кабана и горели оттуда, как два драгоценных камня. Его разбитый нос походил на красный кровоточащий рот, а зубы, прорвавшие десны, блестели полукружьем шипов. Сет побежал. Под улюлюканье зрителей Он отступил на достаточное расстояние, чтобы выиграть время для последнего превращения. На поле Он вернулся уже в облике черного медведя. Такой выбор было трудно понять, поскольку Хор был наделен большим сходством с этим животным, однако раны Сета причиняли Ему такую боль, что Ему пришлось искать более надежное укрытие, и Он укутал Себя в мясо, складки шкуры и почти непроницаемую тушу медведя. В таком обличье Он стал обороняться.
Поединок медведей [21] продолжался день, а затем ночь, и пока Они закончили, прошло три дня и три ночи. Хор поймал Сета в мертвый захват и заставил Его пережить долгую и упорную пытку выпускания всей медвежьей силы. Чтобы вынести эту боль, Ему не оставалось ничего другого, как призывать на помощь воспоминания о бесконечной горечи всей Своей жизни, и это помогало Ему держаться. Это даже позволило Ему вынести воодушевление Хора, который прошел все стадии опьянения победой, не испытав только самой победы, и наконец настолько лишился всякой радости, что просто навалился всей Своей медвежьей тушей на медвежью тушу Сета, сомкнув Свои зубы на Его шее, и не разжал их, пока все острое наслаждение, которое Он испытал, отведав крови Своего врага, не угасло, и Хор наконец лег, уткнувшись Своей покрытой запекшейся кровью мордой во всклокоченную шерсть противника.
Наутро четвертого дня, когда судьи объявили Его победителем, Ему принесли веревки, и Он срывающимся голосом приказал Своим помощникам крепко привязать конечности Сета к столбам, и, когда они закончили, туго связанный Сет лежал на спине, глядя в небо. Медленно, подобно тому как меняется свет с течением дневных часов, Сет стал принимать облик лежащего на поле брани раненого человека, смерть которого близка, а Хора Его друзья подняли на плечи и отнесли к реке, где Они омыли Его раны и очистили Его разбитое лицо. Медленно, и Он тоже стал терять облик медведя. Затем Хор спал день и ночь, с радостью сознавая, что Сет не убежит, поскольку Его стерегут охранники, которым доверяла Исида.
— И, словно его слова могли быть моими словами, теперь мой прадед умолк. История его, однако, этим не окончилась. Хотя я не думаю, чтобы в ней была упущена хоть одна мысль.
ПЯТЬ
Хор крепко спал. То была ночь празднества, и Боги встречали каждое появление Исиды и Осириса приветственными возгласами. Впервые за много лет Бог Мертвых прикоснулся двумя пальцами к локтю Своей жены (давний жест, говорящий о чувственном желании посреди торжественной церемонии), однако у Исиды возникло предчувствие, имевшее мало общего с наслаждением. «Знаешь, — сказал Осирис, — а мальчик выглядел лучше, чем Я ожидал», а про Себя решил, что одним из достоинств этой победы стало то, что Он смог почувствовать любовь к Своему Сыну.
«Я опасаюсь, что Сет может убежать», — ответила Исида, и позже, когда Они пытались заснуть, Она все никак не могла успокоиться и вышла в ночь пройтись, пока Осирис пытался сосредоточиться на источнике Ее беспокойства. Он увидел лицо Своего первого сына, Анубиса, и вздохнул легко, как шевелится листок, слыша приближение легкого ветерка. Этим вздохом Осирис признавал, что Его сознание могло быть чистым, как серебро, и сияющим, как луна, однако Его Божественные способности никогда не смогут быть применены ни к чему, что имеет отношение к Сету. Он потерял эти силы в ночь, которую провел с Нефтидой. Невозможно причинить душевные страдания брату без того, чтобы не лишить спокойствия сокрытое.
И вот, когда Исида пришла на поле, где был привязан к столбам Сет, Она отослала охрану и в лунном свете присела около Него. Сет ничем не дал знать, что заметил Ее появление. Изнеможение, подобно свисающим лохмотьям, окутало Его существо. Поэтому нелегко было говорить Ему о Его преступлениях или омраченных ими годах жизни. Вместо этого Исида внезапно представила Себе молодое обнаженное тело Своей сестры Нефтиды рядом с телом Осириса и с удивлением ощутила прилив ярости. «Я страдаю, — сказала Себе Исида, — за всех тех, чья жизнь гибнет из-за неправедных совокуплений», — и Она не смогла ощутить никакой злобы против Своего брата, но лишь силу молчания, стоявшего между Ними. Затем Она услышала, как Сет сказал: «Сестра, разрежь Мои путы».
