заставит отлеживаться в палатке несколько дней.
Береговая возвышенность кончилась, и низкий берег переходил в ледовитое море, прочно закованное морозом. Вдали, в последних лучах заходящего солнца, Вэкэт увидел холм и едва заметный знак, разрушенный почти до основания.
Упряжка свернула с береговой линии и взяла курс на холм. Собаки устали. Вэкэт и сам чувствовал усталость, хотя почти не соскакивал с нарты. Это от мороза, от ледяного воздуха, который студил легкие, не давал возможности сделать глубокий вздох. Собачья слюна не капала, а замерзала и волочилась ледяными нитями, достигая снежного наста.
Холод проникал через двойную кухлянку, холодил теплую фланелевую рубашку. Но особенно сильно он ощущался в ногах и в кончиках пальцев рук. То и дело приходилось шевелить пальцами, постукивать ногами, хотя проще было бы сойти с нарты и немного пробежаться. Но лень охватила Вэкэта, и он с ненавистью думал о полуразвалившемся геодезическом знаке, который придется восстанавливать на таком морозе, при обжигающем ветре, откапывать из- под снега скатившиеся каменные плиты.
Догорели последние лучи солнца, и огромная заря запылала в полнеба. Упряжка пошла в гору. Собаки едва перебирали лапами, и вожак то и дело оглядывался, как бы прося у каюра разрешения остановиться и перевести дух.
На этот раз Вэкэт поленился собрать дров и развести костер. Он решил сварить себе еду на бензиновом примусе. В этот день он расщедрился и дал утомленным собакам по двойной порции нерпы.
В тесной палатке за шумящим примусом надо было смотреть в оба. Зато снег в котелке быстро растопился, и бульон с мясом и чайник с крепко заваренным чаем были готовы через полчаса. После сытной еды Вэкэт долго наслаждался чаепитием, изведя полпачки кускового сахара и целую банку сгущенного молока.
Отогревшись, Вэкэт вышел из палатки. Ветер усилился. Теперь мела настоящая поземка, и бедные собаки прятали морды от морозного ветра. Вэкэт достал ножовку из багажа и принялся вырезать из сугроба снежные плиты. Он соорудил укрытие от ветра для собак и обложил снежными плитами палатку.
В палатке он зажег три стеариновые свечи, через некоторое время они нагрели палатку так, что можно было снять одежду и забраться в спальный мешок. Это было самое неприятное: дело в том, что мешок был полон студеного воздуха и приходилось с полчаса дрожать, пока мех медленно нагревался. Зато потом было так хорошо, что утром стоило большого труда вылезать из мешка.
Ночь прошла спокойно. Проснувшись и взглянув на часы, Вэкэт прежде всего внимательно прислушался к наружному шуму. Несильный ветер бил по палатке — это еще не пурга. Судя по температуре наружного воздуха, до настоящей снежной бури было далеко. Очень возможно, что ветер уляжется и снова наступит безветрие с яркими морозными днями.
К знаку Вэкэт направился пешком: не было никакого смысла ехать на нарте — дорога все время шла в гору, уклон был довольно значителен. Приходилось опираться на посох. Топорик в брезентовом чехле оттягивал пояс, и его то и дело приходилось поправлять. Холодный ветер выжимал слезы и заставлял отворачивать в сторону лицо. Между ногами змеились полосы летящего снега, дальние заструги и сугробы просвечивали мертвенной голубизной. Солнце пряталось за низкими облаками на горизонте, словно кутаясь от холодного ветра.
Камни лежали у подножия знака. Откопав их, Вэкэт тут же принялся за работу. Он укладывал камень за камнем, изредка останавливаясь передохнуть. Теперь он уже не размышлял о том, кто разрушил знак: непогода или белые медведи.
Он видел только каменные плиты, а руки, напрягаясь, сами поднимали их все выше и выше, пока пирамида не была увенчана тяжелым остроконечным камнем.
После недолгих размышлений Вэкэт все же решил тронуться в путь.
Сегодня темнота наступала быстрее, чем в прошлые дни.
Вэкэт ехал, пока мог видеть линию горизонта. Он остановился, когда все потонуло во мгле. Опять пришлось делать укрытие от ветра и обкладывать палатку толстыми снежными плитами. На этот раз он впустил в палатку всю упряжку и едва уместил меж собачьих тел свой спальный мешок.
В палатке пахло псиной, и воздух от собачьего дыхания был слегка влажный. Вокруг пламени свечи светился радужный ореол.
Вэкэт перелистывал страницу за страницей 'Гостеприимной Арктики', и собаки молча следили за ним. Лишь Лелю старался обратить на себя внимание и широко, шумно зевал. Вэкэт дошел до того места, где описывалась постройка эскимосской снежной хижины. Почему-то на родине Вэкэта искусство строительства снежной хижины было полностью утеряно. А было бы неплохо сделать снежную хижину и устроиться с удобствами, не опасаясь при каждом малейшем движении опрокинуть стеариновую свечу.
Вэкэт начал вспоминать, как он страдал от холода в первый год своей пастушеской жизни, прежде чем научился спасаться от него бегством… Другого выхода не было, как бежать вокруг с гада, собирать отбившихся оленей, и даже если не было такой работы, все равно надо было бегать, разгонять кровь, заставлять ее быстрее обращаться по сосудам.
В дирекции совхоза долго не могли примириться с тем, что Вэкэт работает простым пастухом. То и дело ему предлагали разные руководящие должности от заведующего Красной ярангой до директора передвижной, кочевой школы. Прошло много времени, прежде чем его оставили в покое.
Трудно было с отцом. Он почти не разговаривал с сыном и горько жаловался друзьям, что сын не оправдал надежд, хоть и учился целых десять лет.
