- Конечно, плохо, - тоном учителя в начальной школе ответил плешивый. - Россия - суверенное государство, и никто не вправе учить нас жить.
- Тогда вернемся к моему исходному вопросу, - удовлетворенно произнес Фридрих. - Почему госпожа Новодворская, гражданка того же самого Райха... ну хорошо, пусть Беларуси - учит, как вы выразились, жить российских читателей вашей газеты?
- Ну, во-первых, она же не нацистка... - терпеливо начал пояснять плешивый, не слишком, кажется, сконфуженный, но его перебил один из соратников, самый заросший из всех:
- Эдик, да что ты с ним цацкаешься? У него ж на роже написано, что это гэбульный провокатор!
Фридрих тут же напустил на физиономию оскорбленное выражение, но Эдик примирительно поднял ладонь:
- Игорь, не кипятись. Может быть, человек в самом деле не понимает.
- Я просто задал вопрос, - заметил Фридрих. - Разве не для этого вы здесь собираетесь? С каких пор попытка разобраться в чужих взглядах является провокацией? Я совсем не имел в виду, что Новодворская нацистка. Я просто о том, что, живя за границей, она вряд ли разбирается в местной ситуации лучше живущих в России...
- Вы напрасно недооцениваете контакты между демократами по разные стороны границы, - возразила Ирина. Фридрих, собственно, в тесных контактах и не сомневался, но был доволен, что получил подтверждение.
- И кроме того, - продолжил он, - у меня есть в Берлине знакомые, сочувствующие СЛС. Так вот, они отзывались о Новодворской без особого почтения. Даже говорили, что ее чрезмерный радикализм дискредитирует все дело.
- Россию терапевтическими методами не вылечить, - пробурчал Игорь.
- А какими же? Хирургическими? - тут же обернулся к нему Власов, но Эдик уже протестующе мотал головой:
- Демократические партии России отвергают насильственные методы борьбы!
- И кстати, - заметил Фридрих, - откуда вообще следует, что Россию надо лечить? Я здесь, правда, недавно - если не считать послевоенных детских воспоминаний - но мне она показалась вполне процветающей страной. Если не считать московской подземки... но, знаете ли, в Нью-Йорке это тоже не самое привлекательное место...
- Вы бывали в Нью-Йорке? - заинтересовалась тощая девица.
- Нет, но...
- Ясно, - девица мигом утратила к нему интерес. - Судите по нацистской пропаганде.
- А вы бывали в Нью-Йорке? - осведомился в ответ Фридрих, но Эдик, как видно, имевший представление об истинном положении дел в американской подземке, предпочел замять эту деликатную тему:
- Вы судите лишь по парадной витрине режима. Это благополучие создается трудом заключенных концлагерей...
- Не могу поручиться за Россию, - слукавил Власов, - но, по крайней мере, в Райхе благополучие создается трудом свободных работников. Принудительный труд малоэффективен, это доказано всей историей и в последний раз - большевиками. Несмотря на огромную систему ГУЛАГа, значительно превосходившую лагеря Райха, им так и не удалось добиться экономического процветания. Обеспечить кратковременный рывок - да, на короткой дистанции кнутом можно добиться больше, чем пряником. Но в долговременной перспективе... Вклад заключенных в устойчивую экономику невелик. Они в основном лишь покрывают расходы пенитенциарной системы, что логично и справедливо.
- Да как же можно - такое называть справедливым! - возмутилась толстая в розовом, и телеса ее заколыхались от гнева. - Это ж принудительный труд! А принудительный труд - это преступление!
- Преступление - это то, что совершили эти люди, - возразил Фридрих. - В абсолютном большинстве это уголовники.
- Ну и что? - как ни в чем не бывало, отозвался Эдик. - Все люди имеют права, и уголовники в том числе.
- Уголовники посягают на чужие права - справедливо в ответ посягнуть на их собственные.
- Тогда вы ничем не будете отличаться от уголовника, - непреклонно заявил Игорь.
- Разве? - приподнял брови Фридрих. - По-вашему, нет никакой разницы между бандитом, стреляющим в честного гражданина, и полицейским, стреляющим в бандита?
- Это передергивание, - тут же заявил Игорь.
- В чем же оно состоит?
Игорь замялся, но Эдик пришел ему на помощь:
- Полицейский стреляет, чтобы предотвратить преступление, или чтобы помешать преступнику скрыться. Если тот уже арестован, полицейский не имеет права в него стрелять.
- А бандит убивает жертву и тогда, когда она лишена возможности к бегству, - заметил Фридрих. - И уж, само собой, она не затевает никаких преступлений. У бандита есть право на адвоката, на апелляцию, даже на амнистию - жертва же всего этого лишена... Но хорошо, значит, право арестовать бандита, отнять у него священное право на свободу, вы признаете. Почему, в таком случае, нельзя отнять у него жизнь, если он отнял чужую? И, кстати, предотвратить тем самым все преступления, которые он совершит в будущем - процент рецидива по тяжким преступлениям весьма велик, это вам подтвердит американская статистика. Более того, по-вашему, его даже нельзя заставить работать! Он должен жить в тюрьме на всем готовом за счет денег налогоплательщиков, в том числе - своих жертв и их близких! Разве это справедливо?
