корней ядовитых болотных трав.
Кучум, мало с костей мясо окроша, раздавал мослы князьям, мурзам и вождям племен, что с женами и детьми и со всеми родичами своими вились около его юрты, как комары весной.
– Рад вам, – зорко приглядывался он к гостям. – Звал вас с народом, вы пришли. Опасался казаков, а ныне они мне не страшны.
– И мы рады, – прохрипел, чуть ворочая осоловелыми глазами, остяцкий князек Алачей. – Ты богат, мы сильны. Ты нас кормишь, мы за тебя выйдем воевать. Ты всем нам чего-нибудь подаришь, мы после войны с песнями разбредемся по своим кочевьям и становищам и долго будем вспоминать тебя сладкими речами.
– Повоюете казаков, так никаких подарков не пожалею.
– Да не будет, хан, гнило слово и мутна память твоя!
– Я на своем слове тверд. Не за тем вас сюда созвал, чтоб мазать ваши уста жиром. Много дам подарков... До народов слово [129/130] мое донесите. А пока – ешьте, ешьте, до того, чтобы из горла наружу торчало.
– Мы... Ык! – Алачей отрыгнул неразжеванную, вывалянную в шерсти баранью почку.
Кругом сыто засмеялись.
Алачей спрятал почку в широкий рукав и досказал:
– Мы насытились и готовы нападать и стрелять, колоть и тяпать.
Кучум:
– Выждем
