Книга об отце (Ева и Фритьоф)

Он вложил в письмо букетик засушенных цветов, собранных для Евы в сибирской тундре.

VIII. «ФРАМ» ВО ЛЬДАХ

Отход из Хабарова чуть не кончился трагически.

Фарватер в Югорском Шаре был опасным, к тому же снова поднялся туман. Поэтому Нансен и Скотт- Хансен шли впереди «Фрама» на моторной лодке, непрерывно измеряя глубину. Лодку бросало на волнах, и пролившийся на дно лодки бензин вспых­нул. Пламя неожиданно охватило всю корму. Загорелась забрыз­ ганная бензином одежда Нансена, вспыхнул бидон с машинным маслом. Нансен поднял его и бросил в море. Вокруг лодки запо­лыхало пламя. Нансен сильно обжег пальцы, но все же схватил черпак и принялся поспешно заливать огонь в лодке.

Все, кто был на «Фраме», перепугались. Команда собралась у борта, держа наготове канаты, спасательные круги и шлюпоч­ные багры. Сначала с корабля они увидели большое пламя, затем все окуталось густым дымом. Не успели они понять, что же про­изошло, как все закончилось.

Пока шли Югорским Шаром, туман постепенно рассеивался. Впереди открылось Карское море, где должна была решиться их судьба. И вот на горизонте показался дрейфующий лед. При бли­жайшем рассмотрении лед оказался очень сплоченным, а начинать дрейф было еще рано, поэтому корабль отклонился к берегу и вошел в разводье. Здесь снова попали в туман, и несколько дней спустя пришвартовались к ледяной глыбе, сидевшей на отмели у Ямала.

Нансена очень заинтересовал плавник, которым было усеяно все побережье. Видимо, его занесло сюда течением рек.

Через несколько дней «Фрам» под всеми парусами пошел вперед. Дул встречный штормовой ветер, и хотя в бейдевинд шхуна ходила неважно, все же она продвигалась вперед, лавируя переменными курсами. Команда часто выходила на берег, и вместо белых пятен на картах появились остров Свердрупа, бухта Коллина Арчера и острова Акселя Хейберга.

Через разреженный лед «Фрам» шел легко, словно танцуя. Здесь шхуна была в своей стихии и мчалась на север на всех парах и парусах; 9 сентября она подошла к северной оконечности Старого Света. Берега были плоскими, в бинокль на севере уда­лось рассмотреть возвышенность. Туда они и направились, но так как течение оказалось встречным, то переход дался им нелегко. Нансен с самого начала говорил, что, когда они минуют Карское море и мыс Челюскина, самое трудное будет позади. «И вот при смене вахты в четыре часа утра взвились на мачтах флаги, и наши пушки прогрохотали над морем салютом. Тут взошло солнце, и в тот же миг показался тролль Челюскин, под чарами которого так долго томились наши души».

Подняли всю команду, в кают-компании зажгли свечи, на столе появилась большая чаша с пуншем. «По такому поводу,— писал Нансен,— полагалось произнести торжественную речь. Я же под­нял бокал, и моя речь получилась такая: „Ваше здоровье, ребята, поздравляю с Челюскиным!'»

В конце сентября «Фрам» всерьез застрял во льдах. Все понимали, что корабль выберется из них не раньше, чем минует полюс, на подходе к Норвежскому морю. Трюм приспособили под столярную мастерскую, машину разобрали, смазали и убрали. На ее месте устроили слесарную мастерскую. Рубка корабля превратилась в мастерскую жестянщика, кузницу поначалу устроили на палубе, а после прямо на льду. Шить паруса и чинить сапоги приспо­собились в кают-компании. Тоска и безделье не грозили обитате­лям «Фрама». Кроме работы в мастерских, надо было следить за состоянием оснастки. Каждый день приходилось носить со склада продукты, растапливать лед для питья и стирки, проверять часы, откачивать воду из трюма.

