ускорить созревание урожая на полях. Однако ночью, когда Ты войдешь в пределы Дуата, Ты будешь носить Мой струящийся саван. Теперь да будет Мой сын Хор золотым глазом дня и серебряным глазом луны. В Дуате да буду Я править мертвыми, а через Свою жену Исиду — урожаями Нила. Иди и исполняй Свои обязанности». Отделившись от Исиды, Осирис вновь стал видимым. Удерживая Свое тело на отдалении не более ширины пальца от тела Исиды (ибо стоило Им коснуться друг друга, как Его божественная сущность вновь устремлялась в Нее), Он приказал Богам вернуться на Свои места и не мечтать ни о какой новой власти. Хозяин будущего явился, и Осирис раскрыл Свою набедренную повязку, чтобы показать, что если раньше Его член был откушен Абту, а рыба позже проглочена Ра, то теперь Он, Осирис, стал пожирателем Того, кто поглотил Его. Соответственно, Его член имел теперь три ствола. Один — символ Птаха, искусного строителя, — выдавался вперед, как столп, и светился жаром, словно металл в горне. Шишка другого — массивного, неподвижного и темного, как Секер, — торчала, подобно корню из глубин земли.
Последний, совершенно прозрачный, был членом Самого Осириса, и после Его странствий сквозь воздух, прибой и туман он изгибался, точно радуга, — сияющий член Повелителя Сознания, Осириса, Бога Воскрешения.
При виде этого зрелища Ра стошнило. Но из Его живота ничего не вышло. Еще недавно неудобоваримый член, конечно, исчез, и Ра мог лишь улизнуть.
Однако, когда Исида и Осирис остались одни, их разговор стал менее торжественным. «Отчасти, — сказал Осирис, — сложность нашего положения состоит в том, что мы даже не можем прикоснуться друг к другу, или я вновь исчезну. Поэтому нам не следует этого делать. Ибо тогда мы не сможем говорить, а Мне надо многое сказать Тебе. Я знаю о Дуате больше, чем Тебе захотелось бы слушать. — Он мягко улыбнулся и добавил Своим самым легким, самым приятным голосом: — Когда я был молодым Принцем, я никогда не слушал какого-нибудь негодника, чьи россказни нагоняли на меня скуку. А теперь я провожу Свои годы, рассматривая бесчисленные оправдания мертвых. Их набожность просто ненасытна. „Была ли это твоя вина или вина твоей жены?' — спрашиваю я какого-нибудь законченного мерзавца, и его неизменный ответ: „Лишь Поватитель Осирис может это знать!'»
«Да, Ты, наверное, устал», — тихим голосом ответила Исида. Холодность Его приветствия, безусловно, совсем не походила на Их последнее объятие у берегов около Библа.
«Я могу лишь сказать, — промолвил Осирис, — что мне пришлось скитаться по стольким жизням, что это невозможно описать». Он зевнул.
Внезапно на Ее лице отразилось отвращение. От Его дыхания, хоть и не веяло разложением, но исходил запах пустоты. Она чувствовала, как Ее силы исчезают в этой пустоте. Понимающе улыбнувшись, Он отодвинулся подальше и заметил с грустью: «Да, Нам надо поговорить. Наше положение очень уязвимо. Мы должны поговорить быстро. Поэтому я оставлю без внимания те омерзительные удовольствия, которым Ты предавалась с Ра. Хоть это и стоило Мне жизни».
«А я забуду Твой день с Нефтидой».
Осирис кивнул. «Наши поступки не имеют значения. Я не могу править бок о бок с Тобой до тех пор, пока Ты не соберешь воедино то, что было расчленено на четырнадцать частей».
«Поиски не должны быть трудными, — сказала Исида. — Я сильнее, чем когда-либо».
«Нет, — сказал Осирис, — всегда необходима еще одна сила. — И Он вновь грустно улыбнулся. — Все Мои части должно разыскать и достойным образом забальзамировать за четырнадцать лет».
«А что, если это займет больше времени?»
«Ты унаследуешь беды Сета. Выбери между громом и молнией».
