- Ну... не знаю, - девушка смутилась ещё сильнее, - насчёт обычных вещей. Я такого никогда не слышала.
- Даже в школе? - поинтересовался Фридрих. - Или от родителей?
Марта сморщила носик.
- Роди-ители... Из-за них у меня всё и началось. У меня папа военный. Настоящий национал-социалист, - она чуть придвинулась к Власову, так что стал виден пар, выходящий изо рта. - И мама такая же. Они меня замучили своим воспитанием. Слова в простоте не скажут, сплошные пафосные лозунги. Партия, долг, великие идеалы, подвиг ветеранов, которого я должна быть достойна... Того нельзя, этого нельзя, ничего нельзя. Жить нельзя! Я от этого воспитания из дому сбежала, - призналась она. - Ну и... и... и вот.
Власов немного помолчал, собираясь с мыслями.
- Каждый человек, - медленно произнёс он, - и уж тем более ариец, имеет право на самостоятельную жизнь. Я сам покинул родительский кров довольно рано. И не услышал ни одного упрёка в свой адрес, - Фридрих, как всегда, не стал вдаваться в детали. - И если ваши родители и в самом деле настоящие национал-социалисты...
Девушка внезапно всхлипнула.
- Вот именно! - шмыгая носом, сказала она. - Папа даже не интересуется, где я и что со мной. Ему на меня наплевать! И мама тоже... ну, почти. А я ведь их люблю. Мне просто хочется, чтобы они со мной считались... Я лишнее говорю, наверное. Я просто хотела сказать, что вы очень хорошо выступили. Хотя я с вами несогласна. Извините, я лучше пойду. Мне кажется, ваша дама настроена против моего общества, - не дожидаясь ответа Марта развернулась на каблуках и пошла вверх по улице.
Фридрих перевёл взгляд на фрау Галле и невольно поднял бровь от удивления: лицо журналистки было искажено злобой.
- Наглая девка, - прошипела та, поймав взгляд Власова. - Как она посмела приставать к незнакомому мужчине! О чём это вы там ворковали?
- Ворковали? - слегка опешил Фридрих. - Вы хотя бы поняли, о чём шла речь?
- Я же слышала, каким тоном говорила эта... эта маленькая дрянь! - выпрямилась фрау. Власов механически отметил про себя, что соприкосновение с крылом автомобиля не прошло для её одежды бесследно. - Вы говорили с ней на русском, чтобы я не понимала, ведь так? Но я женщина, и в таких ситуациях мне не нужен переводчик! Вам нравятся молодые девки, которые напрашиваются на знакомство?
За это время Власов успел собраться с мыслями.
- Девушка хотела поговорить о гносеологических аспектах нашего спора, - снисходительно пояснил он. - Она предложила любопытный аргумент...
- Очень подходящее место и время для философских дискуссий! - нелогично заявила Галле. - И эти слёзы! Наверное, они были по поводу теории познания?
- Нет. У девушки конфликт с родителями на идейной почве, - вздохнул Фридрих. - На мой взгляд, вздорный.
- Ну да, ну да, - в литературном дойче Франциски неожиданно прорезался какой-то хамоватый говорок, - знамо дело, идейные конфликты, перси- шмерси. Девка-то домашняя, холёная. Побежала за смазливым парнем, который папе с мамой не показался. Парень её поимел да бросил, окружение евойное надоело, к папе с мамой с поджатым хвостом не хочется. Теперь ей нужен солидный мужчина. Которого не стыдно родителям показать. Да такого отхватить, чтобы родня язычки-то поприкусила. В поиске она, не ясно, что-ли?
'Вполне возможно', вынужден был признать Фридрих. Пошлые бабские рассуждения ревнивой журналистки - почему-то вообразившей, что у неё есть какие-то права на него, Власова, - звучали вполне убедительно.
- Sorry, - раздалось за спиной. - Надеюсь, я не помешал вашей беседе? - человек говорил по-английски, и голос его был Власову знаком.
- It's OK, - немедленно ответила фрау Галле, хотя обращались не к ней. - Пожалуйста, мистер Рональдс, я рада вас видеть.
Она явно настроилась взять маленький женский реванш.
- Я вас слушаю, - без удовольствия сказал Фридрих: беседа с американским журналистом отнюдь не входила в его ближайшие планы.
Майк с истинно американской бесцеремонностью протиснулся между Власовым и Франциской (та возмущённо пискнула, но журналист предпочёл её не услышать) и заявил:
- Я хочу засвидетельствовать своё восхищение, господин... м-м-м?
- Власов, - был вынужден представиться Фридрих.
- Очень приятно, - широко, словно в рекламе зубной пасты, улыбнулся американец, и на лице его изобразилось то понимающе-сочувствующее выражение, которое всегда раздражало Фридриха: 'О да, знаменитая фамилия, не так ли? Но не беспокойтесь, я не из тех кретинов, которые постоянно докучают вам вопросами о родстве. Я-то прекрасно понимаю, что вы просто однофамилец'. - Вы очень интересно говорили, - продолжал Рональдс вслух. - К сожалению, я не всё понял: этот парень, который мне переводил, был не очень-то расторопен.
'Вот же наглец', - подумал Власов. 'Ему сделали любезность, а он недоволен'. Потом он вспомнил, что западные люди относятся к любой помощи как к услуге - и даже если она оказывается бесплатно, считают себя вправе предъявлять претензии к её качеству.
- Но мне было очень интересно, - продолжал тем временем журналист. Впервые в жизни я слышал настоящего национал-социалиста. Чёрт возьми, это было красиво. Хотя, конечно, вы проиграли спор.
