— Это вы переехали в квартиру подо мной? — снова спрашивает она.
Надо отвечать.
— Да, — говорю я, — на второй этаж.
Она улыбается, зубы слишком жёлтые, чтобы она могла бы отстоять своё право мазать губы эдаким кармазином. Да и кто может? Но эта открытая, обезоруживающая улыбка выдаёт мне правду о её возрасте. Сначала я принял её за старую шлюху. Но теперь вижу, что шлюха вполне молода. Лет двадцать пять — двадцать шесть.
— Сильвия, — говорит она, протягивая руку. Лак под цвет туфель, не губ. Ногти обгрызены. Интересно, насколько безопасны её руки с гигиенической точки зрения, прикидываю я, но потом всё-таки отвечаю пожатием.
— Сигбьёрн.
Как дотронулся до освежёванной курицы. Фу, мороз по коже.
— Вы с Севера?
— Нет, — отрезаю я. По моему выговору заподозрить меня в этом не сможет никто. Но вдруг это видно по мне? С ней самой всё ясно. Нурланд или Сёр- Трумс. Только уроженка Дальнего Севера может дойти до такой степени вульгарщины.
— Нет? Там, откуда я родом, полно Сигбьёрнов. А в Осло это диковинное имя.
Желая закончить разговор, я лишь вежливо улыбаюсь. Мы познакомились. На этом соседские обязанности заканчиваются. А дружбу водить мы не обязаны. Мне вдруг делается страшно, как бы меня не застукали за доверительной беседой об именах, малой родине и прочем с этим созданием.
К счастью, она не настаивает на продолжении разговора. А поворачивается и начинает подниматься вверх по лестнице. Я же делаю вид, будто вынужден проверить почту ещё раз: а вдруг важнейшее письмо телепортировалось в ящик, пока мы перед ним стояли?
Я оглядываюсь в последний раз. Она идёт, раскачиваясь, как мачта, на своих шпильках, никогда не ступавших на уличную слякоть. Такси и туда, и обратно, думаю я. Не каждый день увидишь таких дамочек живьём.
Меня подмывает набрать номер Катрине, сказать ей, что я познакомился с поклонницей Уитни Хьюстон и как бы над нами не оказался бордель.
Помыслить, как выглядит её квартира, я боюсь.
Привезли шезлонги. Полнейшее не то.
Катрине так не кажется, и я караулю каждое её движение, не приведи господь капнет на шезлонги кофе. Как тогда возвращать их в магазин?
Хуже того, я не могу понять, в конкретных ли шезлонгах дело или это неправильная идея вообще. Они точь-в-точь как я мечтал и зеркально симметричные, а смотрятся неправильно. Плюс визуально разбивают комнату на части. Совершенно некстати. Шезлонги Вико Маджестретти весьма элегантны, в этом я не обманулся, но в моей квартире они кажутся огромными. Такие шутки иной раз играют с нами глазомер и память. В зале салона мебель выглядит совершенно иначе. Там специфическая среда, и предмет воспринимается сам по себе, да вдобавок отсутствует такой параметр, как линия потолка. По выставке я запомнил шезлонги Маджестретти как лёгкие и элегантные. А у меня они смотрятся как две севшие на мель баржи.
— На них так здорово лежать, — уговаривает Катрине, балансируя у шезлонга со стаканом кофе с молоком, стоящим вместо подноса на книге (!). Ещё миг, и мы вынуждены будем оставить шезлонги.
— Лучше б ты попила кофе в другом месте, — прошу я.
— Чем тебе шезлонги не угодили? — спрашивает Катрине, с нарочитой неохотой опуская чашку и книгу на пол.
— Они прекрасны, но не годятся для нашей гостиной. Она стала похожа на место кораблекрушения.
— Если б ты наконец определился со столом, я б не скакала с чашкой в руках по всей квартире.
Господи, что за святая простота эта Катрине! На шезлонгах «здорово лежать». Со столом достаточно «определиться». Вот они, постоянные разъезды по отелям. Там человеку не до красот, ему важно переночевать — и всё. Поэтому нет смысла утомлять вас описанием среднестатистического гостиничного номера, который обыкновенно выглядит так, что хоть свет не зажигай. А самые жуткие из всех отелей — фешенебельные. За исключением «Гемпеля», «Мондриана» и пары столь же изысканных мест. Лучшим отелем, где мне довелось побывать, я считаю гостиницу в Пуэрто-Валарте, в Мексике, номер в которой стоит меньше двухсот крон в день. Спартанская простота, белые стены с бордюром из голубой плитки, камень на полу, кедровый комод с раздвижными дверцами и старая кровать с панцирной сеткой. Кажется, плетёный стул. Аскетизм монашеской кельи. И рокот океана.
