Ему необыкновенно забавным. — Что вверху, то и внизу, — выговорил он, давясь от смеха.
Я почувствовал, что внезапные перемены в его поведении вызывают во мне отвращение, равное моему смущению. В изысканной поверхности его манер была трещина, сквозь которую временами просачивалась мерзейшая гниль старческих мыслей.
— Да, — сказал он, — я был любовником твоей матери. И она была мне милей моей собственной.
Его веселость промыла брешь в моем достоинстве. Мы оба рассмеялись. Я пришел в ужас от того, сколь бесхарактерным оказался мой Ка. С тем же успехом я мог быть вырванным из земли сорняком, которого волен подхватить любой ветерок в пустыне.
— Ты действительно стал одним из четырнадцати жрецов Исиды? — не смог удержаться я от вопроса, — или ты солгал мне?
— Я солгал тебе. Путник из дальних мест навсегда останется лжецом. — Он улыбнулся. — Я был одним из истинных четырнадцати служителей Исиды не более, чем моя мать — шлюхой, в действительности она была всего лишь простой крестьянкой. Однако не все, что я сказал тебе, — ложь. Жизнь мертвых поддерживается точным повторением их истории. И вот каждый год Исида проходит между нами по берегам Дуата и, выбрав из наших рядов четырнадцать мужчин, бывших ранее жрецами, повторяет тот поцелуй, благодаря которому были заложены храмы Ее мужа. Я всегда бываю избран, но по той причине, что Она явилась ко мне под действием чар, когда я еще был жив, и обняла меня.
Изысканно, изящно он взмахнул совершенно расслабленными пальцами, точно в Его руке, когда-то державшей самый тяжелый меч, не осталось теперь силы даже на то, чтобы сорвать цветок. — Боги, — сказал он устало, — способны на все. Они делают все что угодно. — И с неожиданной яростью добавил: — Вот отчего Они поистине нуждаются в Маат. Если бы не Маат, не было бы конца чинимым Ими разрушениям. А также диким страстям, которые Они расплескивают вокруг, уподобляясь животным. Гнусность состоит в том, что Их превращения зависят от дерьма, кровавых жертвоприношений и совокуплений, а Они не уважают ничего из этого. Они не понимают, насколько магия подчинена своему самому сокровенному принципу.
Я смог лишь пробормотать, что не понял ничего из сказанного им, тогда он взглянул на меня и заявил: — По справедливому обмену, в магии никто не может получить много, не согласившись рискнуть потерять все. Только так находят самую чудесную добычу. Нельзя купить несколько магических слов, произнести их над цветным порошком, рассыпать его по песку и на ночь пригласить в свою хижину танцовщицу. Девушка действительно может прийти, и, возможно, она станцует на пороге, однако если у тебя самого нет настоящей силы, то она также оставит воспаление на головке твоего члена и гнид паразитов на волосах твоих бедер. За магию приходится платить. Высыпай цветной порошок на песок, но поклянись также обнажить назавтра свой меч при первом же оскорблении и следуй этой клятве — принесет ли тебе танцовщица бедность или удовольствие. Эти принципы непреложны. Ищи риска. Мы должны подчиняться его голосу в любое время. Из добродетелей собственного прошлого не извлечешь никакой пользы.
— Ни единого раза?
— Только не в магии. В делах благочестия, но не в магии. Вот, к примеру, Исида. Она была благородной женщиной по любому счету — верной женой, храбрым воином, искушенной в магии, превосходно управлявшей Своей волей. Однако в конце (а именно в конце каждого магического действия поджидает самая опасная ловушка) Она предала Свою семью.
— Но Она этого не сделала!