Раньше Вэкэт не мог и представить себе в полной мере всей тяжести труда пастуха. (По существу, жизнь оленевода — это непрерывный труд, повседневная забота о том, чтобы уберечь стадо от холода, голода, болезней, хищников.)
Он так уставал первое время, что после дежурства только и делал, что спал до следующего выхода в стадо, а ведь было лето, сравнительно спокойное время в тундре.
Однообразная жизнь изредка оживлялась с прибытием вертолета или вездехода, с очередной кинокартиной и запасом продовольствия. С центральной усадьбы щедро слали газеты и журналы, но главные новости оленеводы слушали по радио — почти у каждого была 'Спидола'.
В конце лета Вэкэт втянулся в работу и уже не только спал, но читал и газеты, и журналы и ходил в кино.
Снег выпал неожиданно, как это часто бывает в тундре. Ничто не предвещало наступления зимы — было тепло, и в мелких тундровых озерах купались. Пока солнце стояло в небе, можно было ходить в одной рубашке, а когда комариная страда подошла к концу, Вэкэт даже снимал рубашку, замшевые штаны и бегал вокруг стада в одних трусиках, смущая своих товарищей и беспокоя оленей. Собаки первое время гонялись за голым пастухом с громким лаем.
И, хотя снег растаял сразу же, очарование лета кончилось и люди ждали со дня на день заморозков.
В стойбище готовились к перекочевке на новое место. Стадо разбили на две части: одна должна была направиться поближе к районному центру — это так называемая товарная часть, предназначенная на убой, а остальное стадо предполагалось отогнать на зимнее пастбище, на южные склоны гор, которые меньше заносятся снегом, и оленям легче там выкапывать питательный мох-ягель.
Вэкэт был в числе сопровождающих товарное стадо. Из дирекции им прислали вместительную брезентовую палатку с двойным полом, примус и несколько спальных мешков.
По первой снежной пороше стадо двинулось через горы и распадки к морскому побережью. Шли долго, почти неделю. Опытные пастухи старались не торопить оленей, чтобы они не потеряли во время перехода обретенный за лето жир.
На остановках разбивали палатку. Назначенный старшим пастух Выргыргын уходил в стадо и выбирал самого жирного теленка, приговаривая:
— Упитанность прежде всего! Как выглядит пастух, таково и его стадо.
Под холодным, осенним небом ярко и жарко пылал костер, и пастухи предавались обильной еде, мечтая о том времени, когда они достигнут желанного районного центра и расположатся лагерем недалеко от магазинов, заполненных всевозможными товарами.
— Как следует выпить раз в год — не плохо, — говорил Чейвун, маленький, юркий пастух, отличавшийся необыкновенной выносливостью. Он одинаково сладко спал на сырой земле под холодным осенним дождем, на покрытой изморозью непромокаемой ткани, на мягкой оленьей постели… Ел он все, что попадалось под руку, и поэтому никогда не страдал от голода. В пустынной осенней тундре он находил еду там, где не выживал даже зверь. На своих тонких, слегка кривых ногах он уходил за сопки и через полчаса возвращался с подолом, полным сладких кореньев или красноватых грибов, которые можно было печь прямо на открытом огне. Эти печеные грибы по вкусу напоминали омлет, который изредка давали в интернате. Если не было ни грибов, ни кореньев, Чейвун разыскивал мышиные кладовые и грабил их.
Ночи уже стали темными. Беспросветный мрак усиливался низкими тучами, из которых почти беспрестанно сыпался либо мелкий дождик, либо снежок. Когда наступала ночь, Вэкэт чувствовал себя подвешенным где-то между небом и землей и, шагая в кромешной тьме, боялся ступить ногой в бездну.
По каким-то одному ему известным ориентирам Выргыргын решил, что стадо пришло на нужное место. Небольшое озеро окружали холмы, в одной из долинок журчал ручеек, покрывающийся по утрам звонким прозрачным ледком у берегов. Олени хрупали лед и задумчиво пили воду, словно предчувствуя свой близкий конец.
Пастухи поднялись на высокий холм, и перед ними предстал районный центр. До него было не больше пяти — семи километров. Еще не было темно, и Вэкэт сразу отыскал глазами знакомое здание интерната, школу, районный дом культуры, здания райкома и райисполкома. Сердце сжалось, и Вэкэту захотелось бежать до знакомого, ставшего родным, интерната, войти в свою комнату… Но кем он туда войдет? Он уже чужой, взрослый.
Выргыргын, как старший, распорядился поставить палатку, приготовить ужин.
— Я схожу в магазин, куплю чего-нибудь. Вы тут смотрите в оба. Беспризорные поселковые собаки могут напугать стадо. Стреляйте без предупреждения. Такая договоренность есть. Скоро приду.
Он натянул поверх облезлой кухлянки слежавшуюся, но чистую камлейку, и двинулся легким упругим шагом к сияющим огням поселка.
Чейвун сказал с завистью.
— К людям пошел человек.
До Вэкэта не сразу дошел смысл этих слов. Лишь тогда, когда он остался один и пошел вдоль серой движущейся массы оленьего стада, он почувствовал, как его тянет в поселок. Ему хотелось увидеть людей, услышать незнакомые голоса, поздороваться с новым человеком.
Вэкэт присел на пригорок и устремил свой взгляд на огни. До него доносился шум, обрывки громких разговоров, порой отдельные слова, тарахтенье движка электростанции, музыка…
Будучи в школе, Вэкэт первым бегал к стаду, пригнанному на убой. Со стадом приходили земляки; они не были такими, как те, что жили в районном центре, ходили по ровным улицам между больших деревянных и каменных домов. Сегодня Вэкэт тоже чуть-чуть чужой для оседлых жителей районного центра: он оленевод, кочевник, чаучу…