— Наверно, ты права.
— Мы оставляем шезлонги?
— Нет конечно... Но действительно, начинать надо со стола, а уж к нему подбирать то, на чём сидят.
— И две недели нам придётся довольствоваться одним столом?
— Разве я сказал две недели? Что-то не припоминаю.
— Мама спрашивает, когда наконец можно прийти к нам в гости.
— Мне кажется, лучше приглашать её тогда, когда будет на чём сидеть, — раздражаюсь я.
Катрине поджимает губы.
У меня горит на всех фронтах. Йэвер желает видеть рисунки и смету. Туре Мельхеим донимает с мелкими деталями, которые «не срастаются». И журналисты дышат в затылок. За последнюю неделю дважды звонили с вопросом, когда можно рассчитывать на «материальчик» о моей квартире. Я в нём кровно заинтересован. Но этот «материальчик» должен быть на уровне. Как и квартира, само собой. Беда в том, что они планируют свои номера надолго вперёд: им сейчас надо знать наверняка, можно ли ставить репортаж на март. «Можно», — отвечаю я. «Отлично! И на когда назначаем съёмку?» — оживляются они. «Пока не знаю», — говорю я. «Но мы должны заказать стилиста и фотографа на определённый день и час, иначе нельзя». — «Хорошо, я перезвоню в конце недели уточнить дату», — говорю я. И так далее. Кошмар какой-то.
Катрине всё дуется.
Тогда я расписываю ей встречу с хьюстономанкой. Катрине мягчает.
— Всё ты врёшь, — говорит она.
— Клянусь! Ты просто её не видела.
— Никогда не поверю, что она проститутка. С чего ты это взял?
— Ты права, не стану утверждать, что, впервые встретившись с соседкой в подъезде, я вместо «здрасте» без обиняков поинтересовался, а не проститутка ли она часом? Но я применил дедуктивный метод. За мою версию многое говорит.
— Она была сильно накрашена?
— Правильнее сказать оштукатурена.
— Что же ещё говорит за вашу версию, мистер Холмс?
— Ну... вспомни, сколько мы заплатили за нашу квартиру. Для одинокой женщины это весьма внушительная сумма. А то, что она в роскоши не родилась, однозначно.
— То есть ты утверждаешь, что мы живём под борделем?
— Нет, такого я не говорил. Скорей всего, профессиональной деятельностью она занимается в другом месте. Иначе до нас дошли бы слухи, да? — спрашиваю я.
Катрине о чём-то сосредоточенно думает. Потом на её лице появляется плутовская улыбка.
— Делать нечего, придётся мне пойти посмотреть на неё, — говорит Катрине.
— Ты в своём уме?
— Сигбьёрн, милый, это не настолько опасно. Бордель я как-нибудь распознаю с порога.
— У тебя такой богатый опыт?
— У меня женское чутьё.
— И что ж ты придумаешь, чтобы заявиться к ней?
— Честно? Я рассчитывала на твою помощь, с твоей-то кипучей креативностью.
— Даже и не мечтай впутать меня в это, — решительно открещиваюсь я.
— А что, если пойти по самому простому пути: «Привет! Я ваша новая соседка. Вот пришла познакомиться»?
— А так делают?
— Некоторые делают.
— Но не мы с тобой. Не припомню, чтобы я хоть раз поговорил с соседями по нашему старому дому. А ты?
— Тоже нет. Но она-то этого не знает.
— Слушай, у меня есть идея получше.
— Уже?
— На следующей неделе привезут холодильник. Может, ты спросишь у неё, не нужен ли ей наш нынешний? А то нам придётся его выбросить.
— Довольно оригинально. Ты думаешь, у неё даже холодильника нет?
— Есть. Но наш очень хороший. Последняя модель от Miele, почти что новая. Вдруг ей захочется? А тогда...
— Что «тогда»?
— Если ей холодильник нужен, мы, по крайней мере я, вынуждены будем помочь ей перенести и установить его.
— И что?
— Я увижу квартиру — во всех подробностях! — торжествую я.
— Погоди, начали мы с того, что я хочу на неё посмотреть.
— И посмотришь. Но чем плохо распланировать сюжет на пару шагов вперёд?
Катрине вновь задумывается.