— Позволь мне повторить. Есть чары, которые навлекаем мы, и магия, направленная против нас. Ты помнишь, как Исида уронила последнюю, четырнадцатую часть тела Осириса в соли Элефантины и увидела битвы, которые произойдут между Хором и Сетом? То было предупреждение найти достойное жертвоприношение, иначе не будет мира. Она услышала Свой собственный голос, говорящий Ей, чтобы Она заклала быка, однако после того, как Она зарезала быка, Ее голос также сказал, что жертва недостаточно велика, чтобы уравновесить злые чары Сета. Ей следовало добавить кровь от более болезненной утраты. Она должна была отрубить Себе голову и заменить ее мордой коровы. — Здесь Мененхетет захихикал. Когда я спросил, почему он смеется, он заметил: — Я думаю о том ужасном создании, которое прячется в маленьком перышке Маат. Она доводит принцип равновесия до того предела, где он превращается в пытку. Естественно, Исида запротестовала. Могу уверить тебя — Она не преминула напомнить все Свои добродетельные поступки за четырнадцать лет Своих странствий. И Ее доводы были справедливы. И конечно же, Она была столь красноречива, выдвигая свои деяния в прошлом в качестве защиты в настоящем, что Маат на самом деле уменьшила Свои притязания. Теперь Исиде было достаточно коснуться лбом волос между рогами на голове быка. Со временем, через несколько месяцев, у Нее наверняка вырастут рога, и Она начнет походить на корову.
Исида сказала: «нет». После четырнадцати лет, проведенных в обществе Анубиса, Она устала от сознания окружающего Ее уродства, которое не покидает тебя, когда каждый день приходится смотреть на тупую морду. В тот час тщеславие Исиды было больше Ее преданности Хору. Итак, Она решила ограничиться простым жертвоприношением быка, и когда похороны закончились и Осирис восстал, Они вернулись сквозь бурю к новому двору Ка Осириса, где им предстояло воспитывать Своего сына, чтобы тот стал достойным противником Сета в грядущих войнах.
Теперь, поскольку силы Сета были уменьшены, жар Его ярости уже не обжигал землю. После ежегодного разлива Египет расцвел столькими оазисами, что они слились в леса, и Хор, зачатый в открытом море, прекрасно чувствовал себя в этом влажном климате и набрал силу так, как позволило Ему Его нескладное тело. Его плечи приобрели звериную мощь, но все равно Он двигался, как обезьяна. Согнутый, на своих слабых ногах, Он чувствовал Себя хорошо лишь среди ветвей деревьев или внизу, у туманных болот. Однако даже в такие приятные минуты Он не улыбался. Ибо, взрослея, Хор всецело сосредоточился на развитии Своей силы. К примеру, Он не разрешал Себе смеяться, смех расслаблял Его мышцы и таким образом позволял слишком большой силе вернуться в землю.
Здесь голос моего прадеда приблизился ко мне, и мы вместе совершили путешествие по мыслям Хора, когда Он размышлял о слабости Своих нижних конечностей и слушал разговоры о войне. Хотя многие считали, что битва должна произойти между Осирисом и Сетом, Боги, посовещавшись, пришли к заключению, что Осирис слишком ценен, чтобы Его терять. Ка, будучи всего лишь одним из семи душ и духов живых, в любом испытании силы встречается с превосходством именно в той же пропорции — семь к одному.
Разумеется, некоторые Боги вообще возражали против какого-либо состязания, поскольку Сет недостоин. Он выглядел разбойником. Он отяжелел, рыжая грива на Его голове была неизменно всклокоченной, а на красном лице не проходило раздражение. По цвету Его кожа напоминала нарыв, а Его борода — запекшуюся кровь. На Его лице и руках были язвы, а бугристый нос — в красных прожилках. Сила Его была ужасающей, однако столь же омерзительным, как и Его пот, было Его дыхание, поскольку Он не пил ничего, кроме вина из скверного винограда. Ведь Он разводил виноград на крови воров, настолько безрассудных, что они отважились ограбить храм, после чего их отдали на съедение львам, обитавшим в том оазисе, где жили эти воры. Теперь же, когда Сет пил это вино, приготовленное из лоз, выращенных на земле, пропитанной кровью этих воров, в Его дыхании звучали отзвуки бури. Он ел мясо диких кабанов, проливая его сок на Свои пальцы, чтобы Его руки никогда не соскальзывали с рукояти оружия. Он не снимал с Себя старые шкуры, запах которых был столь отталкивающим, что Его слуги один за другим покинули Его и поклялись в верности Хору. Даже Его любимая наложница Пуанит однажды ночью встала с Его тела, омылась в Ниле и направилась к лагерю Хора. Проснувшись, Сет собрался в погоню, но так напился, что заснул в грязи и вернулся домой в еще более омерзительном, чем когда-либо, виде (будто Геб действительно был Его отцом). До Него дошли слухи о похождениях Пуанит среди людей Хора, и теперь над Сетом смеялись даже немногие оставшиеся слуги. Пуанит рассказывала, что чирьи на Его заднице пострашней, чем язвы на лице. Отзываясь о Его мужской силе, она обзывала его слабаком и поминала Сета только презрительным именем Сему. Все это время она предпринимала всяческие попытки соблазнить Хора, заявляя даже, что готова лизать Ему ноги. Пальцы на ногах Бога, обещала она, будут более проворными в приближающемся сражении.
