держать разговор в прежнем русле и не давать слова американцу. - Итак, Юрий, вы обосновали, что в империи не может быть демократии, и сделали вывод, что империи нужно разрушать. Вы сами не видите здесь логической ошибки?
- What a mistake? - недружелюбно буркнул Юрий. Он тоже говорил по-английски.
Удивительное дело: Власов полагал, что после первых любезностей зарубежному гостю присутствующие все же перейдут на свой язык, а американец будет тихо сидеть в углу и слушать, что шепчет ему на ухо добровольный переводчик. Но нет! Эти люди не только при обращении к западному корреспонденту, но и между собой изъяснялись теперь на английском. Фридрих заметил, что кое-кто из них - очевидно, из числа пришедших 'с улицы' - все же не знает заокеанского наречия; эти сидели с видом растерянным и глуповатым, не решаясь переспросить на родном языке. 'Театр одного зрителя', - брезгливо подумал Власов.
- Ошибка в том, - сказал он вслух, - что вы не обосновали необходимости демократии.
- То есть как? - Юрий настолько опешил, что сказал это по-русски. - Я, разумеется, понимаю, что всякие замшелые нацисты ее ненавидят, - продолжал он уже на языке Линкольна. - Но разве здравомыслящим людям надо доказывать?..
- Как раз здравомыслящим людям и надо доказывать, - заверил его Фридрих, продолжая странный русско-английский диалог. - Этим они отличаются от фанатиков.
- Если вы отрицаете базовую ценность демократии, то о чем вообще... - сердито начал Игорь, но Эдик быстро перебил его:
- Все в порядке, мы открыты для дискуссии.
Похоже, эта фраза предназначалась Рональдсу.
- Я ничего не отрицаю, - заметил Фридрих. - Я лишь хочу убедиться, что ваша позиция действительно аргументирована лучше официальной.
- Давайте определим аксиоматический базис, - солидно начал Юрий. - Вы признаете, что свобода - это величайшая ценность?
- Если свобода - величайшая ценность, отсюда еще не следует необходимость демократии, - усмехнулся Фридрих. - Величайшие ценности обычно не вручают всем подряд и задаром, не так ли? Но определимся сперва с понятием 'свобода'. Свобода от чего и свобода для чего?
- От тирании. Для самореализации и выбора своего пути.
- Хорошо, - кивнул Власов. - Предположим, вас высадили посреди безжизненной пустыни и оставили там в одиночестве. Очевидно, вы свободны при этом от всякой тирании, кроме разве что тирании физических законов, отменить которую не в силах даже Конгресс США. И ничто не мешает вам выбрать какой угодно путь. Но вряд ли такая свобода вас обрадует? Или, скажем, вы летите на самолете, и тут пилот бросает штурвал и предлагает вам самореализовываться и выбирать путь вволю...
- Это софистика, - поморщился Эдик, - вы выбираете заведомо некорректные примеры...
- Если пример опровергает общий принцип, некорректен принцип, а не пример, - возразил Фридрих. - И что тут такого некорректного? Почему-то все согласны, что управлять самолетом или делать хирургическую операцию должны профессионалы. Причем если и прислушиваясь к чьим-то советам, то только своих не менее грамотных коллег, а не пассажиров и родственников больного, решающих голосованием, какой рычажок повернуть и где проводить надрез. Но при этом считается, что управлять государством может кто угодно, опираясь на мнение еще более некомпетентного большинства. Насколько я помню, это совпадает с ленинским тезисом о том, что государством может управлять любая кухарка. Это же большевизм, господа! - Власов повысил голос.
Публика всколыхнулась. Власов почувствовал, что внимание вновь обращено на него - и оно, скорее, одобрительное. Похоже, здесь любили широковещательные заявления.
- Никто и не говорит, что каждый шаг правительства должен определяться всенародным голосованием, - нашелся Эдик. - Как тут уже было сказано, ставки налогов не выносятся на референдум. Пассажиры, если пользоваться вашей аналогией, выбирают пилотов и прокладывают курс, а уж какие конкретно кнопки нажимать - дело экипажа.
