ПОСЛЕСЛОВИЕ
Магия Нормана Мейлера
Искусство «слов-власти», как называли в Древнем Египте магию слова, открылось Норману Мейлеру рано. Он ворвался в американскую литературу в 1948 году, когда его роман «Нагие и мертвые», написанный безвестным двадцатипятилетним выпускником инженерного факультета Гарварда, почти три месяца продержался в списке бестселлеров и занял место среди классических произведений современной американской и мировой литературы о войне. В университете он серьезно готовился стать знаменитым писателем, но при этом в 1943 году получил почетный диплом бакалавра естественных наук по специальности авиационный инженер, и оглушительный успех его первого романа застал Мейлера в Париже, где он проходил стажировку в Сорбонне. Став звездой, он обнаружил, что не готов к этому положению. Ему казалось, что он состоит в секретарях у кого-то, кто носит его имя, и для того чтобы попасть к этому человеку, люди вынуждены сначала обращаться к нему.
За прошедшие шесть десятилетий Норман Мейлер написал двенадцать романов, более двадцати публицистических книг, его рассказы и стихи выходили отдельными сборниками, он писал пьесы и сценарии, был кинорежиссером и киноактером (например, у Ж.-Л. Годара в «Короле Лире»), владельцем собственной киностудии. К 25-летию литературной деятельности была издана антология его произведений, к 75-летию писателя — огромный сборник «Время, в которое мы живем». Отдельными книгами выходили интервью с ним. Сегодня «библиотеку» Нормана Мейлера составляют около сорока книг, каждая из которых углубляет наше представление не только об этом неизменно привлекательном таланте, но и об одном из самых ярких людей ушедшего века.
Казалось бы, Норман Мейлер — пример сбывшейся «американской мечты», «человек, сделавший самого себя». Однако он слишком неординарен и не укладывается в какие-либо клише. О чем, кстати, говорят и его высшие литературные награды — за две работы в жанре «публицистического повествования». В 1967 году его избрали членом Национального института искусств и литературы и Американской Академии искусств. Два года он был председателем ПЕН- центра США. Безусловно, это признание, но эти официальные его знаки не отражают роли Нормана Мейлера в американской культуре. На своем египетском романе, со свойственной ему иронией по отношению ко всем, кто на протяжении полувека пытался «вычислить» Нормана Мейлера, он написал мне: «Татьяне, чтобы она продолжала осваивать меня как предмет изучения». Конечно же, он знал, что всегда был далек от академических канонов и предметов. И хотя сегодня страсти, кипевшие вокруг всего, что выходило из-под его пера и было связано с ним самим, остались в прошлом, нельзя сказать, что его творчество уже получило взвешенную оценку.
Послесловие к одному из романов Нормана Мейлера, притом что роман этот, несомненно, принадлежит к наиболее значительным его произведениям, как и любая статья о таком крупном писателе, по сути, может быть лишь штрихами к портрету, попыткой наметить наиболее характерные черты его многогранного таланта и незаурядной личности.
В США нет другого писателя, который бы больше полувека вызывал столь противоречивые чувства. Именно чувства, и прежде всего потому, что сам он с первого романа был неотделим от его книг и героев. Мир, созданный его воображением, был настолько проникнут атмосферой жизни Америки, а драматические события ее жизни так естественно воспринимались в его видении, что постепенно, к середине 60-х годов, он стал органической частью этой атмосферы, зеркалом американского сознания, в котором страна узнавала себя. Он превратился в героя «Американского романа», о котором так много писала послевоенная критика, связывая надежды на его появление с блестящей плеядой ныне ушедших писателей, а после выхода «Нагих и мертвых» — неизменно с именем его автора. Того Великого романа, который так и не удалось создать ни одному из них, но который «написало» время, воплотившееся в книгах разных писателей, неповторимых осколках мозаики, из которых и сложилось лицо эпохи.
