного, запихивая в карман полторы тысячи рублей и ключи от квартиры.
А потом прыгнул в стоптанные кроссовки и отпер дверь.
Глава 2
Серега Светлов торопился. Выйдя из дома, он скорым шагом направился к автобусной остановке. Если бы он хоть раз обернулся, то мог бы увидеть крадущегося в тридцати шагах от себя Тима. Но он не обернулся.
По дороге Серега остановился у таксофона и снял трубку с рычага. Говорил он совсем недолго — за это время можно было успеть сказать только: привет, как поживаешь?.. Тим даже не успел подойти поближе, чтобы расслышать хоть часть разговора. Но он видел бледное Серегино лицо, на котором четко проступали лиловые синяки. Серега, похоже, плюнул на все и уже перестал замазывать их маминой крем-пудрой.
Потом Серега повесил трубку и чуть ли не бегом побежал дальше, и Тим заметил, что к остановке приближается автобус. Тим тоже побежал. Серега влетел в переднюю дверь, а Тим — в заднюю. И они поехали.
Тим терпеть не мог автобусную давку, тем более в июле. Но сейчас он был даже благодарен тем людям, которые набились в салон, и пыхтели, и толкались, и увлеченно переругивались между собой, — потому что Серега не мог видеть его. Правда, и он Серегу, можно считать, не видел, а только слышал иногда его голос: «нет, не выхожу», «извините»…
Главное, что он не выходил.
У Кольцевой дороги народ дружно высыпал из автобуса, и Тим пропустил вперед себя несколько нетерпеливых теток. Потом он заметил, что Сереги в салоне нет, и быстро выскочил наружу. Вдалеке, у самой дороги, мелькала желтая Серегина тенниска. Хорошая тенниска, яркая.
«Он приехал на бензоколонку», — разочарованно подумал Тим, потому что бензоколонка, где местные газопроводские мальчишки мыли машины, находилась неподалеку от остановки и они с Серегой часто ехали на работу этим маршрутом.
Но он ошибался. Серега шёл, никуда не сворачивая, а потом пересек черную, липкую от жары ленту шоссе. Тим подождал, когда Серега оторвется на безопасное расстояние, и последовал за ним.
Асфальт клеился к подошвам кроссовок, и казалось, что сейчас он окончательно пристанет и, сморщившись, потянется за Тимом, словно ковровая дорожка. Перейдя на другую сторону, Тим вытер кроссовки о траву. Желтая Серегина тенниска время от времени выпрыгивала из высокой травы — далеко отсюда, метров за сто. А может, и больше. Серега шуровал напролом, в обход всех тропинок, — как настоящий кенгуру. И Тиму следовало вовсю шевелить поршнями, чтобы не упустить его окончательно.
От травы шел густой тяжелый запах солнца и кузнечиков. И от этого запаха тело сразу зачесалось. Тим прошел несколько сот шагов, затем забрался на кочку и сверил свой маршрут. Серега забирал чуть левее, к железнодорожному полотну. Расстояние между ними продолжало увеличиваться.
«Может, хватит играть в прятки? — вдруг подумал Тим, чувствуя, что его футболка под мышками стала влажной и горячей — и тут же почудилось тупое гудение слепня. — Не по душе мне это, честное слово. Можно представить себе, что будет, если Серега заловит меня здесь. Вот сейчас ка-ак вынырнет из травы…»
Серега все не выныривал. Теперь он двигался вдоль железнодорожного полотна, пи пути обрывая метелки дикого овса и кроша их в ладонях. Потом он пересек полотно. За насыпью обнаружились те же девственные заросли остролистника и пырея… И — что-то такое впереди.
Что-то ТАКОЕ.
Что именно? Тим, который уже готов был повернуть обратно и с позором удалиться на родной Газопровод, решил, что узнает это. Узнает — и вот тогда можно будет со спокойной совестью поворачивать оглобли.
Через десять минут торопливой ходьбы неизвестный объект вырос до размеров пачки жевательной резинки «Love is…», и теперь Тим мог с уверенностью сказать, что это дом из красного кирпича — вроде того, на плакате в его спальне. Четырехэтажный особняк.
Потом Тим оступился, попав ногой в небольшую, прикрытую травой ямку. На коленях и ладонях остался едкий травяной сок. Когда Тим поднял голову, то с удивлением обнаружил, что ярко-желтая тенниска пропала из виду. Серега успел куда-то скрыться.
— Черт…
Тим побежал со всех ног. Одно дело — когда ты сам отказываешься от преследования, и совсем другое когда тебя обводят вокруг пальца, словно второклассника… Остроконечная фигурка дома перед его глазами прыгала, словно поддразнивая.
И вдруг он увидел. Дом стоял на холме, а перед ним расстилалась небольшая ложбинка. Серега спустился туда, и потому его не было видно; теперь желтое пятно его тенниски замелькало снова. Серега замедлил шаг, видимо, не желая, чтобы кто-то обнаружил его спешку.
Кто-то… Кто же?
Сейчас уже Тим не сомневался, что Серегина цель — этот странный кирпичный дом. Он вел себя так, словно явился на педсовет, где самое главное — упрятать свои эмоции подальше. Вот Серега быстрым движением вытер потные ладони о тенниску. Тим пожалел, что не может увидеть сейчас его лицо. «Все нормально…» — Тим тоже попытался успокоиться (а что? Серега никуда не делся — верно ведь? А сейчас можно хорошенько рассмотреть, что это за дворец такой, и — спокойно потопать домой).
Успокоиться не получалось.
Возможно, дело было в этом доме. Он и в самом деле похож на дворец. Или, скорее, на замок — потому что к этому слову больше подходит эпитет «зловещий». Не скажешь же ведь — «зловещий дворец», верно? Дворец может быть прекрасным. А если у него окна похожи на глаза дяди Семена, когда тот на работе хватит лишку и гоняется по двору за сыном Лешкой, — это уже замок. Зловещий замок.