И вот Исида вернулась к Нилу, а Осирис, полностью распоряжаясь пустынными обителями мертвых, правил на Ее месте. Небеса были безгласным местом, и развлечений там было немного. События происходили под спокойным небом. Ра просто кивал Своим старым почитателям, отправляясь в свою ежедневную поездку, а Исида, на каждом собрании Богов, сидела на расстоянии от Осириса. Ее красота начала пропадать.
Найти каждую часть тела Осириса оказалось непростым делом. В первый год Она ничего не нашла, и во второй, и в третий. Ничего за три года. Вместе с Анубисом Она рыскала по дальним местам, однако собаки, которых Она использовала, оказались беспомощны. Обученные Анубисом, обладавшим мудростью шакала, Ее охотничьи псы могли, разумеется, унюхать тончайший запах, однако у мертвого не было запаха. Даже Его набедренная повязка не источала ничего, кроме слабого запаха бедер Исиды — достаточного, чтобы собаки были готовы напасть на Нее.
Итак, Они ничего не нашли. Возможно, согласно равновесию Маат, и не полагалось обнаруживать более одной части в год. Поскольку Сет уже разбросал три из них в Буто, перед воротами Ее лагеря, вероятно, стоит предположить, думала Исида, что они смогут найти четвертую до начала четвертого года.
Анубис спросил, что Она сделала с первыми тремя частями, и, ответив, что Она положила их в соляной раствор, Исида начала размышлять над Своими словами. В то время как одиннадцать ненайденных частей могли уже давно разложиться, Ей следовало продолжать поиски, словно они еще существовали. Почему бы тогда не рассудить, что каждая часть оказалась достаточно мудрой, чтобы приплыть к болотам, где соль была в избытке? В таком случае в каждом месте поиска Она смогла бы ограничиться осмотром заводей, высохших русел, излучин и болот с высохшей солью.
И все равно, даже когда Они искали на сырых равнинах, где было много бальзамической соли, собаки не могли взять след. Анубис смешал травы, которые могли бы навести на след Осириса, но и они не направили собак. Наконец Он предположил, что Хор — ребенок, зачатый от мертвого Бога, — возможно, по запаху напоминает Своего Отца, или, другими словами, по отсутствию у Него какого-либо запаха. «Не знаю, перенесут ли охотничьи собаки подобную пустоту», — ответила Исида. И тем не менее Она дала свою юбку Хору, чтобы Тот поиграл с ней. Он изжевал ее, обмотал обрывки вокруг Своего тела и вернул разорванную одежду. Надев ее, Исида умастила Себя соком мандрагоры, укрепив ее миррой, чтобы аромат мандрагоры усилился, покуда Она будет спать и путешествовать в поисках утраченных частей Осириса.
На рассвете Анубис дал одежду собакам. Охотничьи псы забились в конвульсиях, которые настолько обострили их нюх, что в каждый год из оставшихся лет одна часть тела Осириса находилась очень быстро. Однако не все заслуги этих находок следует приписать собакам. Голова Осириса — первая найденная часть — все еще держала во рту большой палец Сета, и с его помощью Исида смогла направлять свою лодку. Таким образом, благодаря рулю Сета или носам собак, поиски никогда не занимали более недели, и оставшуюся часть года можно было посвятить постройке усыпальницы.
Разумеется, было непросто найти жрецов для такого дела. Многие боялись Сета. Однако встречая подходящего человека, Исида говорила: «Мы возьмем эту Божественную часть и добавим к ней тело из воска. Один ты должен знать, что здесь покоится лишь четырнадцатая часть тела Осириса. Однако часть эта будет как все целое, а ты станешь Верховным Жрецом в этом номе Египта». Затем Она скрепляла договор поцелуем. Исиде неизменно претило это короткое объятие. Божественность переходила с Ее уст в рот жреца, хоть при этом его воля и подчинялась Ей. Впредь он слушался всех Ее приказаний. И все же Она горевала, поскольку до того, как будут построены четырнадцать усыпальниц, Ей предстоит ощутить на Своих устах губы четырнадцати подобных людей — смертных и таких одинаково скучных. Прикосновение плоти этих жрецов, рожденных от четырнадцати в большей или меньшей степени ничем не примечательных женщин, внесет свой разрушительный вклад в угасание Ее черт. Единственным утешением для Нее служило то, что каждый жрец был обманут. Ибо те части Осириса, которые Она им давала, также были сделаны из воска. Куски настоящего тела были закрыты в сундуке, наполненном бальзамической солью, и на этом троне восседала Она, поднимаясь в своей лодке вверх по Нилу или идя вниз по его течению.
