Сначала коку показалось, что шкипер не принял его слова всерьез, и он хотел продолжить объяснения, но, когда не на шутку встревоженный Холт торопливо засеменил по палубе, чтобы лично проверить, не задремал ли вахтенный, у кока отлегло от сердца. Шкипер, по его мнению, показал себя умным человеком. Оставалось неясным лишь, что предпринять дальше.
«Я обязан был предупредить мистера Холта, — размышлял он, подавляя подкравшийся очередной зевок, раздиравший сжатые челюсти, — а остальное он сделает сам. Он уж, конечно, знает, что предпринять в таких обстоятельствах».
Глубокая и искренняя вера Грегори в неограниченные возможности шкипера в общем нравилась Холту, хотя случалось, особенно перед воскресной молитвой, он задумывался над степенью преданности кока, но так никогда и не мог решить, следует ли считать его наивным чудаком или ловким нахалом.
Иногда он глубоко презирал его, иногда, когда бывал в духе, испытывал потребность поболтать с ним как со старым другом.
Поставив в известность шкипера о зловещих симптомах сонливости, Грегори, значительно успокоенный, направился в свою каюту. У трапа он снова столкнулся с Мак-Гинити. В руках тот держал небольшой белый саквояж.
— Мистер Грегори! — обратился к нему доктор, попыхивая коричневой индийской сигаретой и опуская саквояж на палубу. — Вы не находите, что и у вас пошаливают нервы? Может, мне заглянуть и к вам?
— Не нахожу, — обиженно буркнул кок, стараясь проскользнуть между доктором и световым люком к трапу.
Доктор был моложав, но его темя уже отражало свет лампы, как зеркало. Взявшись за медный поручень, Грегори вдруг круто повернулся.
— Сэр, — сказал он, стараясь придать голосу оттенок безразличия и независимости, — сэр, мне предстоит эту ночь работать, а меня здорово клонит ко сну… Вот если бы вы…
«Этот док просто дурень, — заключил Грегори мгновение спустя, — он мог бы и не свистеть, когда ему говорят дело!» Раздосадованный, поминутно прикрывая рукой зевок, кок ворвался в свою каюту и, проклиная мысленно доктора, разлегся в чем был на неприбранной койке.
В половине одиннадцатого вечера Марби Кэйл стряхнул наконец оцепенение, в котором пребывал последние часы, и заглянул сначала к Уэнделлу, затем к Лэрою. Он застал их погруженными в глубокую задумчивость и готовыми к любым неожиданностям: оба облачились в пробковые пояса. Это несколько развеселило Кэйла. И все же они просидели около часа В молчании, не зажигая огня. Только сигареты, как тлеющие угли, розовыми отсветами освещали сосредоточенные лица, гулкие шлепки волн, разбивавшихся о борт шхуны, воспринимались ими в эти безмолвные минуты почти как единственное, Что осталось от многообразного мира.
— Или мы выйдем на свежий воздух, или один за другим уснем, — сонно пробормотал наконец Лэрой.
Огонек его сигареты вдруг осветил зияющую пустоту его рта. Раздался негромкий зевок. Багровый уголек описал в воздухе замысловатую кривую и повис над полом на уровне сиденья стула.
— И вправду мы что-то засиделись, — поддержал его Марби Кэйл, и кресло мелодично пропело, когда он высвободил из его недр свое тощее тело.
— Включите свет, — сказал Уэнделл, ощупью направляясь, к двери.
— Стоит ли включать на полминуты? — возразил почему-то Лэрой и повернул к Уэнделлу блестевшее лицо, которое казалось бледным при сероватом свете, едва сочившемся в круглый глаз иллюминатора.
Они замешкались у выхода, потому что Лэрой захотел в темноте непременно найти свой путевой дневник и захватить его на прогулку по палубе. Кэйл назвал эту затею неумной, но Лэрой упрямо искал переплетенный в крокодилью кожу блокнот. В конце концов блокнот оказался в его руках. Это его успокоило.