Сет поджег сухие лозы в роще, где рос Его паршивый виноград, и вобрал пламя в Свои легкие. Затем Он выдохнул огонь над Своим вином и таким образом достиг еще небывалого в Его жизни опьянения. Исполнившись силой этого хмеля, Он ощутил Себя готовым к войне и отправился на поиски Хора.
Там, в другом лагере, Осирис спрашивал Своего Сына, как Он спрашивал Его каждое утро: «Каково самое благородное деяние, которое Ты можешь совершить?»
«Месть, — отвечал Хор, — за зло, причиненное Моим Отцу и Матери».
Затем Осирис занимался с Хором упражнениями для укрепления Его ног. Хор, к примеру, пытался задушить животное, зажатое между Его бедер (пока что Ему удавалось лишь свернуть голову теленку).
В это утро Осирис задал новый вопрос: «Какое животное наиболее пригодно для сражения?»
«Лошадь», — сказал Хор.
«Почему не лев?» — спросил Осирис.
«Если бы мне была нужна помощь, Я выбрал бы льва, но Я думаю о животном, оседлав которое, Я мог бы преследовать Сета, когда Он пустится наутек».
«Ты готов, — сказал Осирис. — До этого у Меня оставалась тень сомнения относительно исхода поединка, однако теперь Я знаю, что Мой Сын станет Повелителем всех Живущих». И Он пообещал Ему коня, если возникнет необходимость в преследовании. Затем Осирис сказал Хору, чтобы тот ждал Сета на открытой равнине за стенами Мемфиса и попробовал увлечь Его в болото, где ни у одного из Них не будет под ногами опоры. В этом случае исход поединка решит сила Их рук. Ободренный и совершенно уверенный в Себе вышел Хор встречать Своего дядю. К тому же в последний момент Исида дала Ему высохший большой палец Сета, который Она использовала как руль, блуждая по болотам. Этот палец, сказала Она Своему сыну, поможет Ему выйти победителем из одного серьезного испытания, поэтому нужно дождаться момента и использовать его с умом.
При этом Мененхетет, как мне показалось, взглянул на меня с неудовольствием.
— Что тебя не устраивает в подготовке Хора? — спросил он.
— Я не нахожу в ней, — отвечал я, — божественного ума Осириса.
— Он отсутствует, — согласился Мененхетет. — Осирис, похоже, не питает мстительных чувств. Втайне, скажу я тебе, Он не любит Хора. Этот парень лишен обаяния.
Более того, в те дни Исида пребывает в дурном расположении духа. Она зло разговаривает с молодыми Богами. (Когда все почитают Тебя самой добродетельной из жен, радости заигрывания для тебя заказаны.) Считая Своего сына дубиной, тупой горой мышц, Она вынуждена изображать воодушевление по поводу предстоящего Ему благородного дела.
Хор, в Свою очередь, не подозревает о чувствах Своих родителей. Его жизнь настолько лишена всякого интереса, что Он знает только, что у Него нет особого желания становиться Повелителем всех Живущих. Когда положенные упражнения сделаны, Его сознание заполняет пустота.
Все же в лагере Хора ни слуга, ни воин не смеют говорить о возможности несчастья. Не подлежат обсуждению даже самые очевидные опасности. Хор, к примеру, совершенно не догадывается о чувствах, которые охватывают воина в настоящей битве. Он не знает, как страх может захлестнуть ум, когда встречаешься лицом к лицу со смертельным врагом. Он ни разу не видел глаз Своего противника! Кроме того, боевой дух в лагере полностью подорван Пуанит. Если при подготовке к сражению и есть что-либо хуже ложной уверенности, так это излишества плоти. Для Хора самым разумным было бы сосредоточить внимание на укреплении Своих ног. Вместо этого Его трясло от непривычного наслаждения при мысли, что вскоре Ему, возможно, будут лизать их пальцы.