- Ну да, выбирают пилотов - по тому, на ком лучше сидит галстук и кто говорит более внушительным голосом. Очевидно ведь, что грамотно выбрать среди профессионалов может только профессионал! А что касается прокладки курса, то, могу вас заверить как специалист, штурманская работа требует не меньше квалификации, чем пилотская. Особенно учитывая, что в нашей аналогии самолет летит в неизведанное будущее и никакие диспетчеры не передают его друг другу. А представим себе, что самолет попал в турбулентность, его начало трясти. В салоне сразу крики: 'Ах, эти горе-летчики не умеют вести машину! Давайте срочно менять экипаж!' Как раз тогда, когда экипажу надо выводить машину из критической ситуации и ни на что не отвлекаться...
- Вы снова подменяете понятия, - с наигранной усталостью произнес Эдик, - пусть конкретный курс прокладывает штурман, пусть. Народ определяет курс в самом общем виде, так сказать, выбирает аэропорт назначения...
- А тут и выбирать нечего. Он, я полагаю, у всех один. Любой народ хочет процветания, безопасности, возможности хорошо работать и хорошо отдыхать. И, наконец, люди хотят гордиться собой, своим обществом и своей страной. Разве не так? Может быть, мистер Рональдс хочет сказать, что американцы чего-то из этого не хотят?
- В систему американских ценностей входит свобода! - заявил Майк, когда ему перевели вопрос Власова. Фридрих покосился на журналиста: похоже, тот чувствовал себя не в своей тарелке. Судя по всему, он ожидал, что станет главной фигурой на этом сборище. Вместо этого ему пришлось сидеть в углу и слушать чужие разговоры на непонятном языке. Но американец, судя по упрямому выражению лица, не собирался легко сдаваться. Власов даже ощутил нечто вроде уважения к этому не слишком приятному типу. Однако, щадить его он тоже не собирался.
- Мы ведь уже убедились, что свобода сама по себе, в отрыве от цели и обстоятельств, лишена смысла и может быть попросту смертельно опасна, - покачал головой Фридрих. - Свобода, как, впрочем, и ее ограничения, имеют смысл лишь в той степени, в какой способствуют или препятствуют достижению цели. Которая, как я уже сказал, задана.
- Люди хотят разного, - Майк втягивался в разговор. - У каждого - своё понимание счастья. Нацисты же хотят дать одно счастье для всех. Этот ваш общий аэродром.
- Как интересно! - Власов не скрывал сарказма. - Не ваша ли культура стандартизировала желания граждан до крайности? 'Если это хорошо для Джона Смита, это хорошо и для всей Америки!' - ваш любимый рекламный лозунг. Вы едите одно и то же, пьёте одно и то же, смотрите одно и то же. Вы до такой степени хотите одного и того же и до такой степени одинаковы в этом, что у вас появился нездоровый интерес к людям, отличающимся от вас хоть чем-то. В основном - к преступникам, уродам, сексуальным извращенцам. Те воспользовались этим и быстренько сели вам на шею...
- Э, нет! Америка - это всё-таки не Франция, - ляпнул Рональдс и тут же сообразил, что сказал лишнее.
- Ага, интересное признание, - констатировал Фридрих. - Значит, даже вы понимаете, что некоторые формы проявления свободы не столь уж хороши?
Американец отвёл глаза в сторону, дёрнул щекой, но промолчал.
