Величие и проклятие Петербурга

обсуждается.

Глава 8 МИФ О ГОРОДЕ НА КОСТЯХ

И в других землях города росли на костях, но там все было растянуто на века, здесь же и неизвестно, чего больше шло в болотистую землю: человеческих кос­тей или просмоленных свай.

Н.Н. Дубов

Миф

«Все знают», что Петербург вырос на костях невероятного количества людей. Что при его строительстве погибли десятки тысяч человек — в основ­ном рабочих, стащенных Петром со всей России, а так­же десятки тысяч пленных шведов. Это обстоятельство настолько общеизвестно и очевидно, что упоминают об этом практически все, пишущие об истории Петер­бурга. Пишут порой вскользь, как об очевидном пред­мете.

Даже самые серьезные историки считают своим долгом упомянуть гибель «большого числа строителей» (Соловьев). Ключевский пишет даже, что «едва ли най­дется в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте».

Смущает одно — никто не рискует назвать конкрет­ных цифр. Как-то очень уж неопределенно звучит голос и Соловьева, и Ключевского, и даже всегда очень точный в своих описаниях Г.С. Пушкарев на этот раз становится невнятен: «но дорого стоил этот «парадиз» русскому народу, который должен был поставлять на постройку Санкт-Петербурга тысячи и тысячи рабочих, из которых значительная часть стала жертвами болез­ней и тяжелой работы в нездоровом и непривычном климате»[23] .

В некоторых книгах, вышедших в дореволюцион­ной России, вообще как-то не упоминается чудовищ­ная смертность рабочих. Ни всегда точный М.И. Пыляев, ни скрупулезный В.Г. Авсеенко ничего не говорят об этом. Что, запретная тема для времен царизма? Вряд ли, потому что другие историки писали вполне свободно.

В советское время нужно было и героизм народа показать, и царское правительство заклеймить позором за убийство простых людей. Но если цифры и называ­ют — получается неубедительно. Рьяный большевик Покровский, клеймя позором проклятое самодержавие, говорил в своих лекциях: погибло «до ста тысяч». Осто­рожный Мавродин, и тоже на лекциях в Ленинградском университете, склонен был говорить о двадцати... Но оба они, что характерно, ничего не говорят, как высчи­тали число погибших.

В другом месте В.В. Мавродин высказывается еще более своеобразно: «Иностранцы определяют число по­гибших на строительстве Петербурга (1703—1717) в 60, 80 и даже 100 тысяч человек. Но учета погибшим не велось, ни о какой статистике в те времена не могли и помышлять. Зачастую из года в год в списках полу­чавших жалованье, хлебное и денежное ...встречаются одни и те же имена. Это заставляет думать, что ино­странцы приводили значительно преувеличенные дан­ные» [24].

К сказанному добавлю только — шведские источни­ки называют самые большие цифры погибших. Все уже ясно?

Но и В.В. Мавродин, словно спохватившись, добав­ляет: «...нет сомнения в том, что земля будущей столи­цы покоила в себе не один десяток тысяч ее созидате­лей»[25] .

А эти-то сведения откуда?!

Но в советское время уже окончательно «все зна­ют», что потери были чудовищные, и вот, даже в учеб­ники проникло: «Тяжелый труд, нездоровый климат, плохое снабжение приводило к высокой смертности среди крестьян и посадских, возводивших петровский «парадиз»... Не случайно впоследствии стали говорить, что Петербург построен «на костях»[26].

Что Санкт-Петербург «стоит на костях», «все знали» уже в прошлом веке, и в художественной литературе об эпохе Петра число невинно убиенных растет поис­тине невероятно. Число погибших и художественная сила изображения их гибели зависят в основном от то­го, как относится автор к петровским реформам, лично к Петру, а особенно к деспотической форме правления. Ведь гибель множества людей, согнанных строить Пе­тербург, так ярко показывает жестокость и вред самодержавия!

