несколько оригинальную беседу с Антоном Медлиным - внезапно отказавшись от идеи суицида, тот теперь решил бросить все мирское и стать монахом. Причем обязательно буддийским - чтоб голову обрить наголо и облачиться в желтые простынки. Он вдохновенно расписал Викентию, как однажды его саратовская возлюбленная явится к нему в гости, испытает моральное потрясение и немедленно раскается, что игнорировала его, а тогда…
– Для этого совершенно не нужно становиться буддийским монахом,- терпеливо, как маленькому, объяснял Викентий Медлину.- Если вы так ее любите, просто поезжайте к ней в Саратов. Лично. Наденьте хороший костюм, побрейтесь. Вручите ей букет цветов и открытку… Коробку конфет. Какой-нибудь сувенир… На память.
– Вы не понимаете! - горячился Антон Медлин.- Доктор, я не привык ездить к девушкам! И потом, раз я ее люблю, значит, приехать должна она.
– Начнем с того, что она вам ничего не должна,- ощущая холодок под сердцем, сказал Викентий.
– Нет, это ложь! Я люблю ее, значит, она тоже меня любит! Не может не любить! Я не могу жить без нее, значит, и она не может без меня!
– Поверьте мне, Антон,- медленно сказал Викентий.- Она может.
Медлин уставился на Викентия горящими больными глазами.
– А откуда ты это знаешь, подонок? - сводя голос к свистящему шепоту, поинтересовался он.
– Антон, успокойтесь. Я не позволю вам разговаривать со мной таким тоном…
– Ты, гребаный доктор! Я знаю, знаю, я теперь все понял! Ты сам решил отбить у меня эту девушку! Сам пишешь ей письма, да?! Смотришь на ее фотографии… А может быть, ты…
– Антон, сядьте на место!
– Заткнись, падла! Я все понял! Она давно ко мне приехала! Только ты, поганый доктор, не пускаешь ее ко мне! Она ходит вокруг больницы, а ты… Хочешь ее трахнуть, да, доктор?
– Антон, сядь!
Но Медлин стал буен. Он кинулся на Викентия и вцепился ему руками в горло, крича, что поганый доктор насилует его девушку и потому не дает им встретиться… На крики вбежали два санитара со смирительной рубашкой, оторвали Антона от Викентия, скрутили и поволокли в изолятор.
– Не колоть ему никаких лекарств! - задыхаясь, крикнул вслед санитарам Викентий.- Ни в коем случае! Я сейчас к нему зайду…
– Вы полагаете, здесь сработает ваш метод? - спросила Викентия Ванда Иосифовна, психиатр с пятидесятилетним стажем.- Случай-то запущенный…
– Отнюдь. Я наблюдаю здесь классический образчик эротомании. При должном подходе…
– Очень бы мне хотелось видеть в действии этот самый ваш подход,- подчеркнула Ванда Иосифовна последнее слово.- Я так и не поняла, чем вы воздействуете. Гипноз? Психопрограммирование? Какая-нибудь мануальная терапия, а?…
– У каждого профессионала - свои секреты,- отшутился Викентий и потер до сих пор саднившее горло.- Простите. Я уж пойду к этому эротоману. Ему сейчас вряд ли комфортно - в рубашке со связанными рукавами.
…Медлин встретил Викентия полным ненависти взглядом.
– Справился, да? - спросил он.- Сука!
– Антон, давайте договоримся сразу,- сказал Викентий.- Вы немедленно перестанете меня оскорблять…
– А я еще и не начинал!
– И не будете вести себя агрессивно, когда я развяжу вас.
– Буду!
– Отчего же? Что я вам сделал?
– Ты трахал мою девушку!
– Антон, вы это себе выдумали. И прекрасно знаете, что это чушь…
– Да? А почему же тогда она…
– Что она?
– Ко мне не приезжает…
– Антон, она вас не любит. Скорее всего.
– Ты-то откуда это знаешь, доктор? Что ты вообще знаешь о любви?!
– Только одно,- медленно, раздельно произнес Вересаев.- Любовью нельзя надоедать.
– Что?
– Так я развяжу вас?
Медлин механически подчинился Викентию. Глаза Антона затуманились каким-то сложным раздумьем. Наконец он спросил:
– А почему нельзя?
– Не знаю,- пожал плечами Викентий.- А как вы считаете?
– Я запутался,- покачал головой Антон. В глазах его ярость сменилась тоской - словно выключили огонь в комнате. Викентий плохо переносил такие взгляды - ему начинало казаться, что он лично в них виноват.