- Ну что ж. Думаю, все мы, если не будем лгать друг другу, согласимся с тем, что я уже высказал. Итак, мы все хотим безопасности, достатка, интересной и насыщенной жизни, а также возможности по праву гордиться собой и своей страной. Теперь посмотрим, каковы успехи разных общественных систем в достижении обозначенных целей. Очевидно, что у тех же большевиков все было очень плохо: массовая нищета, жизнь в бараках, миллионы умерших от голода, десятки миллионов расстрелянных и замученных. Причем бессмысленный и беспощадный террор настигал даже самых преданных сторонников режима. Рабский труд, жизнь в условиях 'осажденной крепости' без возможности ездить по миру, бездарные и безграмотные выходцы из низов, командующие наукой и искусством... хуже того, людей убеждали ещё и гордиться всем этим. Да, гордости было хоть отбавляй, за неимением всего остального. Так что уничтожение большевизма было безусловно оправданным и необходимым. С другой стороны, Райх - вы извините, данные по Райху я знаю лучше, чем по России - (это было неправдой, но соответствовало легенде) - одна из богатейших держав мира. Причем это богатство держится не на состоянии кучки миллиардеров, а именно на достатке среднего райхсгражданина. Я, например, служил в авиации и, выйдя в отставку, смог купить личный самолет. Разумеется, мне были предоставлены скидки и рассрочка за беспорочную службу, - Фридрих не стал уточнять, что особенно большая скидка была предоставлена ему как кавалеру Рыцарского Креста: он справедливо полагал, что борцов против 'свободы Африки', тем паче особо отличившихся в сбивании атлантистских самолетов, здесь не жалуют. - В Райхе самый низкий среди крупных стран уровень преступности; в России похуже, но все равно с Америкой не сравнить...
- Ага, вы все-таки признаете, что в крупных странах преступность выше! - воскликнул Юрий.
- Да, поскольку в империи у преступника больше простора для маневра, чем в каком-нибудь карликовом княжестве, - согласился Фридрих, - но малые размеры ничего не гарантируют. Колумбия, к примеру - совсем небольшая страна. И, повторяю, сравните наш уровень с официальной статистикой США, куда вы так рветесь. Но простор для манёвра нужен не только преступникам, но и добропорядочным гражданам. Маленькое государство лишает людей одной из старейших и естественных свобод - свободы выбора места жительства. Вы прикованы к пятачку земли, который можно пересечь за два часа езды на автомобиле. Дальше граница. В крупном же государстве у вас есть выбор, где жить - у моря или среди гор, в столице или в глуши...
Публика опять зашумела.
- Я специально отметил, - насупился Юрий, - что сепаратизация должна иметь разумные пределы, а карликовые государства суть уродства! К тому же граница между двумя демократическими странами - просто условная линия. Там нет колючей проволоки и пограничников. Всё, что требуется - так это предъявить паспорт и пройти простой таможенный контроль.
- А что, в пределах Райхсраума требуется что-то большее? - осведомился Власов. Юноша смолчал. - К тому же, - продолжал Фридрих, - я не говорил о свободе передвижения как таковой. Я говорил о праве жить, где вам хочется, а это гораздо большее. Даже если вы с лёгкостью преодолели границу, вы не можете поселиться там, где хотите. Скорее всего, вам придётся получить гражданство или вид на жительство, искать работу, учить язык, приобретать новые привычки, учить новые законы, и так далее. А в едином государстве всё это не нужно. Свобода, - решил он закончить эффектной фразой, - измеряется количеством километров, которые вы можете проехать по прямой, не лишась при этом никаких существенных прав и возможностей.
- В таком случае красный Китай - свободная страна? - внезапно подала голос Марта. - Ведь он такой большой?
Власов посмотрел на неё почти с благодарностью: лучшего примера нельзя было и подобрать.
- Некоторые мои знакомые вели дела с Китаем, - начал он. - Так вот, в Китае существуют внутренние границы. Во-первых, есть концлагеря и тюрьмы. Во-вторых, деревни и так называемые коммуны: крестьяне не имеют права их покидать без разрешения начальства, получить которое практически невозможно. В-третьих, существуют особые районы - например, Тибет и некоторые приграничные области, фактически изолированные от страны. Кроме того, въезд в крупные города и жительство в них ограничены. Но и внутри китайских городов есть свои градации. Например, иногородний китаец не может пробыть в Бейджине больше трёх дней без так называемой регистрации... И так во всём: везде требуются пропуска, документы, визиты в тайную полицию, и так далее. Что же это значит? С точки зрения обычного китайца, большой Китай разрезан внутри на множество маленьких государств. Я бы даже сказал, - увлёкся Власов
