Сексуальная революция.

В наших детских садах, где детям прививают 'способности к восприятию культуры' и 'приспосабливают к реальности', парализуя их моторику, мы замечаем у детей примерно в 4–6 лет — в противоположность опыту Веры Шмидт — отрицательное изменение всего поведения: из естественных, живых и подвижных детей они превращаются в тихих и добропорядочных. Дети охладевают. Анна Фрейд, подтверждая этот факт в своем труде 'Психоанализ для педагогов', не подвергает его критике, а принимает как необходимость, ибо она сознательно стремится воспитать ребенка человеком, проникнутым буржуазными ценностями. В основе этого стремления лежит свойственное всей консервативной педагогике представление, согласно которому естественная подвижность ребенка противоречит его способности к восприятию культуры. Верно же как раз обратное утверждение.

Очень важны сообщения Веры Шмидт об онанизме среди ее питомцев. Дети онанировали 'относительно мало'. Она поступает совершенно корректно, отличая онанизм, обусловленный чисто телесным возбуждением, исходящим от половых органов, и служащий удовлетворению генитальных потребностей в наслаждении, от такого, который проявляется 'как реакция на оскорбление, унижение или ограничение свободы со стороны внешнего мира'. Первая форма не представляет вообще никаких трудностей для воспитателей. Вторая является следствием повышенной вегетативной возбудимости, результатом страха и упрямства, от которых ребенок пытается избавиться с помощью генитального возбуждения.

Вера Шмидт смотрела на вещи правильнее, чем Анна Фрейд, считавшая так называемый эксцессивный онанизм детей следствием 'инстинктивного проявления своего «Я». Следует принять во внимание то обстоятельство, само собой разумеющееся для нас, что дети, воспитывавшиеся в условиях положительного отношения к влечению, мастурбировали 'не таясь, на глазах воспитательниц'. Надо знать о страхе воспитателей перед онанизмом, чтобы оценить утверждение о том, что 'воспитатель должен быть воспитан', прежде чем он сможет спокойно наблюдать за естественным инстинктивным поведением ребенка.

Дети имели столь же полную свободу и в удовлетворении друг с другом своего сексуального любопытства. Они могли беспрепятственно рассматривать друг друга, и соответственно этому были 'вполне спокойными и разумными' их высказывания об обнаженном теле — как о своем, так и о теле друга. 'Мы могли заметить, что интерес к половым органам проявлялся не тогда, когда дети были голыми, а в то время, как они были одеты'. На свои вопросы сексуального характера дети получали ясные и правдивые ответы. Как подчеркивает Вера Шмидт, они не знали родительского авторитета, родительской власти и т. п. Отец и мать были для них прекрасными идеальными существами. Вера Шмидт писала: 'Не исключено, что все эти отношения между детьми и родителями могут установиться только там, где воспитание происходит вне родительского дома'.

Но если практика воспитания в детском доме вполне соответствовала сексуально-экономическому принципу жизнеутверждения и положительного отношения к влечению, то теоретические воззрения В. Шмидт отклонялись от этого принципа. Обосновывая тезисы о работе в детском саду, психоаналитик говорила о 'преодолении принципа удовольствия' и о необходимости заменить его 'принципом реальности'. Она оказалась в плену неправильного представления о психоанализе, о механическом противопоставлении наслаждения и производительности, вместо того чтобы именно в каждом естественно заданном принципе наслаждения видеть лучшую основу сублимации и социального приспособления. Ее практическая работа противоречила теоретическим воззрениям.

Судьба этого детского дома имеет важное значение для оценки такого рода попыток изменения психологической структуры нового поколения. Уже очень скоро после его создания по городу начали распространяться всякого рода слухи. Говорили, что в «заведении» происходят ужасные вещи, что воспитатели для наблюдения вызывают у детей преждевременное сексуальное возбуждение и т. д. Ведомство, с согласия которого был создан детский дом, по требованию консервативно настроенных педагогов, врачей и психологов начало специальное расследование. Народный комиссариат просвещения объявил устами своего представителя, что детский дом не может далее существовать, но мотивировал свое решение якобы слишком большими расходами на его содержание. Подлинная причина заключалась, конечно, в другом. В это время сменилось руководство Психоневрологического института, в ведении которого находился детский дом. Новый директор института, также входивший в следственную комиссию по проверке детского дома, дал уничтожающее заключение. Он даже обругал дирекцию и сотрудников лаборатории, не говоря уже о детях, принимавших участие в экспериментах. Вслед за этим Психоневрологический институт не только прекратил всякую поддержку детского дома, но и поспешил идеологически отмежеваться от него.

В тот же день, когда должно было быть опубликовано решение о закрытии детского дома, там появился представитель немецкого объединения горняков «Унион» и от имени германского и российского профсоюзов шахтеров предложил материальную и идеологическую поддержку новой научной организации. С апреля 1922 г. немецкое объединение горняков «Унион» снабжало детский дом продовольствием, а русские шахтеры — топливом. Детский дом был переименован и стал называться 'Детский дом-лаборатория 'Международная солидарность'. Но он просуществовал совсем недолго. Комиссии, проверки, лишение какой бы то ни было поддержки быстро покончили с ним. Характерно, что детский дом был ликвидирован примерно тогда же, когда общая тенденция к торможению русской сексуальной революции начала брать верх.

Следует отметить и то, что Международное объединение психоаналитиков отнеслось к попытке Веры Шмидт скептически и даже отрицательно, что объясняется постепенным превращением психоанализа в антисексуальное учение.

