Величие и проклятие Петербурга

петер­бургских строений.

Не проще ли было воспользоваться Ниеншанцем вместо того, чтобы тащить его камни и бревна на дру­гое место, и там опять укладывать их в правильном по­рядке?

Официально создавался миф о неизбежности по­стройки именно в этом месте. На самом деле можно бы­ло выбрать место и получше (Ижора, Орешек, Лодейное Поле) — то есть в местах, где хотя бы нет ежегод­ных разливов Невы.

Про столицу

Что касается создания столицы, то тут все вооб­ще «не так»: нет вообще никаких рациональных причин переносить столицу именно в Санкт-Петербург.

Если уж необходимо перенести ее «поближе к Ев­ропе» и на Балтику, то перенести столицу можно было в уже существующие и уже отбитые у шведов в 1710 го­ду Ригу или Ревель. Оба эти города были портами, име­ли мощные оборонительные укрепления, которые мож­но было еще усилить по мере необходимости.

Многие историки, по крайней мере, со времен В.О. Ключевского обращают внимание — мол, само возникновение Петербурга случайно; город этот возник в тот краткий момент, между 1701 и 1710 годами, когда первые захваты земель на побережье Балтики уже со­вершились, а будут ли новые — еще совершенно не было известно. В 1703 году у Петра еще могло поя­виться рациональное, логически осмысленное желание построить новый город на уже отбитых у шведов зем­лях. После 1710 года, когда в его руках были и Ревель, и Рига, никакой реальной необходимости строить такой город уже не было.

И совершенно прав Владимир Осипович Ключев­ский и в другом — если речь идет о необходимости порта на Балтике, то с захватом Ревеля и Риги стро­ить ничего уже было не нужно. Даже если необходи­мо было перенести столицу на Балтику, и тогда вполне годились бы и Ревель, и Рига, и Ниеншанц, и Нотебург...

Мистика решений Петра I

Петр откровенно хотел строить новый город. Не просто порт или даже не просто новую столицу, а СВОЙ город. Только свой, город только Петра, и по­строить его по своему усмотрению. Чтобы никто, кроме него, не имел бы никакого отношения к возведению этого города. В этот замысел входило и построить его в максимально неудобном, самом трудном для возведения месте. В таком, чтобы трудностей было побольше, и противопоставление природного и созданного челове­ком — максимально. Город — символ своего могущест­ва. Город — символ своей империи. Город — памятник своему создателю. Город, в котором он сможет жить и после того, как умрет.

Известно, что Петр обожал Петербург, называл его «парадизом», то есть раем, и был к нему совершенно некритичен. Механик Андрей Нартов, знакомый с Пет­ром лично и часто общавшийся с ним, передает, что ко­гда «по случаю вновь учрежденных в Петербурге ас­самблей или съездов между господами похваляемы бы­ли в присутствии государя парижское обхождение, обычай и обряды... отвечал он так: «Добро перенимать у французов художества и науки. Сие желал бы я ви­деть у себя, а в прочем Париж воняет». Петербург, по-видимому, издавал благоухание...

Пленный швед Ларс Юхан Эренмальм передает, что «царь так привязался всем сердцем и чувствами к Пе­тербургу, что добровольно и без сильного принужде­ния вряд ли сможет с ним расстаться». Далее Эрен­мальм передает, что царь не раз и не два говорил, целуя крест, что он легче расстанется с половиной своего царства, чем с одним Петербургом.

Впрочем, есть немало и других свидетельств, и рус­ских, и иностранных свидетельств того, что Петр про­тивопоставлял Петербург не только ненавистной Моск­ве, но и вообще всему миру — и Парижу, и Лондону, и Стокгольму, и ... словом, всему на свете.

Эта судорожная, некритичная, доходящая до край­ности любовь не совсем обычна и для порта, и даже для собственной столицы, но объяснима для своего де­тища, для города, создаваемого как место для жизни и место последнего упокоения.