Кроме того, значительная часть команды была занята регуляр­ными научными наблюдениями, которые велись круглосуточно под непосредственным руководством Нансена. Проводились наблюде­ния над температурой поверхностных слоев воды, соленостью, изучалась морская фауна, плотность и нарастание льда, помимо того, измеряли скорость ветра и течений. Здесь были хорошие условия для изучения северного сияния. Эта работа проводилась самим Нансеном. Со временем ответственность за многие другие работы была возложена на Блессинга, а когда Нансен покинул корабль, ему пришлось отвечать за все научные работы. Как ме­дику Блессингу почти нечего было делать, его обязанности своди­лись к тому, чтобы еженедельно взвешивать членов команды и от­мечать, на сколько они поправились (при сытном-то питании), да , еще он подсчитывал количество красных телец. За этой работой следили с большим интересом, так как все боялись цинги. Но ни­каких признаков этой болезни не замечалось.

Через  каждые  четыре  часа  проводились  метеорологические наблюдения, а через каждые два часа — астрономические. Эта ра­бота интересовала и членов команды. И когда Скотт-Хансен обра­батывал результаты наблюдений, каюта быстро наполнялась внимательными слушателями.

Нансен сам составил распорядок дня.

«Утром в 8 часов будили всю команду и подавали завтрак, в который входили сухари, масло, сыр, творог, мясные консервы, ветчина, бычий язык по-чикагски или же бекон, тресковая икра, анчоусы, а также овсяное печенье или галеты с повидлом или  с вареньем. Три раза в неделю выпекали хлеб и довольно часто какие-нибудь пироги. Что касается напитков, то сначала мы пили кофе или шоколад, потом кофе стали готовить только два раза в неделю, два раза чай и три раза шоколад.

После завтрака кто-нибудь шел накормить и выпустить на про­гулку собак, а заодно осмотреть льды и отметить изменения в об­становке, остальные приступали к работе. Дежурить на камбузе  каждому приходилось по одной неделе, в обязанности дежурного входило помочь коку мыть посуду, накрыть на стол и убрать со  стола.   Сам  кок  сразу  после  завтрака  начинал  готовить  обед.  Если блюда не были заказаны накануне вечером, то он составлял меню сам.

Ровно в час все собирались на обед. Обычно обед состоял из трех блюд: супа, жаркого и сладкого или же супа, рыбы и слад­кого, или рыбы, мяса и сладкого. К мясным блюдам полагались картофель, овощи или макароны. Кажется, все были довольны условиями жизни, у нас было ничуть не хуже, чем дома. Мы и с виду стали похожи на откормленных поросят, кое-кто отрастил двойной подбородок и брюшко. За обедом блюда сдабривались солеными анекдотами и пивом.

После обеда курильщики выходили в камбуз. Курить в каютах запрещалось. В камбузе же можно было всласть покурить, побол­тать, переброситься веселыми шутками, а иногда и крепко поспорить. После этого большинство отправлялось отдохнуть, а потом все опять принимались за работу. Ужинали мы в шесть часов, когда официально рабочий день кончался. Ужин состоял примерно из тех же блюд, что и завтрак, но теперь мы пили только чай.

После ужина курильщики опять уходили в камбуз, а тем вре­менем кают-компания превращалась в тихую читальню. Библио­тека была богатой, и ею довольно часто пользовались. Часов в восемь принимались играть в карты или другие игры, которые продолжались до самой ночи. Кто-нибудь садился за пианолу и извлекал из нее великолепные мелодии. Или Юхансен брал аккордеон и радовал нас хорошей музыкой. Его коронными номе­рами были: „О, Сусанна' и марш „Переход Наполеона через Альпы'.

Примерно в полночь все расходились спать, а вахтенные зани­мали свои посты. Каждый должен был простоять на вахте один час. Работа эта была не особенно трудной — сделать запись в вахтенном журнале да если собаки залают, посмотреть, не мед­ведь ли пришел. Через каждые четыре часа вахтенным приходи­лось   спускаться   на  лед  для   метеорологических   наблюдений».

Первое торошение началось 9 октября. Раздался оглушитель­ный грохот, шхуна содрогнулась. Все выскочили на палубу. «Фрам» выдержал натиск великолепно. Корабль медленно под­нялся на несколько футов, но тут лед не выдержал и проло­мился. Торошение продолжалось, гремело на все голоса, шхуну сотрясало.

«Как-то даже уютно и хорошо, когда сидишь и слушаешь весь этот шум, а сам знаешь, что шхуна выдержит. Мысль, что торо­шение в значительной степени вызывается приливо-отливными яв­лениями,