«Мечта последних месяцев, казалось, уже безвозвратно ускользнувшая из рук, оказывается, достижима! Плевать на семью Данилы, нечего плодиться, как кролики. У меня и одной жены нет, а у Данилы аж три бабы было, одна моложе другой…»
Примерно так размышлял взволновавшийся рулевой. Союз двух кантри, не прожив и часа, распался навсегда. Чистившая автомат Волчица невесело усмехнулась:
-«Вот вам и семья. Одна семья враг для другой, ничего хорошего в этой розни. Был бы единый Род – и никаких споров. Лодка общая, принадлежит всем вместе и никому по отдельности». Диксон, вроде бы и соглашаясь, покачала головой.
-«Ты выросла в племени, другого примера не было перед глазами. А когда всё время под носом маячит выбор между равенством коллективизма и лотереей индивидуализма, многим захочется сыграть. Это с возрастом люди начинают понимать пользу сотрудничества и бесплодность соперничества, но тогда уже поздно. Молодые же бедняки очертя голову лезут в авантюры, за копейку грызут друг другу глотки, давая возможность богатым спокойно жиреть». Подруга хмуро глянула на неудачливых кантри.
-«Двое дерутся – выигрывает третий, который стоит в сторонке. А уж коли на всей планете царит один сплошной индивидуализм и вообще нет никакого выбора…»
-«А такое возможно?» – с тревогой осведомилась Обретшая Цель.
-«Такое уже было», – сухо отозвалась Дик, поглаживая автомат. –«Потому и с кометой так вышло. Каждый сам за себя, а Землю защищать оказалось некому».
Да, оказалось некому. Мы вообще выжили благодаря случайности. Не было б стрейнджеров, деградировали бы всё до уровня кантри… Хотя, что творится сейчас в таунах, намного ли лучше это внешне благополучное общество?
Надев штаны и майку, я вышла ко всей компании. Девушки глянули с интересом – продолжай, мол, слушаем внимательно.
«Миром лотереи» тауны не назовёшь, родство изначально и на всю жизнь предопределяет принадлежность к касте. Но это и не коллективизм – члены самой многочисленной касты не чувствуют общности: я и многие знакомые были техниками, а другие из той же нации служат в охранке, в спецслужбах. Следователь ведь тоже был из нации… Не знаю уж как там, чувствуют или нет общность компаньоны или, тем более, правители. Думаю, вряд ли. Каждый сам за себя…
-«Та же картина, что в твои времена, Дик, только без либерально-демократического словоблудия. Наверное, так честнее», – подумала я подруге.
-«Может, и честнее. Меньше вранья, меньше розовых соплей. Но вряд ли эта система справедливее. Вот ваши, из касты нации – можно представить их как всё старое человечество в миниатюре – хочешь, иди в охранку, хочешь, в техники, хочешь, в палачи. Свобода соперничать друг с другом вплоть до смертоубийства! В результате – командуют самые бессовестные и бесчестные. Того же следователя взять… Ему вообще лечиться надо, а он судьбами распоряжается. И не один такой!»
Диксон излучала искренне сочувствие и глубокое сожаление, к ней присоединилась Одинокая, мысленно девочки обняли меня. Ласковое тепло подруг обволокло, согрело душу, я даже растрогалась.
-«Спасибо, родные…»
Да, вроде бы это самое соперничество и есть естественный отбор среди людей, проявление всеобщего закона природы. Однако, жажда победы любой ценой слишком многих заставляет напрочь забыть о совести и чести. И разумные вроде бы существа превращаются в стаю гиен.
Я посмотрела на Волчицу, ловко собиравшую автомат. Извинилась за возможную бестактность будущего вопроса.
-«Тебя тоже назвали Одинокой – почему?»
Присоединив обойму, она поставила оружие на предохранитель, секунду подумала.
-«Вообще-то я всегда соблюдала обычай. Отдавала добытую еду в общий котёл, работала на убывающей луне как все – иначе меня бы просто выгнали из Дома… Но всегда хотела оттуда уйти! Я чувствовала – способна на что-то большее, чем просто охотиться, ловить рыбу, собирать грибы и рожать детей. Особенно не скрывала своего желания. Наверное, поэтому».
-«Вот и вопрос», – вставила реплику немногословная Лариска, уставшая гипнотизировать Ивана. –«Факт, что все мы – индивидуалистки. Все четверо. Но при этом обожаем рассуждать о несомненной пользе коллективизма. Парадокс…» В самом деле, парадокс.
-«Увы, люди такие. Требуют от других большего, чем сами готовы отдать обществу». Дик продолжила:
-«Каждому кажется – он всё время работает, не покладая рук, а остальные только и делают, что сплетничают за его спиной, да бьют баклуши. Люди неспособны себя адекватно оценивать – б?льшая часть всегда переоценивает, меньшая – недооценивает. Так было всегда и осталось сейчас, может быть, корень зла в этом…» Подруга решила искупаться, мысленно передала мне «пост».
-«Не своди с них ствола. Чуть дёрнутся – стреляй, особенно в здорового. Ну, ты знаешь. Только лодку смотри не продырявь», – она лукаво улыбнулась, кончики пальцев ласково скользнули по предплечью. Уже с той стороны послышалась мысль:
-«Ладно, чё-то я расфилософствовалась не ко времени. Давайте сойдёмся на том, что ценить людей нужно по результатам. Вот добьёмся мы чего- нибудь, тогда молодцы».
