— Черт знает что! — окончательно рассердился Солодухин. — Да какой от вас толк?
— Как — какой? Мы окарауливаем. Нешто можно деревню без присмотру оставить? Мы днем спим, а ночью ходим, в колотушки стучим, лихого человека, зверя отгоняем. Аким Кокишев у нас за главного. Мы ходим, стучим…
Дед говорил глухим, беззвучным голосом, по-детски открывая беззубый рот.
— Сколько тебе лет?
— А бог его знает. Баяли, будто при Борис Федорыче[231] я родился. Считайте, сколько оно выходит.
Солодухин присвистнул. Старику было по крайней мере сто пятнадцать лет.
Солдаты притащили и других двух стариков. Те говорили то же самое.
— Что возьмешь с таких «караульщиков»?
Из деревни пошли пешим порядком по глубокому снегу непроторенной дороги.
Дальше повторялись те же картины. В «неприписанных» к заводу деревнях народ был. Солдат встречали хоть и негостеприимно, но все же на ночь был теплый угол и краюха хлеба. Но как только встречалась «приписная» деревня, так мертвое молчание и два-три старика караульщика. Баб с ребятами развезли по «неприписным» деревням, а мужики скрылись в тайге, в промысловых зверовых избушках, в зимних становищах дровосеков. Поди поймай их!
Солодухин упорно вел команду вперед. Когда вдали показались многочисленные главы знаменитого Кижского храма, построенного в 1714 году, поручик облегченно вздохнул. Несмотря на препятствия, он все же привел роту на завод.
Но радоваться было рано. За поворотом дорогу преградил завал из столетних сосен, прочно сцепившихся ветвями. В темные окна, зиявшие среди зелени, как бойницы, выглядывали ружейные дула.
Однако Солодухин был неробкого десятка. Сделав несколько шагов вперед, поручик закричал:
— По указу сената! Освободить дорогу!
На верхушке завала показался Гаврила Гущин с фузеей в руке.
— А куда вы идете?
— На Кижский завод Андрея Бутенанта.
— Мы таких гостей не ждали и браги наварить не успели, — явно издеваясь, ответил Гаврила.
Послышался хохот доброй сотни голосов. Инвалиды переглянулись. Дело становилось серьезным.
— Смеешься, мерзавец?! — рассвирепел офицер. — Указам его императорского величества не подчиняешься?
— Пускай сам император придет, — дерзко возразил Гущин, — мы, может, сразу покорность окажем.
Солодухин растерялся. Штурмовать завал значило погубить отряд: инвалиды не отличались ни меткостью стрельбы, ни ловкостью в рукопашном бою.
Зоркие глаза Гущина разглядели среди сотни солдатских лиц хмурое лицо Ильи Маркова, стоявшего на правом фланге передней шеренги.
— Илюха! Брат! — удивленно вскричал Гаврила. — Неужто и ты пришел с нами воевать?
Илья Марков еще смолоду дал Акинфию крепкое обещание никогда не поднимать оружие против народа. Пришел час сдержать слово.
«Погибну… — пронеслась мысль. — Что ж? Один раз умирать!..»
И, выйдя из строя, он быстро зашагал к завалу, сильно припадая на левую ногу. Наступила минута общего замешательства. Товарищи поняли поступок Маркова, но и не подумали задержать его: долгие разговоры на ночевках не прошли даром. А поручик Солодухин не сразу догадался, чего хочет ефрейтор, которого он всегда считал за примерного служаку.
Прежде чем офицер успел принять какое-нибудь решение, Гаврила Гущин сбежал вниз и помог Маркову подняться на вершину завала…
Примечания
1
До Петра I летосчисление велось от так называемого «сотворения мира». 7197 год от «сотворения мира» соответствовал 1689 году нашей эры. Реформа летосчисления была проведена Петром с 1 января 1700 года.
2
Фузея — ружье.
3
В 1682 году.
4
Полки обычно назывались по фамилиям командиров.
5
После смерти брата Ивана (в 1696 году) Петр единолично правил государством. В 1697 году он под именем урядника Петра Михайлова отправился в составе посольства в длительное путешествие за границу.
6
Розыск — допрос, следствие.
7
Преображенский приказ — учреждение, которое с 1697 года вело следствие и судило за все политические преступления, кем бы они ни совершались.
8
Поцеловать крест означало принести присягу.
9
