— Я всё же боялся выходить. Кто знает, что у них на уме, хотя и считаются ручными.
По пути в гостиницу Тыплилык бережно поддерживал Баштанова и радовался тому, что именно он набрёл на будку. Другой на его месте не упустил бы случая посмеяться… Есть такие люди: дай им только повод.
На крыльце Тыплилык заботливо обмахнул снег с Баштанова. Орудуя пучком тонких веточек полярной ивы, он размышлял: почему Баштанов не просит его молчать о том, что случилось… Должно быть, надеется, что Иван Тыплилык, как районный работник, не станет его компрометировать… Это верно, Тыплилык знает что к чему.
Войдя в комнату, он стал возмущаться белыми медвежатами:
— Безобразие! Зачем они их тут держат? Есть же постановление: в посёлках городского типа не разрешается держать домашних животных.
— Этот посёлок не городского типа, — уточнил Урэвтэгин. — Обыкновенное село. Непонятно, почему его называют посёлком.
— Белые медведи не домашние животные, — сказал Цой. — Что ты на них взъелся? Можно подумать, что они тебя покусали, — пожал плечами охотник.
Несмотря на то, что Тыплилык никому не сообщил о происшествии, случившемся с Баштановым, о нём вскоре знала вся гостиница. Люди громко смеялись и просили Тыплилыка подробно рассказать, как медвежата караулили человека. Откуда им это стало известно? Оказалось, однако, что во всём признался сам Баштанов. Это было совсем непонятно. Непонятно и несолидно. Разве такому человеку можно сказать о беде, в которую попал Тыплилык? Засмеёт — и всё.
А погода всё ухудшалась, и вместе с ней мрачнел Тыплилык. Он мысленно ещё раз пересчитывал оставшийся корм… Может, урезать порции и давать зверям поменьше? Но у песцов и так всегда голодные глаза. Может, то, что он им даёт, и есть самая голодная норма? И если ещё урезать — звери начнут дохнуть. А каждый из них стоит дорого. Хорошая ездовая собака столько не стоит, сколько голубой песец. Шкурка ценная. Но сам Тыплилык ни за что бы не купил её. На что она? Волос непрочный, от малейшей сырости мнётся, да и тепло неважно держит. То ли росомаха!.. Никакой зарплаты не хватит, если начнут дохнуть песцы, и могут под суд отдать. Как же! Сам виноват. Даже если суда не будет, то с работы снимут. С ответственного поста. Пошлют грузчиком в райкоммунхоз.
Тыплилык представил домик на берегу залива у устья ручья. Вокруг домика высится стена, сложенная из дерна, с колючей проволокой наверху. Каждое утро из ворот в сопровождении милиционера Хальхасина выходит группа серых, безличных людей. Один из таких как-то целый день работал в загсе, сколачивал новый шкаф для архива. Проходя мимо, Тыплилык старался не касаться заключённого, как будто он был заразный, хотя с виду выглядел совсем обыкновенным человеком…
Эти мысли сверлили Тыплилыку мозг хуже зубной боли. У него не было даже сил вмешаться в разговор Урэвтэгина с Цоем.
Охотник жестикулировал, огромные тени бегали от его рук по стенам комнаты.
— Олень — самый дешёвый скот! — шумел Урэвтэгин. — Ну какие расходы на него? Сено косить не надо… Кукурузу продвигать для него на север не надо… Только паси да охраняй от волка, гнуса и овода… И ещё — создай человеческие условия пастухам. Так ведь даже этого не могут толком сделать. В чём дело? Скажи, Цой.
Начальник облместпрома спокойно улыбался, слушая горячую речь охотника.