В первый день четырнадцатого года, когда Исида, Анубис и охотничьи собаки нашли последний размокший обрубок ноги Осириса в окутанных паром влажных солях Элефантины, началось солнечное затмение, Исида задрожала от внезапного страха перед всеми грядущими временами. Словно собираясь идти, нога выпрямилась, когда Она схватила ее, затем она выпала из Ее руки, и в момент ее падения Исиде было видение предстоящих войн между Хором и Сетом. Ужас все еще тяготел над Ее домом. Но Исида, укрепив свое сердце, прошла через соли к своей папирусной лодке и положила ногу к остальным частям. Она завернула тело, соединив его части, а вечером позвала Свою сестру Нефтиду, Маат и Тота. Вместе с Хором, Они заклали быка, чтобы ознаменовать конец проклятия Сета.
И вот Хор, четырнадцати лет от роду, с широкой грудью и тонкими ногами, открыл глаза и рот Осириса — так впервые совершилась Церемония Отверзания Уст и Глаз, — и сказал Хор: «Пусть Ка Осириса выйдет из глаз и рта Его нового жилища». И Ка Осириса присоединился к Ним, источая аромат прекраснейших садов Египта, и Они хорошо поели этой ночью. Утром Они отправились на Небеса, ибо Осириса беспокоили предвестники надвигающейся бури. Перед рассветом блистала молния, и гремел гром. «Мы успели как раз вовремя», — сказал Он.
ЧЕТЫРЕ
— Если ты думаешь войти в сокровенную жизнь Богов, — сказал Мененхетет Первый, — то ты еще только на пороге. История, которую я предложил твоему вниманию, не более чем игра света на поверхности воды. Хотя все в ней истинно, тем не менее за каждой раскрытой мной тайной скрывается другая тайна. Я, к примеру, был одним из четырнадцати жрецов, которых поцеловала Исида. И хотя прошла тысяча лет, это все еще придает мне смелость проникать в суть многих запретных вещей.
Мы сидели там в молчании, теперь я со стыдом осознал всю ограниченность моей несовершенной памяти, словно, будучи калекой с одной рукой и одной ногой, я пытался надеть на лошадь седло. Я не мог постичь его жизни. Солгал ли он? Действительно ли он был когда-либо жрецом, которого поцеловала Исида? И был ли он когда-то военачальником, одержавшим столько побед, что мог жить на подарки, сделанные ему Фараоном? Казалось, я помнил, что так оно и было. Но кто же был этот Фараон? Как ни глубок был мой гнев, вызванный Хатфертити, я также горячо желал увидеть ее, хотя бы только затем, чтобы спросить об этих простых вещах. Почему мне не удавалось вспомнить историй про моего прадеда? Ко мне вернулось чувство подавленности.
Он сел обратно в свое кресло, и я впервые смог заметить — на самом деле в первый раз мой страх перед ним уменьшился настолько, чтобы я мог глядеть не только ему в глаза, — что ножки его кресла золотые и отлиты они в форме передних и задних лап льва. Теперь Мененхетет был похож на льва — и вправду он был так же исполнен достоинства, как старый военачальник, живший воспоминаниями подвигов прошлого. — Да, — сказал он, — человек может считать, что достиг чего-то в жизни, если он начал как сын шлюхи, однако так себя проявил, что поднялся до ранга командующего Золотым Строем Ра, Лошадьми Сета, Лодкой Амона и Плавильней Птаха. Когда-то эти четыре крупных соединения были под моим началом. Притом что сам я начинал рядовым. В конце концов сыну шлюхи дается знание, которого нет у других. Как его мать знала много объятий, так и мой меч всегда был готов встретить выпад другого меча. У меня был быстрый глаз, и я научился думать не так, как другие. Все-таки я был одним из любовников своей матери.
— И моей матери.
Он хихикнул. Он подмигнул. Ладонь одной Его руки прижалась к бровям, а другой Он ухватил себя за мошонку. Движение было грубым и представлялось