Она кивнула. На Нее снизошла кротость. В свете луны Исида разрезала веревки, связывавшие Сета, и Он медленно поднялся с земли и, глядя на Нее, сделал странный детский жест, как будто хотел засунуть Себе в рот большой палец. От Его пальцев полетели искры, и Она увидела, как возвращается Его сила. Затем Сет помахал Ей рукой и пошел прочь.
Так вот, Исида плохо представляла Себе, что Она сделала. Этим непредвиденным великодушием к Сету Она начала расплачиваться за то, что не принесла жертву, которую предложила Ей Маат. Итак, Она не могла вернуться к Осирису, но бродила в ночи, не заботясь о том, что с Ней может случиться. А наутро, разбуженный нехорошими мыслями о Своей Матери, Хор пересек поле и узнал, что Его дядя сбежал.
Бедный Хор. До этого сражения Его чувства по вкусу ничем не отличались от пищи крестьян, которые трудятся в пещерах: корни, гусеницы и копченые жуки питали Его сердце. Теперь же Он побывал на празднестве Своей победы. Его дух впервые зажегся праведным гневом. «Где Моя Мать?» — проревел Он голосом, напоминавшим худший из голосов Сета, и кто бы смог Его не услышать? Он безо всякого труда отыскал Ее. Те, кто видел, как Она проходила, отводили глаза. Он мог определить направление, в котором Она пошла, по любому затылку, и вскоре Он обнаружил Ее в лесу.
«Кто отпустил Моего врага?» — спросил Он.
Тогда Исида испугалась, но все же ответила: «Не говори таким тоном со Своей Матерью».
В Ее голосе Он услышал страх, который Она пыталась скрыть, и в тот же миг поднял Свой меч и отсек Ей голову. «Теперь, когда Я одержал победу, Я уже никогда не буду колебаться», — начал Он, но вдруг разразился слезами и зарыдал от горя, какого не ощущал ни разу в Своей жизни. Схватив голову матери, Хор побежал в пустыню.
В мгновение то, что осталось от Исиды, превратилось в статую из кремня. В таком виде, без головы, Ей предстояло оставаться.
Возможно, способность Осириса проявлять понимание никогда еще не подвергалась такому испытанию. В то время как Он был готов увидеть в поступке Своей жены некий благочестивый ответ на какое-то нарушение порядка вещей, нельзя сказать, чтобы Он мог простить Хора. Я не ошибался, думал Осирис, не доверяя Своему Сыну. Какой дикий нрав! Зачатый от озноба Моего тела, Он дик, как сорная трава. «Будущий Бог всех Живущих дик, как сорная трава», — повторил Осирис, а Он не был склонен к повторениям. Но Он не знал, что предпринять. Ужасным представлялся Ему вечный брак с безголовой статуей. Однако как отомстить за такую жену? И все же Он не мог оставить Хора безнаказанным. Это вызвало бы хаос. Поэтому Осирис распорядился догнать Хора.
Первым в погоню пустился Сет. Он отправился в дорогу как воин средних лет, едва оправившийся от Своих ран. Тем не менее к Нему вернулась уверенность. Ибо, когда Исида разрезала Его путы, у Него возникло такое чувство, что великая сила освободилась из Нее и была дана Ему, и Он молился о даровании возвышенной и благородной мощи. Сокрытому Он сказал: «Повелитель Невидимого, позволь Мне преумножить ту великую силу, что испустила из Себя Исида (предав Своего Сына). Пусть на том месте, где раньше было пять пальцев, точно пять рук, станет пять молний». Небеса ответили тихим голосом: «Положи оставшийся у Тебя большой палец Себе в рот», и Сет сделал так, как было Ему сказано, и бальзам пролился на Его раны, и из Его восьми свободных пальцев вылетели искры. Поэтому, отправляясь на поиски Хора, он был уверен в Себе.
