возникают.
Если бы современный житель Санкт-Петербурга или хорошо знающий его приезжий перенеслись бы на «машине времени» в 1740 или 1750 год, они бы не узнали города. Почти нет даже знакомых строений, а вроде бы знакомые не узнать — даже и Петропавловскую крепость: до перестройки 1830-х годов она имела совершенно иной вид. Городские ансамбли организованы совсем непривычно; все площади и почти все улицы какие-то «не те».
А вот перенесясь в 1850, даже в 1840 год, наш современник обнаружил бы хорошо знакомую ему картину — можно сказать, тот же самый, привычный город. Стоя возле Адмиралтейства или прогуливаясь по Дворцовой набережной, Александр Сергеевич Пушкин и Николай Васильевич Гоголь наблюдали примерно ту же самую картину, что и мы с вами. Разве что проводов для троллейбусов и фонарных столбов не было в тогдашнем Петербурге... Но, с другой стороны, были коновязи, вполне напоминавшие фонарные столбы.
Прошу извинить за обилие названий и цифр — тем более во всех них нет решительно ничего нового, в любом справочнике их можно найти. Но должен же я был доказать читателю свою идею. Поверьте — я мог бы продолжать этот поток фактов, названий и дат, показав время возведения еще многих сооружений, — и все эти факты полностью подтвердят главное: тот Петербург, который мы знаем, реально начали строить в середине XVIII века, с 1760-х годов, и построили где-то к 1840-м годам. Примерно за 80 лет.
Интересно, что до конца XVIII века Петербург вовсе и не был каким-то особенно вольнодумным ме стом. Попытка ограничить монархию в 1730 году никак не связана с Петербургом. Кланы Долгоруких и Голицыных, основных зачинщиков конституционного ограничения монархии, традиционно связаны с Москвой, но никак не с Петербургом.
В 1728 году внук основателя Петербурга, Петр II, даже перенес столицу обратно в Москву. Действие прошло незамеченным: Петербург вовсе не был тогда прекрасным городом, потеря которого всерьез кого-то волновала. Скопление уродливых, в основном деревянных сооружений можно было покинуть без ущерба для будущего страны, тем более для развития культуры и архитектуры.
В 1730 году Анна Ивановна переносит столицу обратно в Петербург... С тех пор до 1918 года никто не предпринимает попыток лишить Петербург статуса столицы, но первое время и ничего особенного в этом городе не происходит.
Гвардейские перевороты? Но ведь поступки гвардейцев совершенно лишены всякой идейной основы. Идет обычнейшая борьба феодальной верхушки за права, привилегии, земли и крепостных. Вряд ли в Москве она была бы какой-то иной, не такой, как в Петербурге.
Только с 1760-х годов в поступках высшего петербургского дворянства появляется некая идейность: то у них попытка не просто посадить на престол Екатерину, свергнув Петра III, а сделать конституционным монархом Павла I, а Екатерину при нем регентшей.
Не удалось? Тогда появляется пресловутая «конституция Панина». Трудно сказать, действительно ли существовала эта «конституция», которую воспитатель наследника престола, Никита Иванович Панин, навязал своему царственному воспитаннику, Великому князю Павлу Петровичу (будущему императору Павлу I). То есть писать-то ее Панин, судя по всему, писал, и даже кое-кому из доверенных лиц показывал. Вопрос — действительно ли Павел Петрович знакомился с документом? Действительно ли давал согласие править согласно конституции? Были эти согласия письменные или устные? Все это вопросы без ответов.
Но допустим даже — не было никакой работы с Великим князем Павлом Петровичем, проект конституции не вышел за пределы ближнего кружка Никиты Панина. Даже тогда получается — в Петербурге хотели именно такого поворота событий, такого движения истории.
На этой карте начала XX века уже совершенно невозможно найти отличий от планировки современного Петербурга. Город сформировался, он есть
Это, конечно, пока не революционный настрой, пусть даже в сверхузком кругу, это пока только придворные сплетни. Но вот любопытно: в 1760-е годы начинает строиться ансамбль Петербурга... И буквально тут же петербургские дворяне зашептались о чем-то запретном, но манящем — об ограничении монаршей власти.
Видимо, уже в процессе своего формирования, в конце XVIII века Петербург приобретает свою удивительную способность: изменять психологию своих обитателей.
Интересны и еще два обстоятельства. Во-первых, только в конце XVIII века появляется само слово «петербуржцы». В начале — середине XVIII века говорили иначе: «жители Петербурга». Теперь у петербуржцев появляется самоназвание...
И еще одно: Петербург образца 1730-х годов покинул единственный интеллигентный, образованный соратник Петра I — Яков Вилимович Брюс. Впрочем, он заслуживает отдельного разговора.
Глава 3
ЯКОВ БРЮС, МОСКВА И ПЕТЕРБУРГ
— Во мне, черт подери, течет кровь шотландских королей!
Еще дед Якова Вилимовича приехал в Россию в 1647 году. После поражения при Марстон-Муре сто ронники парламента не просто завоевали и оккупировали страну; они изводили, как только могли, шотландских дворян. Десятки, сотни родственников и друзей Вильяма Брюса погибли в сражениях и на плахе, прятались в горах или уехали в другие страны. Сохранилась легенда, что ехать в Московию Вильяму посоветовал старый друг его отца, генерал Дэлзелл: он побывал в Московии во Смутное время, прослужил в Московии восемь лет и знал страну не понаслышке.
Брюсы состояли в дальнем родстве с Робертом Брюсом, который в 1314 году разгромил английские войска при Баннокберне, победил проанглийскую партию Иоанна Бэлиола и стал шотландским королем. В 1328 году он заставил Англию подписать мирный договор, признающий независимость Шотландии. С 1371 года на шотландском престоле сидели Стюарты, но, как говорили в те времена, «в Брюсах текла кровь королей». Если даже у переселенцев (фактически беженцев) в Россию не было ни громких титулов, ни богатых поместий, род-то все равно знатнейший. Российские Брюсы могли сделать или не сделать карьеру на своей новой родине, но кровь королей в них текла.
Брюсы — род интеллектуальный (кстати, родственники Байронов). На материале старинных королевских и дворянских родов вообще очень легко выискивать разного рода закономерности — ведь история таких семей неплохо изучена. И если Габсбурги, даром что императоры, или английские Плантагенеты прославились в основном безумными дуэлями, любовницами и попойками, то в таких правящих родах, как польско-русские Ягеллоны, шведские Ваза или английские Тюдоры было немало интеллектуалов — ученых, поэтов, философов. То же среди дворянских родов: самый известный представитель рода Салтыковых, несомненно, Дарья Салтыкова, знаменитая «Салтычиха». Про боярский род Буйносовых и такого не скажешь: все Буйносовы были серые, как мыши, и такие же незаметные. А вот Волконские или Голицыны почти в каждом поколении представлены личностями яркими, судьбами необычными и оставившими после себя долгий след.
Так вот, Брюсы — интеллектуалы. На их примере хорошо видно, как поколения, столетия семейной истории тлеет НЕЧТО... Как бы огонек ума и таланта бежит по бикфордову шнуру, взрываясь в некоторых поколениях то королем-интеллектуалом, то поэтом, то крупным исследователем Антарктики, то ученым-
