наших костях пировать, будут тут сидеть да бороды отращивать. Не горько ль?
– Горько, дед Саркел, горько!
– На кляпа нам царь сдался?
– Нечего молиться богу, кой не милует.
– Под обух бы его со всеми причандалами!
– Уймитесь, горлохваты! Не поносите царя православного! Плох ли он, хорош ли, а одной он с нами веры и одной земли.
– Не бывал ты, борода козлиная, в пытошной башне, а то иное бы заблеял.
– Будя шуметь. К делу!
– Какое!
– Отойдем в отход на Волгу да там как-нибудь свой век изживем.
– А Сибирь бросать?
– Провались она!
– Э-э, нет, братику! Такими кусками прошвыряешься.
– Не нам, так нашим потомцам пригодится. Что добыто саблей, то наше.
– Наше!
– Сибирь бросать жалко. Сколько мы тут своей крови уронили!
– Было б нам, Микитка, загодя на Волгу сбежать...
Не день и не два судили-рядили гулебщики да, сложившись разумом, и не без стона порешили – слать в Москву поклонных соболей.
Разбросили атаманы жеребья, пал жребий на Ивана Кольцо и Мамыку.
– А чего я? – мычал Мамыка. – Как оно там, на Москве?.. Ох-ох, не манит ворону в царские хоромы.
– Не тужи, Мамыка, – тряхнул кудлами Иван Кольцо, – хватит розмыслу и с царем поговорить. Кафтаны на нас серые, да умы бархатные. Вернемся живы –
