зайчик, играла в его сером глазу.
– Не с ветра вести ловлю.
– Говори.
– Вернулись на неделе прикащики – с товаришками моими в Мангазею гоняли, и каждый привез себе по десятку соболей, по два десятка недособолей, по полусотне выимок да пластин собольих, по два сорока пупков (ремни из шкурок с брюшка), белых и голубых песцов привезли, бобров привезли, заячины по вороху да по меховому одеялу, да по шубе, да немало всякого лоскута... Дивный край!
Разгорались у гулебщиков зубы.
– Лихо!
– Да-а, кусок!
– Что ж, добыли – не у царя отняли.
– А тут?.. Живем из кулака в рот.
Думали.
– Дорога-де трудна, – осторожно оговаривался Строганов. – Дичь, глушь, заломило дороги лесами.
– Мы в походы бегаем налегке: где зверь пройдет, там и казак пройдет.
– Заломило дороги лесами, а реки порожисты, много по рекам злых мест.
– И то нам не страшно, Никита Григорьевич, – на воде и с воды живем.
Ярмак думал и, усмехнувшись, невесело выговаривал:
– Пожили, попили – пора, якар мар, и бороды утирать.
– По мне, еще хоть сто годов живите, – раскидывал купец руки как бы для объятья. – Будем кормом кормить, доколе бог изволит, и род наш стоит.
– Время зовет.
Потягивая винцо, думали и мало-помалу утверждались в мыслях отправиться в сибирский