— Многое делается, — мягко возражал он. — Вот в Мокрове организовали совхоз. Оленеводческий. Думаешь, для чего? Ведь и в колхозе оленям неплохо было. Это сделали, чтобы государственно решить проблему оленеводства. А олень действительно самый дешёвый скот. Я заходил в здешний магазин — сколько хочешь отличного мяса. Планируем открыть здесь колбасный цех по линии промкомбината…
Тыплилык сел на кровать, стянул с ног унты и прилёг поверх одеяла. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он стал думать о том, как прилетит в родной посёлок, если песцы окажутся целы. Самолёты сделают круг над замёрзшим заливом и пойдут на посадку. Разумеется, все будут знать, что это прилетели голубые песцы. Лётчики дадут телеграмму. На аэродром побегут встречающие. Впереди будет важно шагать Михненко. Он крепко пожмёт руку Тыплилыку. Тыплилык подойдёт к Калине Ивановичу. Должен же зверовод к тому времени выздороветь. Подойдёт к нему Тыплилык и скажет: 'В следующий раз сам поезжай, старик'. А может, и не нужно так говорить? Калина Иванович и так поймёт, как трудно пришлось Тыплилыку. Другие, может быть, и не поймут и даже будут завидовать: вот прокатился задарма человек в Якутск, да ещё получил командировочные… Тыплилык мечтал о встрече в родном посёлке, а мысль, запрятавшаяся где-то в глубине, отравляла радостные картины. Он не мог забыть скрюченного в клетке зверька. Надо пойти и посмотреть, что с ним. Может быть, он не болен, а просто захотел выспаться? Тоже ведь живое существо.
Тыплилык спрыгнул с кровати и начал торопливо обуваться.
— Неужели к песцам собрался в такую погоду? — удивился Урэвтэгин. — Ты же кормил их утром.
— Там у меня один заболел… Точно не знаю, что с ним, наверное, ему худо.
— Брось ты, — сказал Урэвтэгин. — Ветер меняется. Заблудишься.
— Зверь же болен, — с укоризной в голосе повторил Тыплилык.
Ветер будто обрадовался, подхватил человека и потащил в сторону. Тыплилык лёг на снег, чтобы не потерять направление и отдышаться. Позади сквозь белую стену пурги ещё угадывались контуры гостиницы. Тыплилык наметил направление и пошёл вперёд. Против ветра. По лицу больно сёк снег, и Тыплилык шёл, зажмурившись, изредка открывая глаза и кидая короткий взгляд на белую стену снега и ветра.
Минут через десять он упёрся в угол здания аэропорта. Значит, верно выбрал дорогу и ветер устойчивый. Стена немного защищала от летящего снега, и здесь можно было по-настоящему передохнуть. Отсюда уже рукой подать до самолётов. Только надо держаться так, чтобы дуло чуть слева… Какая всё же неприятная вещь — пурга! Скольких людей она похоронила под снегом, заставляла бессмысленно бродить по белой тундре, путая в глазах землю и небо: всё смешивается в плотном снежном однообразии. Можно грудью ложиться на ветер, как на упругую подушку, или, повернувшись к нему спиной, нестись, не чувствуя под собой ног, пока напор воздуха не припечатает к высокому сугробу, к обнажённой гладкой скале, к ледяному торосу либо, на великое счастье, к стене какого-нибудь жилья… За годы длительных поездок Тыплилык усвоил простую и мудрую истину — в пургу самое лучшее зарыться в снег и ждать, пока не стихнет. Хорошие собаки знают, когда лучше всего остановиться. Вожак начинает рыть ямку. Его примеру следуют остальные собаки и сам каюр.
Но сейчас не зароешься в снег. В самолете ждёт больной песец.
Странное дело, чем больше Тыплилык думал о несчастном, тем как бы ближе и роднее он становился. И теперь он относился к нему как к занедужившему человеку, которому срочно требуется помощь. Раньше Тыплилык даже не отличал его от других, а сейчас ясно представлял, как зверёк лежит, скрючившись в холодном самолёте. Сквозь вой пурги почудилось даже жалобное повизгивание.
А может, действительно песцы завыли? Ведь им тоже неприятна пурга.