Самодурство? Видимо, и без него не обошлось. Но даже и это желание любой ценой завести не какой-ни­будь, а «собственный», Петром же и построенный град-столицу, не дает ответа на вопрос: ПОЧЕМУ ВЫБРАНО ИМЕННО ЭТО МЕСТО?!

Ведь что бы ни строить — а оно одно из наихудших.

В создании Санкт-Петербурга именно там, где он был создан, есть нечто в полной мере мистическое. То есть постройка крепости на Заячьем острове спустила механизм причинно-следственных связей. Если кре­пость перерастала в город, тем более — в столичный город, то уже совершенно закономерно центр этого го­рода перемещался на Адмиралтейскую сторону. И в дальнейшем город тоже рос по своим законам естест­венной истории городов.

Но в том-то и дело, что не было никакой необходи­мости строить ни крепость, ни тем более город на За­ячьем острове. Я совершенно серьезно утверждаю, что в этом выборе Петра есть нечто вполне мистическое, не объяснимое никакими рациональными причинами и не сводимое ни к какой военной или государственной не­обходимости. Не объяснимое даже блажью или само­дурством Петра. Действительно — а почему его приво­рожило именно это место? И с такой силой приворожи­ло, что до конца своих дней он обожал свой «Санкт-Питерь-Бурьх»? Это непостижимо.

Глава 7 МИФЫ НАЗВАНИЯ

...в Европу прорубить окно.

А.С. Пушкин

Современный человек (в том числе и житель Пе­тербурга) редко сомневается — этот город назван в честь Петра I. На самом деле город был назван в честь святого Петра. Град святого Петра имел того же небес­ного покровителя, что и Рим — то есть претендовал на такое же значительное положение в мире[21]. Название же города долгое время никак не могло устояться. Санкт - Питербурх, Санкт Питер Бурх, Ст. питербурх, Санкт П. Бурх, Санктпетербург, Санктпетерзбурх, Питерсбург, петрополис, S. Piter Burch, St. Petersburgh, St.P. Burg — такие названия встречаются в официальных источни­ках. Долгое время кто как хотел, так и писал.

При этом герб Петербурга содержал те же мотивы, что и герб Рима (хотя, конечно, и видоизмененные должным образом): перекрещенным ключам в гербе Ва­тикана соответствуют перекрещенные якоря в гербе Петербурга[22]. Город ассоциировался и с Константино­полем, и с Римом, и с Иерусалимом. Чем только не был он в воображении создателей!

Но сразу, еще при жизни Петра, он в сознании со­временников (и самого Петра тоже) становился горо­дом Петра I. Уже упоминавшийся Андрей Нартов пере­дает такие слова Петра, который как раз садился в шлюпку, чтобы плыть к своему домику — бревенчатой избе, в три дня построенной для него солдатами: «От малой хижины возрастет город. Где прежде жили рыба­ки, тут сооружается столица Петра. Всему время при помощи Божией».

Сказано это было в 1703 году, когда только возво­дилась Петропавловская крепость, а славное будущее «Санкт-Питерь-Бурьха» можно было воображать себе решительно каким угодно — поскольку города еще не было.

Тем более к концу XVIII, к XIX веку Петербург ста­новится в массовом сознании «городом Петра», и хотя образованные жители города и империи прекрасно помнят, в честь кого дано первоначальное название, Петербург — гораздо в большей степени город Петра I, чем святого Петра. Град Петра «Из тьмы лесов из топи блат вознесся сильно, горделиво», — писал А.С. Пуш­кин. Какого Петра? Светлого Апостола, ключаря Петра, впускающего в рай достойных, или того Петра, которо­му приписывается создание Петербурга («Люблю тебя, Петра творенье...)? Анализируя тексты, очень легко по­нять, которого из Петров имеет в виду Александр Сер­геевич.

А уж на обыденном уровне, для массового и не очень образованного человека это и не