Когда они начали подниматься по трапу, Марби Кэйл, шедший впереди, вдруг смолк, остановился и жестом приказал замолчать остальным. Он увидел у верхнего края люка какую-то неопределенную массу. Похоже было, что она пыталась странными, неуклюжими движениями взобраться на медный поручень трапа, но Кэйл впоследствии не настаивал на точности своих предположений. Мгновение трое людей растерянно всматривались в ритмично колыхавшийся, поблескивавший предмет, потом долговязый Кэйл решительно шагнул навстречу ему сразу через две ступеньки и с некоторой опаской наклонился, чтобы получше рассмотреть таинственного пришельца Вслед за тем он что-то невнятно пробормотал, и его коллеги сочли это за приглашение. Спотыкаясь в потемках о крутые ступеньки, они бросились наверх.
Пока его коллеги поднимались по трапу, Кэйл пристально смотрел на кальмара. Намек на неясные еще возможности внезапно забрезжил в его мозгу. Кэйл еще не вполне осознал, что это за возможности, но несколькими минутами позже он испытал такое облегчение, какое можно было сравнить с чувством быстро найденного решения в ответственной задаче. Он ни кем не поделился своим состоянием глубокого торжества.
— Осторожно! — почти крикнул Марби Кэйл, когда ног Лэроя уже опускалась на палубу. — Осторожно, — уже спокойно повторил он, — не раздавите любознательного гостя. — Уэнделлу он сделал такое же предостережение.
Они наклонились, и Лэрой, порывшись в кармане, извлек маленькую газовую зажигалку. Заметался длинный язычок пламени в голубом ореоле, и все присели на корточки.
Вокруг них непроницаемой стеной сгустился мрак, наполненный пением снастей и другими, менее понятными звуками. Со стороны они были бы приняты двести лет назад за пиратов, уточняющих при свете огарка сальной свечи курс своего брига.
— Весьма обычное посещение, — заговорил мистер Кэйл, — весьма обычное в тропиках. Особенно часто избытком любопытства отличаются осьминоги, но, как видите, в данном случае перед нами обыкновенный кальмар. Помнится, мистер Уэнделл, ваш кузен — специалист по головоногим?
— Да, мистер Кэйл, — отозвался Уэнделл, выпрямляясь и поправляя сбившиеся очки с толстыми квадратными стеклами, — мой кузен Бенедикт.
— Много их у него?
— Ему доставляют этих «кожаных фурий» со всего света. Нервные дамы и пожилые джентльмены среди его живых и заспиртованных экспонатов чувствуют себя словно в преддверии ада. Им нельзя не посочувствовать… Они отказываются переступить порог следующего зала, где он хранит свою, кажется уникальную, коллекцию, и с вымученной улыбкой, ссылаясь на занятость, просят проводить их до двери.
— А вы не смогли бы определить принадлежность нашего гостя к тому или иному роду, мистер Уэнделл, — продолжал Марби Кэйл, — или это составляет привилегию специалистов?
— Вы несносны, Марби.
— Мы совершим нашу прогулку по палубе или начнем препираться? — сердито вмешался Лэрой, тоже поднимаясь с колен.
Он брезгливо перевернул одно из обмякших щупалец, присматриваясь к розоватым присоскам в венце черных искривленных когтей.
— Их множество в здешних водах, больших и маленьких. В нашем со щупальцами, я думаю, футов восемь?
Чудовище слабо шевельнулось и подобрало в комок все десять «рук». Кальмар лакированным черным мешком лежал на боку. Лэрой погасил зажигалку, и глаза животного, обращенные к ним, засветились тусклым зеленоватым светом. Странными казались эти глаза. Они не были очень велики, как у большинства кальмаров и осьминогов, и сидели на длинных, плотных, обтекаемых стеблях, чем-то напоминая раздвинутые «рога» стереотрубы.
— Наш гость — обитатель больших глубин, — снова заговорил Марби Кэйл, — только там встречаются кальмары и рыбы с отведенными от туловища глазами, иногда похожими на телескопы.
— Вы не думаете о том, чтобы выбросить его за борт? — с неопределенной интонацией спросил Лэрой.
— Ни в коем случае! — запротестовал Кэйл. — Мы сохраним его для кузена Бенедикта. Кто поручится, что это не находка для почтенного джентльмена?
— Его действительно нужно сохранить! — поддержал Кэйла Уэнделл.