Тыплилык с трудом отлепился от стены и шагнул вперёд. Он боролся с ветром, как с живым существом. Вот, воспользовавшись тем, что Тыплилык неосторожно мотнул головой, ветер забрался под капюшон и насыпал целую пригоршню холодного снега. Снег тотчас растаял и потёк по груди. Снежные комья облепили унты, невидимые заструги подставляли ловушки, валили человека с ног. Борясь с ветром, Тыплилык часто терял направление и боялся, что промахнёт мимо самолётов.
По расчётам, машины где-то рядом. Тыплилык на секунду остановился, сделал шаг и вдруг больно ударился обо что-то головой. Сквозь летящую пелену он разглядел пропеллер и обрадовался.
Тыплилык пожалел, что не взял с собой лопату. Пришлось копать руками и ногами. Дверь он защищал от заносов собственным телом, но всё же прошло немало времени, прежде чем удалось отворить её.
Самолёт содрогался от ветра, будто хотел улететь. Но он был крепко привязан штормовыми тросами к якорям, вмороженным в землю, а шасси и колёса занесло снегом.
В самолёте Тыплилык обнаружил, что ошибся и больной песец находится в другой машине. Он наскоро обмёл клетки, но снег убирать не стал — пусть его лижут песцы.
Больной зверёк по-прежнему лежал, свернувшись в клубок. К нетронутому куску мяса жадно тянулся сосед и грыз металлическую вольерную сетку.
Тыплилык открыл клетку и потрогал песца. Тот даже не шевельнулся. 'Вот так и больной человек, — подумал Тыплилык. — Делай с ним что хочешь — ему всё безразлично…' Он присел рядом с клеткой и задумался. Что делать? Ведь погибнет так. Чем болен, как его лечить — никто не знает. В совхозе, правда, есть доктор, но он людской. А олений — в тундре. Потревоженный человеком песец вдруг открыл глаза и посмотрел на него. У Тыплилыка сжалось сердце. Он вспомнил, как сам болел и считал себя несчастным. Когда доктор произнёс страшное слово «геморрой», Тыплилыку показалось, что померк яркий весенний день и солнце спряталось за невидимое облако… Три года он считал себя больным и чувствовал себя больным. Потом плюнул на всё и решил жить. И живёт. Зверь не человек, правда, но и он хочет жить.
Приняв решение, Тыплилык направился в грузовой отсек и отыскал старый мешок, в котором раньше хранилось мясо. Надев плотнее рукавицы, он бережно поднял ослабевшего песца и сунул в мешок. Зверь жалобно заскулил. Песцы встревожились, поднялись в клетках.
Тыплилык повернулся к ним и неожиданно для себя сказал:
— Ничего, друзья, всё будет в порядке.
Обратный путь показался длиннее, хотя ветер дул в спину.
Тыплилык боялся выронить мешок и потерять. А когда он прижимал мешок к себе, зверь жалобно скулил и шевелился. 'Задохнётся, пожалуй, там', — подумал Тыплилык и зашагал быстрей, рискуя проскочить мимо гостиницы. Порывом ветра его толкнуло, и он едва не расшиб себе голову, ткнувшись в стену аэропорта. Он оказался в том же месте, где отдыхал на пути к самолёту.
Тыплилык присел, загораживая собой мешок, и открыл его, чтобы впустить больному воздух. Песец зашевелился и высунул мордочку наружу, но, захлебнувшись ветром, спрятался.
— Нельзя так неосторожно, — заботливо сказал Тыплилык.
Как ни мешала пурга, он всё же разглядел мордочку, и она показалась ему такой измученной и страдальческой, что он подивился, как зверь может так ясно выражать свои чувства.
— Вот он где!
Голос послышался совсем рядом, и Тыплилык даже испугался.
Из плотно летящего снега всё отчётливее проступали фигуры. Над Тыплилыком склонилось мокрое, облепленное тающим снегом лицо Урэвтэгина. Охотник тяжело дышал.
— Куда же ты пропал? Мы тебя уже целый час ищем!