Однако именно Норман Мейлер сумел приковать к себе столь заинтересованное, эмоционально окрашенное внимание не только потому, что его всегда всерьез занимали проблемы, наиболее существенные для жизни его страны, ее мироощущения, понимания ее перспектив, но и потому, что необычайная яркость и неординарность его личности заставили увидеть все, о чем он писал, с непривычной точки зрения, высвеченным таким пронзительным светом, что созданные им образы общей реальности не могли оставить равнодушными ни критиков, ни читателей. Он сам был сформирован этой страной и хотел быть понятым и признанным ею.
Он родился в 1923 году, вырос в Бруклине, еврейском районе Нью-Йорка. Свой первый рассказ — о нашествии марсиан — он написал в начальной школе, где получал только высшие оценки, но уже тогда провел ночь на Баури, чтобы ощутить жизнь бродяг. Однако больше он увлекался авиамоделями, к тому же писательство не считалось престижной профессией. И он поступил в один из лучших университетов США, где традиционно учились отпрыски богатых «белых англосаксонского происхождения». Гарвард славился своим литературным факультетом. И в его стенах Мейлер по-настоящему заинтересовался литературой и философией. Все выбранные им факультативные семинары были по языку и литературе. Их слушателям полагалось писать три тысячи слов в неделю; Мейлер писал три тысячи слов в день и научился «ваять» тему в пяти-шести вариантах. Суровая школа, которую он сам себе выбрал, очень помогла ему, когда он стал профессиональным писателем. В 1946 году его новелла была включена в сборник «Американской прозы».
В Гарварде он учился не только инженерному делу и литературе. Его окружала незнакомая и поначалу не очень дружественная среда, но его артистическая натура быстро приспособилась к ней. Он усвоил безукоризненные манеры, которые пускал в ход, когда хотел выглядеть респектабельным. В 1941 году он победил в университетском конкурсе на лучший рассказ, который был не только опубликован в самом престижном журнале Гарварда, но его автора взяли в редколлегию. За всю историю университета такой чести удостоился еще только один еврей, другая будущая знаменитость — журналист Уолтер Липпман. Принят был Норман Мейлер и в университетский литературный клуб. Тогда же, на втором курсе, он всерьез увлекся спортом, сначала это был футбол. В Гарварде у него появились друзья, с которыми, как и с большинством обретенных им позже многочисленных друзей, он сохранил добрые отношения на долгие годы. Они пополнили его представления о малознакомых ему сторонах жизни, в частности о женщинах, которые вскоре заняли такое важное место в его судьбе. Доброта и серьезность привлекали к нему людей, друзья недоумевали, что же он делал подростком. Он смутился и, помолчав, ответил: «Господи, я же каждый день ходил в еврейскую школу».
Этот скромный еврейский мальчик в день своего 13-летия (совершеннолетия) произнес речь, в которой высказал желание пойти по стопам таких великих евреев, как Моисей Маймонид и Карл Маркс. Характерен сам выбор и та последовательность, с которой Мейлер развивал и углублял свои представления о заинтересовавших его людях и мировоззренческих системах. Сначала Маркс отодвинул Маймонида на второй план, и Мейлер, как многие его современники, увлекся идеями социализма, которые надолго определили его стремление создать широкое социальное полотно. Однако уже в первом романе проявилось его умение подняться до философских обобщений.
Незадолго до призыва в армию Мейлер женился на девушке, ставшей его первым серьезным увлечением, и основу его романа «Нагие и мертвые» составили его почти ежедневные письма жене. С 1944 по 1946 год он служил на Филиппинах и в Японии — стрелком при полевой артиллерии, поваром при штабе. Мейлер хотел попасть на войну, понимая, что без собственного военного опыта нельзя писать о ней. И снова он оказался в чужой среде: «добрые служаки с Юга» не очень-то любили евреев, да еще интеллектуалов с Севера. Свое неприятие они выражали словами: «Мы не можем все быть поэтами», а Мейлер таскал в своем вещмешке «Закат Европы» Шпенглера и страдал оттого, что опыт посудомойки сужает горизонт его личности. Но если в Гарварде он перенял культуру элиты и избавился от своего бруклинского акцента, то теперь он обогатил свой актерский арсенал армейским говором южан. Мейлер нашел среди них друга на всю жизнь, который вспоминал, что будущий известный писатель был очень смелым, но никчемным солдатом из-за сильной близорукости и чудом уцелел в боях в джунглях Филиппин. Воевали они немного, и основной эпизод в знаменитом романе Мейлера взят из опыта другого взвода. Но, как неоднократно отмечали, таков талант Мейлера — создавать яркие и достоверные образы на основе даже, казалось бы, неглубоких впечатлений. По выходе романа его автор был расстроен тем, что один из критиков назвал его «реалистическое произведение» «документальным» — для него роман был «в высшей степени символическим… о смерти, творческом импульсе, человеческом стремлении покорить стихии, о судьбе…».
