обнажились полные, загоревшие под искусственными лучами ляжки. Взгляд Валентина Архиповича невольно остановился на них, пометался снизу вверх, жадно фотографируя сексапильные ноги, и с явной неохотой оторвался от приятной картины. Потом глаза въелись в ложбинку между полными грудями, готовыми вывалиться из тесного лифчика, облобызали их и, наконец, снова стали такими же, как в начале разговора, – жесткими и цепкими.
Снежанна прекрасно знала, как действует ее тело на таких мужчин, как Булдыкин, поэтому специально выбрала именно этот наряд и заблаговременно поставила кресло под нужным углом. Она не знала о цели визита Валентина Архиповича и расспрашивать по телефону посчитала ниже своего достоинства. Но предпочла подготовить пути к отступлению, если разговор вдруг окажется не из приятных.
– Я пришел предложить вам сделку, – по-деловому сообщил Булдыкин. – У вас есть то, что вы можете продать, а у меня есть желание это купить.
– Простите, не понимаю?
– Вы уверены? – недоверчиво посмотрел на нее гость. – Мне достоверно известно, что ваш отец продолжительное время собирал марки. В его коллекции имеются довольно редкие экземпляры...
– А-а! Вы о марках... Да, действительно, была у папы такая страсть, – расплылась в улыбке Снежанна. – Но дело в том, что он просил не продавать коллекцию, хотел, чтобы она хранилась в семье, как память о нем. Папа очень дорожил собранными марками. И я обещала, что сохраню их...
– Возможно, вы и обещали, – взгляд Булдыкина стал еще более колючим, глаза прищурились, в них метались искры, – но мне известно, что совсем недавно вы хотели подарить интересующую меня марку одному из своих друзей.
На слове «друзей» Валентин Архипович сделал ударение, чтобы Снежанне стало понятно: он в курсе, насколько тесно «дружила» девушка с молодым человеком.
На секунду она задумалась, ударившись в воспоминания. Ее предыдущий кавалер задержался на удивление долго. Два месяца – огромный срок. В постели с ней он вытворял немыслимые вещи, и Снежанна даже увлеклась им не на шутку. Именно ему она хотела подарить ту особо ценную марку, которую завещал отец. Странное желание. Да кому может понадобиться старый, частично потертый прямоугольничек двух с половиной на четыре сантиметра? Но Гриша оказался заядлым филателистом и неоднократно намекал, что о лучшем презенте к дню рождения и не мечтает.
Снежанна когда-то обещала отцу, что марка останется в их семье, и обещание собиралась выполнить. Но кто же знал, что уже через два месяца она передумает выходить замуж за Григория?
С маркой, которую хотел приобрести Булдыкин, была связана интересная семейная история.
...Марки начал собирать еще дед Снежанны. До войны он долгое время жил в Ленинграде вместе с семьей. Заведовал продовольственной базой. Поэтому средства для покупки редких экземпляров имелись всегда. Даже во время войны дед не поставил крест на своем увлечении, и за четыре военных года его коллекция значительно пополнилась.
На фронт Эдуард Залесский не попал по состоянию здоровья. Да и не очень он туда стремился и сделал все возможное, чтобы не покидать насиженное хлебное место. Он спекулировал продуктами, обменивал их на предметы антиквариата и, разумеется, обращался к семьям известных ему филателистов с предложениями обменять буханку хлеба, а иногда и того меньше, на нужную ему марку. Как правило, умирающие от голода люди соглашались. Голод сковывал волю, мысли, не давал права выбора. Кто думал о ценностях, кого волновало возвышенное, когда нестерпимо хотелось есть... А вот деда Снежанны, получается, «возвышенное» волновало... Хотя бы потому, что продукты во время блокады у Залесского имелись всегда и он прекрасно понимал, что война – явление временное, а ценности и старинные вещи – вечное.
По окончании войны Эдуард Залесский очень быстро покинул Ленинград. То ли ему было стыдно смотреть людям в глаза, то ли Залесский решил, что сырой ленинградский воздух плохо влияет на его здоровье, или были еще и другие причины, но семья переехала в Москву. Часть антиквариата он продал, не желая привлекать внимание соответствующих органов, но собирать марки не прекратил до самой смерти. И увлек этим занятием самого младшего сына – Станислава.
