— Класс, — подытожил Диман. — Тебе на нашем радио надо петь.
— Может, ещё и спою, — в шутку отозвался Генка, но Диман принял это за чистую монету:
— А чего, я поговорю…
Правда, эту тему развить не удалось — впереди показался ярко выделяющийся на фоне леса краснополосатый шлагбаум, решительно перечёркивавший дорогу. Дальше шла только тропка, хотя и хорошо натоптанная. На шлагбауме сидели трое пацанов примерно одних лет с Генкой или чуть помладше, лениво гонявшие веточками комаров — как видно, больше по привычке или от нечего делать, потому что на одном были папоротниковые юбка и накидка на плечи, другой ограничился юбкой, зато был в сандалиях из коры с каким-то мохнатыми верёвками, третий, хоть и босиком, как первый, носил набедренную повязку из непонятной шкурки. Около шлагбаума стояли три лука — самодельных, но серьёзных, не произ водивших впечатления игрушечных — плюс два короба, сплетённых из лозы и один же «шкурный» вещмешок.
Мальчишки соскочили с бревна и замерли по стойке смирно, что не выглядело комично. Генка с изумлением рассматривал их и не знал, смеяться или плакать. Все трое были невероятно грязные, поцарапанные, похлёстанные ветками, но при этом весёлые, со смышлёными и открытыми взглядами, без малейших признаков усталости или какихто врождённых болезней. 'Если Диман им сейчас скажет: 'Назад и всё повторить!' — вдруг подумал Генка, — они просто улыбнутся, повернутся и уйдут ещё на трое суток… Дела!' И ему неожиданно жутко захотелось тоже поучаствовать в чёмто подобном…
Но Диман ничего такого не сказал. Он соскочил с коня, передал повод Генке и кивнул:
— С возвращением, пацаны… Как дела?
— Боец Зернов, — подтянулся тот, который в шкурке — беловолосый, вроде бы постарше остальных. — Всё в порядке.
— Боец Скобелев, всё в порядке.
— Боец Валуев, всё в порядке, — по очереди отрапортовали другие двое, и Генка сообразил, что последний похож на Сергея Валуева, историка отряда — наверное, младший брат. А дальше все трое откровенно расслабились и затараторили:
— А я от кабанов пять часов на дереве спасался…
— А я в гадючий лог забрёл — ой, блинннн!..
— А я волков видел — двое, волк с волчицей — вот так вот…
— А я…
— А я…
— А я…
— … во так во — висит прямо на дереве…
— … как он заухает — я хоть и знал, что филин, а всё равно…
— … думаю — оппа! И камнем…
— … и…
— … а вот…
— … ну я…
Генка с некоторым изумлением наблюдал за разворачивающейся сценой и поведением Димана — и понял неожиданно, что тому происходящее нравится. Не командовать нравится, нет, не ощущать себя «главным» — а именно заниматься с младшими. Он, опираясь на шлагбаум, выслушивал всех и успевал всем отвечать и со всеми поддерживать беседу, потом громко и весело цыкнул — разговор утих мгновенно — и отправил всю троицу в село. Те весело зашагали по дороге, а Генка уловил краем уха: 'А это, наверное, он и есть — Диман привёз, небось! — Ого, постреляем!!!'
— Черти, — ухмыльнулся Диман, принимая у Генки повод и забрасывая его за шлагбаум. Со стороны уходящих мальчишек донеслось хоровое:
— Черти, — повторил Диман.
— Волки, — серьёзно подтвердил Генка, сползая наземь. — Я с тобой тут часок побуду, ага?
— Да ради бога… Есть хочешь?
— Пока нет. Подожду до ужина. Тем более, что мне в первый раз в жизни будет готовить девушка.
'Красивая,' — добавил про себя Генка, вспомнив Любэ. Но поговорить на эту животрепещущую тему не успел — со стороны пруда появился всадник, скакавший галопом. Диман подтянулся, почти как при его появлении вытянулись младшие.
— Обручев, Виктор Васильевич, — бросил он Генке, и тот с интересом уставился на осадившего рядом с ними коня высокого сухощавого мужчину в полувоенном. Мужчина был похож на мальчишку со шрамом на шее — Игоря Обручева. Вернее, это, конечно, мальчишка был похож на мужчину, приходившегося ему, скорее всего, отцом.
— Добрый вечер, Виктор Васильевич, — кивнул Диман. Генка повторил приветствие, не переставая рассматривать прямо сидящего в седле всадника.
— Добрый вечер, командир, — без насмешки поздорововался глава сельсовета. — Твои возвращаются?
— Да вот, жду… Это Генка Тихонин, тренер по стрельбе, — Диман указал на Генку рукой, и мужчина посмотрел на новенького.
— Рад видеть, — сдержанно кивнул он и снова обратился к Диману: — Игорь мой где?
— Наверное, уже дома, — Диман мельком посмотрел на часы.
— Ясно. Ну, всего хорошего, — и Обручев вновь пустил коня в галоп.
— Серьёзный мужчина, — заметил Генка, глядя ему вслед. — Я ему про бумаги забыл сказать…
— Секретарша, Катерина, скажет, — уверил Диман. — Серьёзный, конечно… Знаешь, сколько за него мусульмане в Боснии давали? Сто пятьдесят тысяч марок за живого, сто — за мёртвого… И здесь сколько раз достать пытались за то, чт он наше село сумел отстоять… У Игоря шрам видел? — Генка кивнул. — Три года назад его в заложники захватили… Виктор Васильевич на встречу приехал, в ментовку не стал сообщать… Те сволочи Игоря из машины вывели, нож у горла держат и посмеиваются — мол, если что, твой щенок помучается, это не пуля… Виктора Васильевича на прицел взяли… И говорят: ну что, козлина? Подписывай бумаги о передаче. А он им говорить спокойно: я не могу из-за одного мальчика отдать вам в кабалу полтысячи человек. И Игорю: приготовься умереть, сынок. Те офигели, даже руку с ножом опустили… А тут наши по ним со всех сторон… Они с ночи там лежали. Жена у Виктора Васильевича — сербиянка, он её из Боснии привёз, а Игорь — от первой, она ещё давно их бросила, Игорь ещё маленький был — так она снайпер, она лично их главному в башку пулю вогнала. Но Игоря всё же полоснуть успели… Но это последний наезд был, с тех пор они все нас шугаются… О, ещё кто-то идёт…
УРОКИ В ЛЕТНЕЕ ВРЕМЯ
Генка вернуолся на квартиру к восьми. Он ехал, охваченный странным чувством — впервые в жизни предстояло жить самостоятельно. Не один или два дня, такое случалось и раньше, а именно жить, довольно долго, в почти своём доме. Это настраивало на торжественносерьёзный лад.
Село ближе к вечеру явно ожило и стало довольно шумным. Значительная часть людей вернулась с работы — где бы они не работали, на площади возле дома культуры играла музыка, навстречу попадались вежливо, с лёгким поклоном здоровавшиеся люди, было полно детей в возрасте от нуля (как правило, они восседали в колясках, влекомых на вечернюю прогулку гордыми мамашами) до 11–12 лет (эти носились везде, проникали повсюду и создавали семьдесят процентов шума). Нигде не было видно пьяных, и Генка вдруг вспомнил, что в магазине не видел спиртного. У них тут что, сухой закон?! Не может быть…
С ним тоже здоровались, и вид едущего верхом мальчишки никого не удивлял. Раза три или четыре ему попадались навстречу всадники разного