Однако сражения не произошло. Сет наткнулся на юношу, убитого горем. Сет не упустил представившейся возможности. Он немедленно вырвал Хору глаза (конечно же, они были еще слабыми после полученных в сражении ран). Когда Хор забегал кругами (ибо слепота пришла к Нему водоворотом боли), удар молнии, более разрушительный, чем падение огромного камня, сотряс землю, и кроваво-красные глазницы на лице Хора словно сверкающая трава озарились ярко-зеленым светом. Сет испугался той силы, что даровала Ему Его молитва, и отказался от дальнейших попыток убить Хора. Вместо этого Он схватил голову Исиды и убежал. Хор, пытаясь преследовать Его, споткнулся о камень на краю леса и в темноте стал блуждать по пустыне.
К этому времени Сет был уже далеко. Получив в дар эту удачу, Он не освободился от благоговейного страха перед Своими новыми силами. Поэтому Он достал глаза Хора из мешка, в который Он их положил, и посадил их в землю, и на Его глазах они стали расти и превратились в лотос — растение, невиданное до тех пор (и вскоре этот лотос буйно разросся и превратился в царское растение Фараонов). Наблюдая за этим, Сет, однако, чувствовал искушение осквернить голову Своей сестры. Голос, сказавший, чтобы Он пососал Свой большой палец, теперь насмехался над Ним. «Ты слишком добр к Своим врагам, — сказал голос. — Не ослабляй то, что живет в основе Твоего нрава. Оскверни Ее! Замарай Ее плоть!» Сет ощутил благочестивую дрожь от заднего входа до пупка. Головка Его члена была подобна налитой сливе. Похоть была простейшим движением души, которое Он знал — запечатлеть свое семя на другом. Однако в страхе Он принудил Себя отвернуться и в конвульсиях заставил Себя извергнуться в заросли салата. «О, — прошептал голос. — Ты совершил ошибку».
Сет не слушал. Чего достигает тот, кто самоудовлетворяется? Охлаждает, подавляет. Он оставил эти безмолвные забрызганные овощи и вернулся в Мемфис, однако с каждым следующим днем Его желание объедаться салатом росло и стало таким же неотвязным, как и Его тяга к мясу.
Сразу же по возвращении Сет поднес голову Своей сестры Ее статуе. Исида не поверила в искренность Его подарка. Лишенная голоса и заточенная в камне, Она тем не менее чувствовала, что голова осквернена. У Тота, исполнявшего обязанности Ее врача, пока другие Боги отсутствовали, разыскивая Хора, эта голова также вызывала сомнения. Тот, с Его тонкими руками и лицом павиана, видимо, был наименее мужественным из всех Богов — Он был женат на Маат! — однако Он также был Главой Писцов и Повелителем Слов. Разумеется, именно Он должен был знать, как разговаривать со статуей. Оставаясь наедине с Исидой в течение многих часов, Он стал нежно гладить поверхность кремня. И Исида начала говорить с Ним. Для таких дел у Тота были самые замечательные уши. Положив на камень палец, Он знал, как получить ответ. (Дело было в особенностях тишины. Однако скольким даны такие уши, что могут отличать одну тишину от другой?).
У статуи Исиды не было глаз, чтобы плакать, слезы могли течь только из Ее груди. Иными словами, каждый сосок был влажным. На них и возлагал Свои руки Тот. Во время этих бдений Он хорошо изучил Ее формы, и, хотя Он ничего не знал о том, какая у Исиды шелковистая кожа (когда-то она была более гладкой, чем патина на мраморе), пальцы Тота с удовольствием касались грубой поверхности кремня. Подобно многим писцам и после Него, Тот не совсем удобно чувствовал Себя, касаясь изгибов женского тела. Раздражение сильнее возбуждало Его сознание. Всякий раз, когда зажигали благовония, Его легкие стремились вдохнуть самый резкий дым — небольшой урон плоти улучшал Его способность думать. Вот почему то в одном, то в другом месте на Его пальцах, там, где они дольше всего терлись о камень, появились волдыри.
Обнимая Ее, Тот часто прислонялся лбом к Ее бедру. Он раздумывал о том, что хотел спросить, и пытался составить вопрос так, чтобы Его сознание было настолько чистым, что мысль смогла бы проникнуть сквозь безгласные поры кремня. Тогда, рано или поздно, Исида отвечала. Однако не посредством слов. Вместо этого в Его сознании появлялись картины — вначале затуманенные, но иногда этот туман рассеивался, и Тот видел Ее ответ в безошибочно ясном образе.
Теперь, когда Он спросил, желает ли Она, чтобы голова была возвращена Ее телу, кремень не показал Его сознанию ничего, кроме грязной реки, вода