Ударившись в бизнес в начале девяностых, Станислав Эдуардович Залесский ушел в дела и на время подзабыл о своем увлечении. Встречи, командировки, рестораны, деловые партнеры... Слишком много всего свалилось сразу. Но однажды, когда появилась острая необходимость в кредите, он вспомнил о коллекции. Особо закладывать было нечего, разве что квартиру. Но жена категорически запретила Станиславу рисковать. Времена нестабильные, и в любой момент они могли оказаться на улице. Тогда Залесский, пересмотрев отцовскую коллекцию, еще и пополненную им, решился ее заложить. Но в России на Станислава Эдуардовича, который приходил с альбомами в банк с просьбой предоставить кредит, смотрели, как на полоумного. Фиаско не остановило Залесского. Он поехал в Швейцарию, обратился с аналогичной просьбой в банк и... деньги получил.
Были вызваны эксперты, которые тщательно изучили коллекцию и оценили одну-единственную марку, по меркам Станислава, в крупную сумму. Через год удачного бизнеса Залесский увеличил эту сумму раз в двадцать и выкупил почтовую марку, считая, что она принесла ему удачу.
«Она должна остаться в семье! – строго приказывал отец маленькой Снежанне, юной Снежанне и уже взрослой девушке Снежанне. – Марка принесла мне удачу, именно благодаря ей я сколотил свой начальный капитал. Это наш семейный талисман».
Сейчас у Снежанны возникало двоякое чувство. С одной стороны, ослушаться отца, не выполнить его завет было крайне непорядочно. А с другой, именно деньги погубили Станислава Залесского. Может, не заработай он огромную сумму благодаря кредиту, не было бы у него частного самолета, и оставался бы он жив... Отца девушка очень любила и часто грустила о его преждевременной кончине.
– Вас интересует именно эта марка и никакая другая? – уточнила Снежанна.
– Да, именно эта.
– Но откуда вы знаете, что мы говорим об одном и том же экземпляре? – не сдавалась девушка – Опишите мне ее, пожалуйста.
– Два с половиной на четыре сантиметра, была выпущена в тысяча девятьсот шестом году, на ней изображена София Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, или, как у нас ее величали – Екатерина Вторая, год рождения императрицы указан неверно, что и является отличительной особенностью марки; в настоящее время сохранились четыре экземпляра, и один из них находится у вас, – без остановки выдал Булдыкин, как будто вожделенная марка находилась у него перед глазами.
Снежанна задумалась. Она была готова подарить ее своему избраннику, но нарушить волю отца и продать...
– Нет, – наконец категорически отрезала девушка. – Эта марка не продается. Ни при каких обстоятельствах. Могу предложить другие, если вам интересно...
– Меня интересует только эта! – перебил ее Валентин Архипович.
– Эта не продается, – с ударением на каждом слове отчеканила она, – ни за какие деньги!
– Ну... милочка, вы, пожалуй, преувеличиваете, – захохотал Булдыкин. – Есть деньги, очень большие деньги, а есть огромная сумма. Вы же еще не знаете, сколько я собираюсь вам предложить.
– А я и знать не хочу. По-моему, вы меня не поняли. Эта марка семейная реликвия, папа очень хотел, чтобы она осталась в семье, и она останется! Цена не имеет значения! – четко сказала Снежанна.
Валентин Архипович напрягся, на его лице заходили желваки, но он промолчал. Потом вытащил свою визитку и на обороте что-то быстро черкнул.
– Пожалуйста, – протянул кусочек картона Булдыкин. – Я написал вам мое предложение, а вы решайте сами... Всего наилучшего. Надеюсь, видимся не в последний раз. – Уходя, он еще раз облобызал взглядом пышное тело Снежанны.
Закрыв дверь, она внимательно изучила визитку. «Булдыкин Валентин Архипович. Директор», – значилось на ней. Чего директор, банно-прачечного комбината? Девушка передернула плечами и перевернула визитку. Сумма с тремя нолями повергла ее в шок. За эту почти распавшуюся бумажку девять тысяч долларов?
Но... что такое девять тысяч по сравнению с просьбой отца! «Да и не факт, что марка не стоит дороже», – тут же деловито отметила про себя Снежанна.
Давая ей именно это имя, папа не ошибся. Имя Снежана с одним «н» никак ей не подходит, ни одно