Эти проблемы и стали содержанием его творческих исканий в последующие годы, когда он формировал свою концепцию экзистенциализма, названную им «последним видом гуманизма», и приобретал собственный экзистенциальный опыт. В 50-е годы Мейлер опубликовал два романа: «Варварский берег» (1951) и «Олений парк» (1955), и, несмотря на то что существовали контракты с издателями, которые были готовы опубликовать следующий роман Нормана Мейлера, процесс публикации этих книг и оценка критики стали болезненным испытанием для молодого писателя.
Еще до того, как в «Варварском береге» Мейлер соединил свои убеждения с новыми взглядами на чувственность, из-за его выходок в духе мужского превосходства жена навсегда уехала с дочерью в Мексику. После провала «Варварского берега» Мейлер окружил себя эскортом из знаменитостей и оригиналов, среди которых побывали почти все талантливые американские писатели. Воспев «бескоренную» личность, он связал свою жизнь с пристанищем богемы — Гринвич-Виллидж, сменил жену-интеллектуалку на художницу-индианку, которой «правят стихии», и окунулся в жизнь подполья, которое привело его к «горячим» сексу и джазу, марихуане для вдохновения, спиртному — для расслабления, снотворным — для сна. К этому времени относится и начало его интенсивной работы в ведущих литературных журналах (за шесть десятилетий Мейлер сотрудничал в 75 изданиях), где он публиковал свои рассказы, очерки, статьи, эссе, отрывки романов и публицистических книг, вел постоянные колонки. Так, с 1953 года Мейлер сотрудничает с «Эсквайром», ставшим к середине 60-х колыбелью «нового журнализма», того субъективного жанра, который именно Норман Мейлер, за десятилетие до появления манифестов и самого термина «новый журнализм», отточил в своих публикациях до уровня подлинно художественного повествования. В этом же году он начинает печататься в радикальном журнале «Диссент». В 1955-м — издавать с друзьями журнал, которому дает название «Вил-лидж войс». Появившиеся на его страницах очерки стали основой вышедшего в 1957 году и вызвавшего новый взрыв эмоций эссе «Белый негр».
Тогда он не просто создал новый персонаж, но обнаружил еще одну грань своей все усложняющейся натуры. Норман Мейлер формировался, «болея» всеми болезнями своего времени и, говоря словами Р. П. Уоррена, «сопротивляясь своей эпохе» — отказываясь принять то, что противоречило его представлениям об Америке и человеке. Но «заболевал» он раньше большинства своих соотечественников, иногда на полтора-два десятилетия. Более других его волновали две кардинальные проблемы — экзистанса непосредственного опыта личности со всеми его «безднами» и проблема современной власти, бюрократии, «технократии», как он обычно ее называл. Стараясь опубликовать «Олений парк», Мейлер ощутил, что это уже не те издатели, которые поддерживали Скотта Фицджеральда, а индустрия, ориентированная на прибыль. Впервые в жизни ему пришлось сделать некоторые уступки цензорам, но он сознавал, что идет на риск утраты «неподдающегося порче центра своей личности». Но и тогда, среди резко критических оценок, было высказано мнение, что «…инстинкт художника […] определяет его в корне моральный подход к своему материалу». Провал второй попытки закрепить успех своего первого романа лишь укрепил его уверенность в правоте мнения Хемингуэя, что важнее быть настоящим мужчиной, чем великим писателем. Характерен для его настроения