- Права человека выше справедливости! Это во всём нормальном мире так! - запальчиво выкрикнула толстая в розовом.
Фридрих с удовлетворением отметил, что по крайней мере двое присутствующих посмотрели на нее как на идиотку. Причем одной из двоих была Марта.
- И вообще, преступник еще может исправиться, - торопливо вклинился Эдик, не давая Власову прокомментировать последний тезис.
- Да, иногда может, - согласился Фридрих. - Я знаю случаи, когда людей исправляли труд и дисциплина. Но не знаю ни одного, когда это делало бездельное паразитическое существование.
- Далеко не все, кто попадает за колючую проволоку, действительно преступники, - Эдик в очередной раз вбросил новый тезис, не ответив на предыдущий. - Не говоря уже о банальных судебных ошибках...
- А почему - 'не говоря'? - перебил Власов. - Да, от судебных ошибок страдают невинные. В том числе и гибнут. От автомобильных аварий они страдают и гибнут на порядки больше. Значит ли это, что надо отменить автомобили? И вообще любой транспорт... упав с лошади, тоже можно убиться, знаете ли.
- Если ошибка вскроется, невинно заключенного можно освободить, но невинно казненному нельзя вернуть жизнь! - подала голос Франциска.
- А что, невинно осужденному можно вернуть годы, проведенные в заключении? - парировал Власов. Он мог бы взглядом поставить ее на место, но не стал этого делать: пусть ведет себя естественно. Тем более что он, в отличие от кое-кого из присутствующих, отнюдь не боялся аргументов противника. - И не будем, опять-таки, забывать о соотношении невинных к виновным и о последствиях выхода виновных на свободу.
- Я не закончил, - напомнил Эдик. - Не считая невинно осужденных, в лагерях немало тех, кто является преступником лишь по нацистским законам, а не по сути...
- А кто определяет суть, если не закон?
- Международные правовые нормы, - Эдик вновь вернулся к терпеливому учительскому тону.
- То есть все дело в том, что российским и германским законам вы предпочитаете атлантистские, - кивнул Фридрих.
- Да, предпочитаем. Потому что законы демократических стран более гуманны.
- Гуманны по отношению к преступникам или по отношению к их жертвам?
- Послушайте, если вы будете все время перебивать... - Эдик уже не скрывал своего раздражения.
- Хорошо, хорошо, - смиренно согласился Власов. - Закончите свою мысль. Так кто же не должен сидеть в нацистской тюрьме, но, тем не менее, там сидит?
- Во-первых, осужденные за их идеи, - принялся перечислять Эдик.
- За любые? - уточнил Фридрих. - Я не имею в виду, разумеется, идеи сторонников демократии. Но если человек, например, большевик, или идейный сторонник исламского терроризма? Его - тоже нельзя?
- Тоже, - непреклонно кивнул Эдик. - Если человек - мусульманский экстремист, это, конечно, плохо. Но судить его надо за то, что он бомбу взорвал, а не за то, что он мусульманский экстремист. Пока не взорвал - судить не за что.
- Ясно, - тоном примерного ученика ответил Власов. - Значит, полицейский не должен стрелять в бандита, чтобы предотвратить убийство. Он должен дождаться, пока тот убьет невинного человека. Кстати, за вождение машины в пьяном виде тоже нельзя карать? Надо обязательно дождаться, пока они кого-нибудь собьют? В Штатах, насколько я знаю, пьяных водителей наказывают, и довольно сурово.
- Это некорректная аналогия, - торопливо возразил Эдик.
- Почему? - невинно спросил Власов.
- Вы сами это прекрасно понимаете! - взорвался плешивый, не найдя более подходящего аргумента.
- Есть такая вещь, как презумпция невиновности, - наставительно изрекла толстая в розовом. Судя по выражению её лица, она припоминала чьи-то слова - или, может быть, статью в любимой газете. - А если по-вашему рассуждать, так надо, значит, убивать всякого, кто может преступление совершить. Тогда давайте убивать всех прямо при рождении! Так, что-ли? - она откинулась на стуле, донельзя довольная собой.
- Вероятность, что преступление совершит его идейный сторонник, гораздо выше, чем что его совершит средний человек, - заметил Власов, слегка споткнувшись на конструкции 'чем что'. - Разумеется, обычный человек тоже способен на убийство или ограбление. Но его взгляды не вынуждают его убивать или грабить. Принимая же идеологию, которая ради своего торжества прямо требует убийств и грабежей, он или сам станет грабителем и убийцей, либо, как минимум, будет одобрять и поощрять убийства и грабежи, совершаемые сторонниками разделяемой им идеологии. Разве не так?
- То есть, - Эдику, похоже, пришла в голову какая-то идея, - вы хотите сказать, что следует наказывать всех тех, чьи идеи прямо подталкивают их на преступления?
- Во всяком случае, это было бы логично, - осторожно заметил Власов.
- Вот мы и говорим, что нацизм - это преступная идеология. Она, по вашим же словам, заставляет совершать или одобрять преступления. Например, детоубийства. Или выселение так называемых неарийских народов.
- Вот именно! - выкрикнула тощая девица. Остальные одобрительно зашумели.