– Сядьте, Антон,- попросил он мягко.
– Куда? На пол?
– Да, и я тоже сяду. Напротив вас. Пожалуйста, смотрите мне прямо в глаза.
– Зачем? Вы что, будете меня гипнотизировать?
– Нет… Просто… Давайте посмотрим друг другу в глаза. Да, вот так… Не бойтесь, Антон.
– Я не боюсь!
– Вот и хорошо. Просто сидите и смотрите мне в глаза.
– Моргать можно?
– Моргайте на здоровье. Только не отводите взгляда. Хотя бы полминуты…
Викентий взглянул в глаза сидящего напротив него Медлина, вздохнул и мысленно представил ту картину, которую всегда рисовал себе в минуты, когда отчаяние грозило затопить с головой, но душа еще лелеяла какую-то надежду…
Это было небо - грозового, густо-чернильного цвета. Это небо пахло свежестью грядущего ливня. Облака в нем напоминали стены мощного средневекового замка. Стены двигались, стискивали сердце своей многотонной хваткой…
И тут в небо взмывала стая голубей. Они были белоснежными, как самый драгоценный фарфор, и столь же хрупкими на фоне почти черного неба. Но их серебряно блестевшие крылья взрезали мглу, стая летела круг за кругом, размывая черноту, как художник водой размывает пятно гуаши… И средневековые замки в небесах отступали, ветшали, рушились. И все заливала яростная синева - такая, как в апреле, когда воздух прозрачен и сладок до счастливых слез…
– Доктор, что у вас с глазами? - тихо пробормотал Антон Медлин. На его лицо лег золотой отсвет.
– Вы здоровы и счастливы, Антон,- не слыша вопроса, заговорил Викентий. Глаза психиатра будто источали расплавленное золото, а в комнате послышалось низкое приглушенное гудение и запахло воздухом грозы.- Вам не нужно никому навязывать своих чувств. Вы никому ничего не должны. И вам никто ничего не должен. Вы сможете жить в одиночестве. И тогда к вам придет та, которую вы сочтете достойной себя…
– Да,- выдохнул Медлин. В его глазах зажглось по золотой точке. Это было красиво и немного страшно.
– И еще. Вы будете помнить то, что я вам здесь сказал. Но то, что я сделал, помнить не будете.
– А что вы сделали?
– ВОТ ЭТО.
Гудение добралось до нестерпимо высокой ноты и оборвалось. После него тишина показалась просто рождественским подарком. Викентий утомленно прикрыл глаза. Но перед этим мысленно проводил своего последнего голубя…
– Доктор? - услышал он.- Вы в порядке?
Над ним стоял Антон Медлин и рассматривал Викентия, как диковинный вид хамелеона.
– Да, все нормально,- кивнул Викентий и поднялся.- Вы как себя чувствуете, Антон?
– Просто отлично! - просиял тот как новый гривенник.- Слушайте, доктор, значит, теперь я могу спать спокойно? И без таблеток?
– Разумеется.
– Вот спасибо. А то эта бессонница меня уже просто измотала. Стал нервным, раздражительным…
– Да, бессонница. Именно она вас так и терзала, подлая. Идемте. Я скажу сестре, чтобы она подготовила ваши документы к выписке.
– Спасибо, док!
… - Я никак не могу понять, господин Вересаев,- сказала много позже Ванда Иосифовна,- кто вы, гений или шарлатан?
– Того и другого понемногу,- вяло усмехнулся Вересаев.
Лечение «методом Алулу» все-таки здорово отнимало у него силы. Он вдруг возмечтал о том, чтобы можно было пойти в шумный бар, сесть там в самом глухом углу, заказать себе коктейль с вермутом и, потягивая его, наблюдать за тем, как все остальное человечество решает свои проблемы. И думать: я мог бы вас всех осчастливить, потому что все, что вам нужно,- это избавиться от самих себя. От своих страхов, пустых мечтаний, разочарований, мелких Любовей и любовишек, убогой веры, ничтожной надежды… И знать: никогда этого не будет. Человек не создан для счастья. Вот счастье - оно для человека создано. Только никто не знает, как к нему подступиться, чтобы взять все и сразу…
– Викентий Петрович, вам звонят.
– Спасибо.- Викентий взял трубку.- Доктор Вересаев слушает.
– Здравствуйте, это Нина. Ну, с проблемой лунатизма…
– Нина, я вас помню. Вы по какому поводу звоните?
– Я хотела спросить… Вы действительно собираетесь меня лечить?
– Да. А вы уже передумали?
– Нет. Но вы так и не поговорили с моим мужем…