Сбросив одежду, Диксон упала на мокрый песок, там где он поплотнее, принялась энергично отжиматься в упоре лёжа.
-«Мы хотя бы идём к цели, а есть, которые всю жизнь только собираются!» – я захотела добавить в дискуссию чуток оптимизма.
-«Даю сама себе команду», – она поняла намёк. –«Интеллигентские рефлексии – отставить!» – и шумно плюхнулась в воду.
-«Хотя бы на время похода», – облегчённо добавила Одинокая. Из реки раздалось шутливое:
-«А нас четверых отныне будем считать надеждой и опорой всего живого на Земле!»
Прямо из воды Дик легко забралась в лодку, подтянувшись на руках. Услышав характерный всплеск под качнувшимися корпусами, рулевой активно завертел башкой. Прекрасно понимая, отчего мы ходим купаться на ту сторону, он вожделел увидеть подругу без одежды.
-Смотреть пр-рямо! – гаркнула я, подражая манере Диксон. «Говорит!!!» – Афоня рот разинул от удивления. Иван туповато поинтересовался:
-А чё вы раньше-то молчали? И она тоже говорить может? – кивок в сторону Волчицы. Чтобы развеять сомнения, юная охотница ответила за обеих.
-Вещать было не о чем, то и помалкивали.
«Выговор какой чудной… А глаза у бабы ничё, человеческие, не то что у тех двоих. И сиськи ничё – мясистые, есть за что подержаться…».
Придя к этим фундаментальным умозаключениям, хилый решил завязать со мной беседу.
-А вы, эта, откуда сами будете?
-«От верблюда», – без слов проворчала Диксон, шебурша и звякая чем-то в лодке. Я так и ответила.
-Это кто такой? Подруга сверху хихикнула. Я старательно делала серьёзное лицо:
-При случае, может, расскажем. «Если доживёте», – мысленно добавила Одинокая.
Она ещё лучше нас чувствовала настроение кантри, их ненавидяще-скотские мысли.
А у меня серьёзность не получалась, моё лицо, наверное, смеялось даже во время пыток. С этакой рожей надо было родиться в компаньонах – правителей развлекать. Только характер не тот, мда…
-«Не дури, Джес, я безумно люблю твоё лицо, как и тебя всю!» – тотчас отреагировала Дик.
Волчица восторженно присоединилась – «И мне ты очень нравишься!», сопроводив признание жаркой мысленной лаской, я аж вздрогнула.
Видимо, что-то отразилось в глазах, рулевой сально заухмылялся, приняв на свой счёт. Захотелось их пристрелить…
Великий Лес, как с ними чудесно!
Я сделала оберегающий жест, чтобы не злить Рок самонадеянностью. Пусть только это продлится подольше!! Сегодня впервые была с взрослой женщиной, Лес, это так сладко!! Приступ острой нежности выжал из глаз слёзы, внизу всё заныло от напряжения.
И Диксон во время близости показалась старше своих лет. Не то чтобы хладнокровней, но как-то опытней… Руки и губы моих красавиц не описать словами, можно только выразить чувством. Что они творили! И как… Нет, это счастье, просто счастье! Снова жест-оберег.
Я не боюсь умереть, я боюсь потерять кого-нибудь из них. А деревенские очень плохо думают, нужно каждое мгновение быть начеку.
Правы были старшие, что не открывались чужим, в деревне до сих пор не знают о жителях леса. Конечно, до неё неблизко – три дня пути только в один конец, но я как-то раз ходила. Уже тогда, два года назад хватило ума наблюдать со стороны и не обнаружить себя.
Глядела с дерева, помогая очам внутренней силой. Сперва было очень интересно – ведь у чужих всё по-иному, начиная с одежды. Тогда впервые увидела штаны – две длинные матерчатые трубы для ног, вверху сшитые вместе. Такие же длинные, до земли, балахоны деревенских женщин. Первое показалось неудобным, второе – некрасивым.
Следующим отличием, бросившимся в глаза, было обилие детворы, и то, что люди всё время занимались какой-то работой. Я не видела никого без дела, кроме детей и совсем уже древних стариков.
Ещё одно открытие – у деревенских люди жили очень долго, явно уже неспособные охотиться. Кстати, я не видела, чтобы кто-то из деревни уходил на охоту, у них был противоестественный способ добычи еды. Видимо, эффективный, коль столько людей кормились в одном маленьком месте, но совершенно изуверский по отношению к животным. Всех их там держали взаперти.
Поняв это, я тогда решила немедленно освободить, кого смогу. Дождаться ночи, когда деревенские заснут – и сломать дверные запоры. Однако потом, всего за один день, я увидела столько, что к вечеру передумала вмешиваться.
«В каждом Доме свои порядки», – справедливо говорили старшие. Мы же не учим, например, муравьев, как им обустраивать жизнь.
Животные в деревне имели весьма непривычный для меня облик, в лесу таких не было, и я усомнилась, что они смогут выжить. Сплошь травоядные, ни одного хищника, кроме жалких подобий волков. Каким мрачным, жестоким колдовством деревенским удалось превратить могучих красавцев в ничтожных трусливых уродов? Тут уж я ничего не могла поделать – как расколдовать волков, я и сейчас не знаю. Надо будет спросить у подруг.
А тогда я едва дождалась темноты, чтобы как можно скорее вернуться в лес. Так было мерзко и противно, словно узрела червей на трупе, словно
