— Ни шагу с места — иначе всех накажу! — пригрозил Бородавка.
— Нас не запугаешь. Лучше освободи наших братьев.
— Как вы смеете, да я вас…
— Соль на хвост насыплешь, крикун! — разозлился кузнец. — За что бросил в камеру бедную девочку?
— Какую ещё девочку? — будто не понимал Бородавка.
— Пастушку светлячков.
— Первый раз слышу, — сказал Бородавка, а сам подумал:
«Если Раза выдал нашу тайну, я выколю ему и второй глаз».
— Веди нас в тюрьму, — приказал кузнец. — И смотри у меня…
— Никуда я вас не поведу. Я ищу Фринту.
— О ней не заботься, — спокойно ответил Цомизелия. — Фринта у меня дома, они там с Буэрой воркуют.
— Подлецы, отняли у меня дочь! Фринта могла стать королевой! — завопил первый министр.
— Довольно, пощади свою глотку, — отрезал кузнец. — Пошли, времени у нас мало.
Бородавка нехотя поплёлся в сторону тюрьмы. Изредка он бросал косые взгляды на телохранителя: дескать, оплошал, понадеявшись на него. А сам всё сокрушался, что так не вовремя спятил с ума Зуботычина.
Зуботычина в клетке. Западня
Пока Бородавка в окружении заговорщиков идёт к тюрьме, посмотрим, что делает Саламура. Помните, мы оставили его в камине? Вы, наверное, помните и то, что Разе было приказано перевести мудрого Акти-Лу в другую камеру?
В тот вечер начальник тюрьмы поступил опрометчиво и вскоре пожал горькие плоды. Дело в том, что, переселяя Акти-Лу, он не закрыл камеру: мол, зачем это, там ведь никого нет.
Едва смолкли шаги, Саламура вылез из камина, подошёл к двери и осторожно высунул голову. В коридоре никого не было. Пастушок па цыпочках прошёл немного и вдруг услышал какие-то странные звуки — кто-то пел или выл. Саламура, прижимаясь к стене, крался по коридору. Голос показался ему знакомым, вскоре он узнал и слова песни:
Нет на свете человека
Скупее Бородавки.
Прячет золото в носу,
Словно в тайнике.
«Это же Зуботычина», — удивился Саламура. Пастушок продвигался теперь ещё осторожней. В конце коридора он увидел огромную клетку, в которой сидел, как волк в зоопарке, известный силач Зуботычина.
Видно, от нечего делать бывший телохранитель пел.
— Здравствуй, Зуботычина, — подошёл к клетке Саламура. Зуботычина молча взглянул на пастушка.
— Почему ты в клетке? — спросил Саламура, уверенный в том, что Зуботычина не узнал его.
Бывший телохранитель первого министра ехидно улыбнулся и сказал:
— В камере меня не удержишь, одним ударом кулака разнесу дверь в щепки. А с клеткой мне не справиться, как и с тобой.
— Значит, ты узнал меня?
— Узнал, узнал, даже несмотря на грим. С чего это ты так выкрасился?
— Мы решили освободить всех узников, вот я и выпачкался, пробираясь сюда через дымоход.
— И меня освободите?
— Говорят, ты рехнулся.
— Это когда не одолел тебя, а сейчас я снова в своём уме.
— Что-то не верится.
— А ты испытай — выпусти, и я сделаю всё, что прикажешь. Буду твоим рабом.
— Я не признаю рабства.
— Эх, никто мне не верит.
— Скажи, если тебя освободят, ты опять станешь телохранителем Бородавки?
— Чего? — взревел Зуботычина. — Это он, Бородавка, посадил меня в клетку. Мы ещё встретимся, и я заставлю его проклинать день своего рождения.
— Значит, ты даёшь слово поступать так, как я велю?
— Честное слово! Буду слушаться только тебя.
Саламура научил Зуботычину, как ему поступить. В коридоре раздались шаги. Это вернулся Раза. Усадив Акти-Лу в запасную камеру, он шёл, беззаботно бряцая ключами.
И вдруг увидал чёрного мальчика, разговаривающего с Зуботычиной. Раза не поверил своему единственному глазу.
— Что за чертовщина! — крикнул он. — Откуда ты взялся?
— Я трубочист.
— Трубочист? А что ты делаешь здесь?
— Как — что? Чищу дымоходы.
— Но кому это надо? Печей здесь не топили лет двадцать.
— Поэтому и поручили мне…
— Врёшь! — возмутился Раза. — Кто мог тебе поручить?!
— Вы мне не верите?
— А что у тебя общего с этим полоумным?
— Просто болтаем о том о сём.
— Тебе повезло, освободилась камера, — зло пошутил начальник тюремной стражи. — Посиди, пока выясним твою личность.
— Я лучше здесь постою.
Саламура прижался спиной к клетке. Раза схватил его за грудь, но пастушок уцепился пальцами за прутья.
— Брось артачиться, — приказал Раза и обхватил Саламуру руками.
Зуботычине только этого и надо было. Он мигом высунул правую руку и притянул к себе начальника тюремной стражи. Раза скорчился от боли.
— Ой, больно, отпусти, — заревел он, — отпусти, мальчишка сбежит! — Зуботычина схватил его и второй рукой.
Раза извивался. Потом обмяк, опустился на колени. Саламура снял у него с пояса связку ключей.
— До моего возвращения крепко держи этого негодяя, — сказал Саламура и начал открывать камеры. — Сидите пока на местах, — предупреждал он арестантов. — Сначала я открою все двери и только потом взломаем крепость изнутри.
Покончив с первым этажом, Саламура поднялся на второй. Заключённые обнимали его, целовали.
— Не надо меня благодарить, — сказал пастушок, — главные бои впереди.
А сам подумал: «Вся надежда на третий этаж, там я наверняка найду Байю. Светлячки не могли ошибиться, она здесь, в тюрьме».
Но Байи не оказалось и на третьем этаже. «Что же делать, где её искать?» — недоумевал пастушок. В это время с улицы донёсся шум. Саламура обратился к узникам:
— Следуйте за мной, братья, восстание началось!
Бородавка не сдержал слово. Пастушок в секретной камере
Первый министр и его телохранитель подвели заговорщиков к тюрьме. Дубинорукие, ещё издали заметив надвигающуюся толпу, приготовились к отражению атаки. Однако впереди шёл Бородавка, и гвардейцы дали отбой. Новый командир взвода, до этого он служил начальником штаба, мудро рассудил:
— Не с войной они идут к нам, а с миром. Бородавка заверил кузнеца, что немедленно откроет ворота и выпустит арестантов всех до единого.
— Слово есть слово! — заключил первый министр и приказал телохранителю следовать за ним. Но кузнец решительно воспротивился.
— Ваш телохранитель останется заложником, — сказал он, — идите.
Первый министр бодрой походкой направился к гвардии. Кузнец подумал: «Только напрасно мы мучили бедного Саламуру, вот ведь как легко добились победы!»
Но вероломный Бородавка думал иначе. Он-то не считал войну для себя проигранной. Едва первый министр очутился за спинами дубиноруких, он сразу же крикнул:
— Разгоните этих собак!
Гвардейцы повиновались и кинулись на толпу восставших, и те поняли, что совершили ошибку: нельзя было выпускать Бородавку. Но теперь они могли только кусать себе локти. Гвардейцы, выбросив вперёд руки с дубинками, шли на повстанцев. Тогда кузнец приказал своим соратникам достать дубинки.