- Вот как? - удивился Фридрих. - У меня сложилось другое мнение.
- Вы ошибаетесь, - самодовольно заявил Майк. - Вам кажется, что вы победили. На самом деле вы только озлобили своих собеседников и настроили против себя. Вы посмеялись над их убеждениями и выставили их дураками. Они вам этого не простят. И, конечно, только укрепятся в своих убеждениях. Вы не умеете подслащивать свои пилюли, и пациенты их выплёвывают. Надо быть снисходительнее к человеческим слабостям.
- 'Низшее начало есть во всех людях, но раб подчиняется ему, а господин властвует над ним, и с этого начинается наука господства' - процитировал Фридрих.
- Это Ницше? - осведомился журналист. - Так говорил Заратустра?
- Так говорил Дитль, - ответил Власов. - Наш первый Райхспрезидент.
- Все политиканы стоят друг друга, - скривился американец. - Да и потом, ваши доводы ведь тоже были отнюдь не безгрешны, так? Не знаю про 'Лузитанию', - тут Рональдс не погрешил против истины: сегодня он впервые услышал это название, - но насчет бомбардировок - это же была в чистом виде пропаганда.
- Если под словом 'пропаганда' вы имеете в виду 'ложь', то вы заблуждаетесь, - спокойно возразил Фридрих. - Все, что я сказал, чистая правда. Эту информацию можно найти и в Америке. Официально она не засекречена, просто об этом предпочитают не говорить. Вот, кстати, и занялись бы - прекрасная вам тема для репортажа. Ручаюсь, он имел бы большой резонанс.
Рональдс ничего не сказал, но всем своим обликом продемонстрировал полное отсутствие энтузиазма по поводу предложенной идеи.
- В чем дело? - поддел его Власов. - Разве свобода слова - не одна из базовых американских ценностей?
- Разумеется, но, видите ли, слово - это тоже товар, - Майк с трудом сдерживал раздражение. - Это моя профессия, я продаю слова. И я свободен предложить свой товар на рынок, а мои слушатели свободны его у меня не купить. А мой шеф свободен за это меня уволить... Здесь нет никакой цензуры, как у вас, это просто законы рынка. Вторая мировая сейчас вообще мало кому интересна, это дремучее прошлое...
- Уж это точно, - покивал Фридрих. - Настолько, что половина американцев уже не знает, кто с кем воевал. И искренне полагает, что Райх был союзником большевиков. Впрочем, у меня нет сейчас времени на лекции по истории...
- Я только хотел сказать, что ваши рассуждения мне показались интересными, - заторопился Рональдс. - Чертовски жаль, если они пропадут. Я, знаете ли, намерен попробовать себя в жанре Ле Карре и прочих таких ребят. Хочу написать крутой шпионский детектив. Ну и подумал: будет круто вставить в сюжет этакого старого нациста, который пудрит мозги главному герою своей пропагандой. Ваш спич подходит идеально. Но я честный парень и хочу спросить разрешения. Вы согласны на использование своей речи в моей книге?
- Если она не будет искажена по смыслу, - ответил Власов. - Насколько я понял, вы всё записывали?
Журналист ухмыльнулся и чуть приспустил манжету левого рукава. Там что-то блеснуло.
- Направленный микрофон. Удобная штучка. Американская техника.
Власов промолчал. Американская техника, судя по размерам микрофона, отставала от дойчской лет на пять, если не больше. Но проявлять излишнюю компетентность в подобных вопросах он не собирался.
- Благодарю за разрешение. Вообще, хочу как-нибудь посидеть, поговорить с вами... и с вашей знакомой, разумеется, - он, наконец, соизволил заметить фрау Галле и слегка на неё покосился. - И про историю, и про современность. Может, поужинаем втроём? Поболтаем?
- Господин Власов очень занят, - сказала фрау Галле на плохом английском.
Несмотря на попытку произнести эти слова спокойно и сухо, едва заметное дрожание голоса выдавало её состояние: похоже, Франциска была готова расплакаться.
Майк оставил её слова без внимания.
- Найдите для меня немного времени, - снова обратился он к Власову, - и мы...
- Теперь уже вы делаете ту ошибку, в которой только что уличали меня, - не без удовольствия сообщил Фридрих американцу. - Вы совершенно напрасно обидели госпожу Галле невниманием. Я не требую от вас извинений, поскольку понимаю, что причина подобного поведения - недостаток общей культуры, свойственный вашей стране, а не сознательное желание оскорбить женщину. Но продолжать разговор не имеет смысла. Мы уезжаем. - Не дожидаясь ответа американца, он открыл перед фрау Галле дверцу BMW.
Та поспешно села, бросив на Власова короткий благодарный взгляд.
- Ещё встретимся! - кинул в пространство Майк как ни в чём не бывало.
Обратно ехали в молчании. Фрау Галле, что называется, дулась - то есть всем своим видом показывала, что она недовольна, обижена и нуждается в утешении. Власов прекрасно понимал, чего она от него ждёт - но не собирался отвечать этим ожиданиям. Хотя бы потому, что у него были дела поважнее.
Ведя машину, Фридрих думал о нескольких вещах сразу.
Первое, что его занимало - это происшествие, послужившее причиной досрочного окончания встречи. 'Наш друг умер'. Власов готов был поставить свой 'зонненбранд' против кухонного ножика, что смерть была крайне неожиданной и отнюдь не естественной. Вполне возможно, такой же звоночек последовал и за смертью Вебера? Не слишком ли велика смертность среди посетителей этой комнатёнки? Разумеется, сами эти люди ничего собой не представляют - но кто