Тем не менее работа Веры Шмидт была первой в истории педагогики попыткой наполнить теорию детской сексуальности практическим содержанием. Если говорить об историческом значении этой попытки, то ее вполне можно — хотя речь и идет об иных масштабах — сравнить с Парижской коммуной. Вера Шмидт была, несомненно, первым педагогом, которая чисто интуитивно осознала как необходимость, так и сущность перестройки психологии человека в соответствии с социалистическими принципами. И, как это было всегда на протяжении советской сексуальной революции, ведомства, «ученые», психологи и педагоги помогли победе регресса, а профсоюзы шахтеров, напротив, доказали на практике, не обладая особыми теоретическими знаниями, что они поняли проблему во всей ее значимости. Этот пример говорит о том, что если в истории еще раз представится возможность революционного развития психической структуры личности, будет правильным опираться на интуитивное сознание шахтеров, а не на знания психологов, получивших реакционное образование.

3. Псевдореволюционное пасторское воспитание

Приступая к решению задач, которые ставит воспитание подрастающего ребенка, воспитатель едва ли сталкивается со столь сложными вопросами в какой-либо другой области, как в сфере полового воспитания. Хотя оно и неотделимо от воспитания в целом, именно эта область демонстрирует свои специфические трудности.

Дело в том, что сам педагог получал, как правило, половое воспитание, ориентированное на неприятие сексуальности, да и самой жизни во всех ее проявлениях. Такими воззрениями пропитали его родительский дом, школа, церковь, все консервативное окружение, и они не позволяют сформироваться его собственной жизнеутверждающей позиции. Тем не менее если воспитатель хочет действовать в духе положительного, а не отрицательного отношения к жизни, ему необходимо избавиться от консервативных взглядов, сформировать собственную жизнеутверждающую позицию и отстаивать ее в процессе воспитания детей. При этом он может позаимствовать некоторые важные положения консервативной педагогики, многое из нее отбросит как антисексуальное, а еще что-то «выпрямит», приспосабливая к своим взглядам. Это большая и трудная задача, в решении которой до сих пор удавалось сделать лишь первые шаги.

Самую большую трудность представляют пасторы из революционного лагеря. Это, большей частью, интеллигенты, чья сексуальность приобретает судорожные формы, революционеры, ставшие таковыми под влиянием невротических мотивов и только сеющие смуту. В их числе и коммунистический поп Залкинд, член Коммунистической академии и Международного объединения психоаналитиков.

Революционная молодежь в Советском Союзе ожесточенно боролась против его взглядов, но они, к сожалению, определяют характер официальной идеологии. Его статья 'Некоторые вопросы полового воспитания юных пионеров', опубликованная в журнале 'Дас пролетарише кинд' ('Пролетарский ребенок'. — Прим. пер.) причинила немало хлопот немецким специалистам по сексуальной политике. Мы хотим на ее примере показать, насколько это безнадежная затея — перемешивание революционной формы с содержанием, враждебным сексуальности.

Залкинд начинает с верного утверждения о том, что пионерское движение охватывает детей 'на важнейшей стадии их развития' и обладает средствами, которые отсутствуют у семьи и школы. Но он исходит из такого взгляда на детскую сексуальность, который вполне можно сравнить с христианским. Отсюда проистекают все дальнейшие ошибки Залкинда и его единомышленников. Он пишет:

'…Поэтому (потому, что пионерское движение располагает лучшими средствами для воспитания по сравнению с семьей), оно должно быть и главным борцом против основных препятствий, против паразитического переключения энергии подрастающих детей на сексуальные цели'.

Следовательно, Залкинд оценивает детскую сексуальность как «паразитическую». Как приходит он к такой оценке? Что хочет он этим сказать? Какие сделать выводы для воспитания? Под «паразитическим» он понимает нечто чуждое телу. Этот сексуальный философ, к мнению которого прислушиваются в Советском Союзе, заявляет вполне серьезно, что следует воспрепятствовать «переключению» энергии на «паразитическое», 'сексуальное':

'Если пионервожатые сумеют предложить детям материал для пионерской работы в такой форме, которая соответствует потребностям переходного возраста, то не останется энергии для преобладания паразитического начала'.

Таким образом, Залкинд полагает, что сексуальные интересы детей и подростков могут быть полностью исключены. Он не спрашивает, как следовало бы привести коллективные интересы в соответствие с сексуальными, в каких случаях они противоречат друг другу, а в каких составляют единое целое. Чем же отличается Залкинд от какого-нибудь католического священника или реакционного педагога, убежденных в возможности стопроцентного переключения сексуальной энергии?

Теперь уже больше нельзя отрицать существования детской и подростковой сексуальности. Раньше это было возможно. Теперь говорят о стопроцентном отвлечении, но это лишь старое в новом обличье. Залкинду даже не пришло в голову спросить, почему церковь не допускает половой жизни детей. Он и не задумался о том, что если хочет сформулировать правила воспитания, то должен сначала обосновать, почему он представляет ту же точку зрения, что и реакционный воспитатель. Ему представляется нечто вроде такого обоснования, когда он рассматривает половую жизнь и коллективизм как противоположности. Он хочет исключить сексуальность в интересах коллективизма.

'Раннему половому влечению подвержены главным образом одичавшие, одинокие дети, те дети, которые лишены активной живой связи с ровесниками, которые слишком часто остаются предоставленными самим себе…', что, по мнению Залкинда, приводит к слишком ранней половой зрелости.

Все это общие слова, проникнутые невежеством. Ведь что такое 'ранняя зрелость'? Следует ли говорить о ранней зрелости применительно к онанирующему 4-летнему ребенку? Можно ли говорить о ранней зрелости, когда самоудовлетворяется 13 — 15-летний подросток, переживающий пору