Нансен немедленно в одной из своих статей попытался ответить на вопрос Герхарда Грана:
«Главным в сложившейся обстановке является, по-моему, следующее: мы, норвежцы, не сомневаемся в нашем праве иметь собственных консулов. Очевидно, что шведы не признают за нами такого права, тем самым для нас возникла настоятельная потребность отстоять в этом вопросе свое требование. Теперь речь идет уже не только о нашем консульстве, но и о суверенитете Норвегии. И не может быть никаких сомнений в том, какую позицию займет по этому поводу любой норвежец».
Томмесен из газеты «Вердене Ганг» приехал в Пульхёгду, чтобы поговорить с отцом. Мама сидела рядом и с интересом слушала их беседу. В результате в феврале в газете «Вердене Ганг» одна за другой стали появляться статьи отца под названиями:
«Наш путь», «Мужчины», «Мужество», «Легкомыслие» и «Воля».
Эти статьи — призыв к действию, к тому, чтобы сплотить все силы и добиться разрешения вопроса о консульствах. Решительный и четкий взгляд, высказанный отцом в этих статьях, оказал влияние на общественное мнение.
«Наш путь — действие,— писал Нансен.— У нас есть теперь дело, вокруг которого сплотился норвежский народ, число его сторонников неуклонно растет, и вскоре мы все как один объединимся вокруг него. Для нас решительная борьба за учреждение системы норвежских консульств является единственным средством утвердить наше национальное достоинство».
В статье «Мужчины» Нансен пишет:
«Я вижу, что даже Бьёрнсон опасается, как бы страх перед возможным шведским нападением, страх перед Европой не помешал нам сделать то, что мы считаем справедливым и правым. Мы — терпеливый народ, мы это доказывали девяносто один год, на протяжении которых мирились с тем, что шведская сторона отказывала нам в нашем праве на самостоятельность. Но в жизни каждой нации, как и в жизни любого человека, наступает момент выбора — все или ничего. Мы чувствуем, что сейчас наступил именно такой момент, мы понимаем, что если не сделаем того, чего требует от нас сложившаяся обстановка, то навсегда утратим уважение к себе.
Народ, который довольствуется словопрениями и громкими словами в то время, когда попираются его права и суверенитет, становится посмешищем в глазах всего мира. И хуже того, он деморализуется. А народ, который до последнего отстаивает свое право на самостоятельность, даже потерпев в этой борьбе поражение, вырастает в глазах других народов.
Мы не нуждаемся сейчас в людях, которые бесцельно суетятся и гадают на кофейной гуще, нам нужны настоящие мужчины».
Спустя несколько дней появляется воодушевляющая статья «Мужество».
«Нас пытаются запугать, что если мы пойдем по намеченному пути, единственному пути, который мы считаем правильным, то нам придется туго. Кто же в этом сомневается!
Мы так долго играли в солдатики и стреляли холостыми патронами, что иные теперь думают, будто нас можно запугать тем, что дело примет плохой оборот. Они хотят испугать нас тем, что мы утратим все юридические права, окажемся изолированными от Европы и что Швеция, вероятно, нападет на нас. А мы уже заранее все подумали и готовы ко всему!
Страх — он у всех на устах, но кто напомнит нам о мужестве? Разве его нет у народа? Во всяком случае, оно когда-то было присуще норвежскому народу. А как же нам проявить его, когда нет никакой опасности?
Нужно признаться, что со времен 1814 года наша политика не требовала особого мужества. Но в 1814 году мы доказали, что оно есть у нас. Неужели мы его растеряли с тех пор? Давайте посмотрим».
«Нас предостерегают от легкомыслия,— писал Нансен далее.—
Самое страшное легкомыслие — это когда предпочитают выжидать, когда упускают решительный момент, когда все пускают на самотек в надежде, что утро вечера мудренее. Мы не хотим, чтобы нами правило такое легкомыслие.
«Осторожные» же считают, что борьба за норвежские консульства и вызванная ею попытка навязать Норвегии клеймо государства, зависимого от Швеции, не стоят того, чтобы доводить дело до кризиса. Вы ошибаетесь, «осторожные», об этом я уже говорил ранее. Нам не нужен разрыв унии — мы добиваемся признания независимости Норвегии и соблюдения параграфа I закона о шведско-норвежской унии, который гласит, что Норвегия — свободное и независимое государство».
Гуннар Хейберг[111] в своей речи в честь Георга Станга[112] косвенно отвечал на высказывание Нансена:
«Есть еще один человек, который в своей области проявлял чувство ответственности сильнее прочих. Это Фритьоф Нансен.
Разве он в эти дни не доказал нам, что и в политике может поучить нас тому мужеству, той энергии, которые вытекают из огромного чувства ответственности? Не из пропитанной пылью канцелярской ответственности бюрократа, не из презренной ответственности с оглядкой на последствия, не из ответственности угодника и соглашателя, а из той великой ответственности, которую чувствует тот, кто привык и строить великие замыслы и руководить их выполнением, а главное, готов жизнь отдать за свои убеждения.
Ибсен утверждает, что сильнее всех одинокий человек, но, может быть, еще правильнее другое — чтобы стать сильным, надо испытать одиночество. Фритьоф Нансен испытал его, Георг Станг тоже. Первый за полярным кругом, другой — в гуще людей.
Но в эти дни мы узнали, что человек, побывавший в Ледовитом океане, имеет горячее сердце!»
На собрании Студенческого общества 23 февраля Нансен говорил о необходимости «немедленно действовать». Когда он закончил речь, зал заполнился криками восторга, а Сигурд Беткер, под овации ликующих студентов, взбежал на кафедру:
«Вы пишете, что сейчас нужны мужчины. Вы имеете на это право. Вы настоящий мужчина. И вы вправе призывать к мужеству, ибо вы сами проявили мужество. Говорят, что вы не можете стать премьер-министром, потому что вышли из государственной церкви. Но я прошу вас вспомнить слова Генриха Четвертого: „Париж стоит мессы'. Встаньте к штурвалу, Фритьоф Нансен! Сейчас вы — знамя Норвегии».
Не только Сигурд Беткер уговаривал Нансена стать членом правительства. Некоторые газеты предлагали избрать его премьер-министром, а Кр. Миккельсен лично приезжал к отцу, чтобы предложить пост в своем кабинете. Миккельсен даже просил его вернуться в государственную церковь, чтобы это не могло стать помехой.
Но отец не собирался стать политиком. Сколько раз я слышала, как он говорил, что государственная церковь — великолепная отговорка. Он считал, что может послужить своей стране, и не являясь членом правительства. Так оно и оказалось.
До самого разрешения кризиса он был советником правительства и вел переговоры от его имени и с Данией, в Копенгагене, и с великими державами. Да, отец, будучи по своим убеждениям далек от политической деятельности, этим летом и осенью, а позднее в Лондоне был своего рода первым министром иностранных дел самостоятельной Норвегии.
Ведь те переговоры, которые он вел в Англии начиная с 1905 года, а затем заключение договора о суверенитете в действительности были поручением дипломатического характера. Шведский посол в Англии капитан Валленберг так говорит о работе Нансена в Англии: «В Англии имя Нансена значило более, чем целая Швеция». В 1934 году Шарль Рабо[113] писал в журнале «Самтиден»: «Если к норвежским событиям 1905 года вся Европа относилась с сочувствием, то в