Сказанное Н.Н. Дубовым уже частично вынесено в эпиграф, а вот еще, и в духе прямо-таки эпическом: «Петр строил, будто шел на приступ. А во время боя убитых не считают. Здесь не считали и после. Мер ра­ботный люд без счета и сроков. От дурной воды, от дурной еды, от мокряди и стужи, от непосильной рабо­ты и щедрых — батогами — понуканий к усердию. Ну — и от всякой хвори. Не барской, которую немцы-лекари пользовали, вроде тифуса и ревматизмуса. Для простого люда без всяких лекарей хватало отечествен­ных лихоманок — трясовица да невея, подтыница да гноюха, ворогуха да маятница — всех не перечесть»[27].

Еще красочнее бывает поэзия, за что ее и ценят лю­ди знающие. Тут даже трудно выделить какое-то кон­кретное стихотворение, и пусть выбирает сам читатель, что красочнее: призрак ли строителя Петербурга, кото­рый, сам того не желая, придушил бедного больного мальчонку уже в середине XIX века, живописания бо­лезней, гнетущих поголовно всех жителей Санкт-Пе­тербурга, или какую-то другую лапшу на уши. К вашим услугам — целые поэтические сборники[28].

Алексей Толстой потом перековался, и как только Сталин велел — тут же старательно восхвалил Петра и все им содеянное. Но кто же знал в 1909 году, кто и ко­гда придет к власти? А в 1909 году Алексей Толстой в своем «Дне Петра» четко пишет — мол, не боялись вре­менные рабочие наказаний и казней, нарушали почем зря дисциплину — все равно «больше трех лет никто в Петербурге не жил»[29].

Имеет смысл напомнить: временные рабочие жи­ли в Петербурге в две смены с мая по ноябрь, и про­водили, таким образом, в Петербурге по три месяца каждый. Алексей Николаевич пишет очевидную чепу­ху — но когда творится миф, такие вещи мало кого сму­щают.

Пытаясь сделать историю более «правильной», со­ветские писатели писали порой вещи и куда более не­вероятные, чем эти обреченные строители. Ю. Герман в своей «России молодой» сообщает о таком эпизоде Се­верной войны: мол, Карл XII велел отрубить руки всем русским военнопленным. На сто человек оставляли од­ного с одной рукой, чтобы он мог вести остальных домой в Россию. Петр же, узнав о зверстве шведов, стал ставить ефрейторами этих одноруких, а безруких пока­зывать войскам для поднятия их духа[30].

Откуда выкопал Юрий Герман эту мрачную сказоч­ку? Даже известно, откуда! В XI веке был эпизод, когда византийский император Василий велел ослепить плен­ных болгар, оставляя одного кривого на десять, и одно­го полностью зрячего на сто человек. Герман попросту приписывает эту историю Карлу XII, да меняет некото­рые детали самого зверства (отрубленные руки на мес­те выколотых глаз).

Если у писателей хватает совести сочинять такого рода байки, приписать Петербургу можно гибель и мил­лионов людей. Бумага ведь обычно не краснеет.

Реальность

Если обратиться к фактам, а не к бредням, вы­рисовывается следующая картина: с 1703 по 1717 год с марта по ноябрь строили Петербург рабочие со всей России, в две смены от 12 до 18 тысяч человек. Каждая смена жила в Петербурге месяца по три. Вообще-то по разверстке Петр требовал в каждую смену по 40 тысяч человек, но число убежавших, «сказавшихся в нетях», «сказавшихся в болезнях» и «сказавшихся покойными» было всегда, в каждой партии, таких оказывалось боль­ше, чем пришедших.

Отметим это «сказавшихся покойными» — то есть тех, кого уже включили в списки, и кто-то ли в самом деле помер, то ли был назван мертвым своими родст­венниками. Не сами же покойники «сказывались»: мол, помер я, не лезьте со своим Петербургом.

Впрочем, в рядах строителей Петербурга были и крестьяне из деревень, лежащих на его территории