Величие и проклятие Петербурга

археоло­гом. Яков Брюс — один из тех, в ком взорвалось семей­ное НЕЧТО.

Уникальные черты Якова Брюса

Среди сподвижников Петра Яков Брюс — ред­чайшее исключение из правила: уже потому, что он ве­ликолепно образован. Не то чтобы «грамотен» — этого мало. Он не только свободно говорит и пишет на не­скольких европейских языках, он действительно знает физику, астрономию, математику, географию. Откуда?! Исключительно из книг, из общения с неглупыми людь­ми. Брюс — самоучка, никто специально его не учил. Чтобы учиться в Европе, у Брюсов нет денег, а в Мос­ковии не то что университетов, в Московии нет и гим­назий.

Еще во время Азовских походов иные обижались на некомпанейское поведение Брюса — не бегает по дев­кам, не хлещет вина, а вместо этого читает книги.

Еще в годы «Великого посольства» Яков Брюс пред­ставил на суд профессоров Амстердамского универси­тета труд «Теория движения планет» и получил ученое звание магистра наук. Больше года он провел в Англии, собирая книги и карты (что характерно, в Шотландию его «на всякий случай» не пустили).

Яков Брюс еще в 1696 году составил карту земель от Москвы на юг, до Малой Азии. Составил так квали­фицированно, что карта вышла в Амстердаме.

Это Яков Брюс в 1702 году создал Школу навигацких и математических наук в Москве и оборудовал об­серваторию в Сухаревой башне Кремля.

Это Яков Брюс перевел книгу X. Гюйгенса «Космо-теорос», изданную в 1717 и 1724 годах с его предисло­вием. Эта книга и карта В.Киприянова знакомили рус­ских с основами учения Коперника.

С 1706 года в ведении Якова Брюса находилась Мо­сковская гражданская типография. Он редактировал глобусы Земли и небесной сферы, географические кар­ты и книги. В Гражданской типографии, при самом не­посредственном участии Брюса, изданы «Лексикон», «Математика навигаторской школы», «Описание города Иерусалима и Афонской горы», «Изображение глобуса небесного земного», «Баталия при Пруте» и многое, мно­гое другое. Перевод и издание книг он считал самым важным из своих дел.

Яков Брюс собрал огромную, в несколько тысяч то­мов библиотеку и коллекцию предметов старины — русской и европейской. В отличие от «кунсткамеры», собрания всевозможных уродств и отклонений от пра­вил, его коллекция минералов, старинных монет хоро­шо систематизирована и действительно дает представ­ление о нескольких разделах науки. Библиотеку и кол­лекцию он завещал Академии наук.

В 1709—1715 годах Брюс выпускал календарь, со­державший расчеты церковных праздников, предсказа­ния затмений и движения созвездий на столетие впе­ред. «Брюсовым календарем» пользовались еще в нача­ле — середине XIX века.

На фоне неграмотного Меншикова, малограмотных, малокультурных Толстого и Шафирова, на фоне Апрак­сина, носившего чин адмирала, но не знавшего ни мате­матики, ни астрономии, ни навигации, Яков Брюс был совершеннейшей белой вороной.

Во время Северной войны Брюс организует артил­лерию; командовал он артиллерией и в Полтавском сра­жении. Это он обрушил огонь 72 русских орудий на шведов, которые могли огрызаться только из 4 полевых пушек.

Мы видим Якова Брюса и в Прутском походе 1711 го­да. Он вообще постоянно мелькал в самом ближайшем окружении Петра и сделал при нем карьеру совершен­но блестящую.

С 1717 года он член Правящего Сената и глава Берг-и Мануфактур-коллегии. В 1721 году Яков Вилимович Брюс вместе с Андреем Ивановичем Остерманом под­писывают Ништадтский трактат, завершив тем в пользу Московии... теперь уже Российской империи Северную войну. И за это получил титул графа.

Есть, кстати, упоминания, что титул графа предла­гался ему еще в 1710 году, за организацию артиллерии. И что Яков Вилимович от титула отказался, считая себя недостойным (по крайней мере, такое объяснение он дал). Если это правда — личность Якова Вилимовича Брюса становится еще загадочней.

