завернули в кабак. В кабаке нестерпимый жар, вонь, разило чесноком, кислым хлебом и горелым луком. Для храбрости – выпили. Иван Кольцо поучал товарищей:
– Будет царь о чем спрашивать, ворчи чего-нибудь про себя, мычи, но голосу не подавай. Брякните словцо некстати – государю обида, а мне – кнут.
Кабатчик провожал казаков, коих он принял за купцов, до возка и низко кланялся.
Ямщик разобрал вожжи.
– Э-э, залетные!
С простоты да по незнанью, всем обозом подкатили прямо к высокому резному крыльцу царевых хором, что считалось нарушением чести государева двора.
Иван Кольцо распорядился:
– Кашляй! Сморкайся!
С треском высморкались, обили смушковые, татарской валки, валенки и полезли на крыльцо.
В дверях показался голова стрелецкий и крикнул:
– Шапки!
Переглянулись и неторопливо стащили шапки.
– Куда?
– К царю.
– Отколь вы и кто?
– Сибирской земли послы.
В полутемных сенях топтался караул стрелецкий, человек с двенадцать, все вороной масти и в ладных малинового сукна кафтанах.
Из щели узкой двери высунулась лисья морда думного дьяка.
– Кто гамит?
– Казаки.
– Господи Исусе! Кого вам?
Наученный головой стрелецким, Иван Кольцо ответил уже по чину:
– До великого государя и царя Ивана