Яков Брюс всегда имел, чем заняться, помимо служ­бы и карьеры! Во-первых, у него была семья. Своей женой, Маргаритой фон Мантейфель, Яков Вилимович не делился, с дочерьми занимался, проводить время в кругу семьи любил. Картина В.И. Сурикова «Меншиков в Березове» на редкость фальшива — просто потому, что семейная идиллия — совершенно не в духе Меншикова. «Данилыч» органически не был способен вести образ жизни примерного семьянина: ни соблюдать вер­ность жене, ни общаться с собственными детьми.

А Яков Брюс — вполне был способен и хотел этого! И сосланным в свою деревню, и проводя дома свобод­ные от службы вечера, он вел жизнь, наполненную смыс­лом.

И потом, у него была наука. Стоило появиться хоть небольшому количеству времени, и тут же он оказывал­ся с книгой в руках, с циркулем около глобуса или с уг­ломером возле огромного телескопа. Он переписывался со многими учеными в Европе, написал несколько де­сятков статей, переводил и готовил к изданию книги. Ему всегда было чем заняться, и очень может быть, тя­готила его как раз служба — необходимость вечно ку­да-то мчаться, что-то делать, применять знание математики к расчету точности орудийной стрельбы и на строительство мостов.

Кроме того, Яков Брюс вполне мог служить не толь­ко царю Петру. У всех остальных «сподвижников» Пет­ра никакого выбора не было; разве что какой-нибудь мелкий мусульманский царек взял бы их на службу, откажись от них Петр. А вот у «Вилимыча» были и другие варианты. Квалифицированный, умный, он мог бы по­лучить место при многих европейских университетах. Для этого у него было и владение языками, и нужные знания, и «имя». Такого офицера, как он, могли взять и в европейские армии.

Был в его жизни краткий период опалы: после раз­грома русской армии под Нарвой Яков Брюс угодил в число «стрелочников», оказавшихся «виноватыми» в по­ражении. Год просидел, сосланный в свое имение... И за этот год получил прямое предложение — получить офицерский патент в Голландии. А через общих знако­мых в Немецкой слободе наводили справки попечители Амстердамского университета, где он получал ученую степень, — не согласится ли Яков Брюс прочитать курс лекций по астрономии? Так что и «пни» его Петр, Яков Вилимович мог бы еще и выбирать между военной карьерой и академической.

То есть получается — если у всех сподвижников Петра совершенно ничтожна зона, в которой они могут принимать свободные решения и поступать так, как им хочется, то у Брюса эта зона как раз очень велика.

Интересно, а что думал о своей жизни и своей судь­бе сам Яков Вилимович? Что для него-то было главным? Дело в том, что Яков Вилимович не оставил никаких до­кументов, никаких свидетельств своего отношения и к Петру, и к самому себе, и к своей эпохе. Похоже, тут сказывается одно из двух качеств, очень помогавших Якову Вилимовичу: он поразительно умел пить, не пья­нея, и так же поразительно умел держать язык за зуба­ми. Благодаря этим качествам он не делал ошибок по службе, но и не оставил никаких интересных записок. И дневника тоже не вел.

Во всяком случае, чем больше присматриваешься к его фигуре, чем больше думаешь о нем, тем основа­тельнее складывается уверенность: это был очень «за­крытый» человек, отнюдь не стремившийся давать окру­жающим слишком много сведений о себе.

И второе — это был человек, живший в сложных духовных измерениях, активнейшей интеллектуальной жизнью. В частности и поэтому он менее заметен, ме­нее известен, чем многие другие — чем те, кто стара­тельно лезли на авансцену и принимали там картинные позы. Брюсу нужно было совсем другое. Вынужденный зарабатывать на жизнь трудами офицера и придворно­го, он всегда имел в этой жизни другой пласт, почти скрытый от всех остальных.

Брюс-чернокнижник

Не менее интересна и репутация Якова Вилимовича — причем репутация и прижизненная, и посмерт­ная, — репутация чернокнижника и колдуна.

О том, что такое колдовские книги Брюса, можно сказать довольно уверенно, потому что его библиотека передана в архив Академии наук, — книги это голланд­ские, немецкие и английские. То, что эти книги так лег­ко принимали за колдовские сочинения, написанные на неведомом языке, доказывает только высокий культур­ный уровень и обширные познания тех, кто окружал Якова Брюса и видел эти книги, — не более.