формирования, чтобы вместе с ней осудить все связанные между собой части и методы или сделать из них идола. Тот, кто сегодня жалуется на «технику» и изрыгает проклятие за проклятием, тот забывает, что ее появление восходит к вечной германской инициативе, которая должна также исчезнуть вместе с ее закатом. Но это привело бы нас к варварству, к тому состоянию, при котором когда-то погибли культуры вокруг Средиземного моря. Не «техника» убивает сегодня все живое, а вырождающийся человек. Он внутренне искажен, потому что ему в слабые часы его судьбы навязали чуждый мотив: исправление мира, гуманность, культуру человечества. И поэтому сегодня необходимо преодолеть гипноз, не углублять сон нашего поколения, не проповедовать «необратимость судеб», а возвеличивать те ценности крови, которые - будучи признанными снова - смогут дать и новому поколению новое направление и позволят сделать возможным создание и улучшение расового состава. Правильно заглянув в сущность предшествующих войн органически разграниченных народов индоевропейской семьи с чуждыми силами, поняв ход развития внутри жизни, свойственной их типу, заново испытав постоянно остающуюся неизменной внутреннюю позицию характера по отношению ко вселенной, мы узнаём, вернее ощущаем стремление нашего поколения, которое с ненавистью отвергает сегодняшнюю действительность в смысле действительности вечной: стремление согласовать рассудок и волю с направлением духовно-расового потока германской культуры. И если возможно, с потоком тех нордических традиций, которые дошли до нас из Эллады и Рима еще без фальсификаций. Это с философской точки зрения означает: дать мятущейся сегодня воле соответствующий ее первопричине великий мотив.
Если мы увидим здесь в героическо-художественной позиции существенное, неважно идет ли речь о воинах, мыслителях или исследователях, то мы также узнаем, что вся эта доблесть группируется вокруг одной высшей ценности. И это всегда была идея интеллектуально-духовной чести. Но честь находилась в состоянии духовно-интеллектуальной борьбы - так же, как и ее носители в состоянии физической борьбы - с ценностями носителей другой расы или с творениями народного хаоса.
Часть вторая
ЛЮБОВЬ И ЧЕСТЬ
Глава 1
Многие войны последних 1900 лет называют религиозными. В основном, по праву, но отчасти незаслуженно. Тот факт, что вообще из-за религиозных убеждений можно было вести истребительные войны, говорит о том, до какой высокой степени удалось лишить германские народы их первоначального характера. Уважение к религиозным убеждениям было для германцев-язычников таким же естественным, гак и для более поздних арийцев. Только проведение в жизнь претензии на единственную истинность римской Церкви ожесточило европейский характер и согласно естественной необходимости вызвало в Другом лагере возникновение оборонительной реакции, которая в силу того, что также велась за чуждую типу форму, со своей стороны должна была вызвать духовное очерствление (лютеранство, кальвинизм, пуританство). И, тем не менее, большинство войн лидирующие герои нашей истории вели не столько за теологические догматы веры, касающиеся Иисуса, Марии, сущности Святого Духа, очистительного огня и т.д., сколько за ценности характера. Церкви всех вероучений заявляли: «Какова вера, таков и человек». Для любой Церкви это было необходимо и сулило успех, так как таким образом человеческая ценность получала зависимость от навязываемых ими догм, и люди духовно приковывались к соответствующей церковной организации. Североевропейское же вероучение - сознательно или нет - постоянно утверждало: «Каков человек, такова его вера». Еще точнее, таков тип или содержание его веры. Если вера защищала внешние ценности характера, тогда она была истинной и хорошей, неважно какими формами ее окружало человеческое стремление. Если же она этого не делала, то она подавляла гордые собственные ценности и должна была восприниматься германцами в глубине души как гибельная. Есть две ценности, имеющие преимущество перед другими, в отношении которых уже почти два тысячелетия между Церковью и расой, теологией и верой существует полная противоположность; две ценности, корни которых ведут к воле, и вокруг которых в Европе издавна ведется борьба за господствующее положение: любовь и честь. Обе стремятся к тому, чтобы считаться высшими ценностями: Церкви хотят - как это ни странно звучит - при помощи любви господствовать, нордические же европейцы хотели при помощи чести свободно жить или свободно и с честью умереть. Обе идеи находили готовых на жертвы мучеников, однако их столкновение не всегда приводило к просветлению сознания, как бы часто оно не проявлялось в действительности.
Это сознание сохранилось и в наше время. Оно является мистическим переживанием и, тем не менее, ясно как солнечный свет.
Любовь и сострадание, честь и долг являются проявлениями духовной сущности, которые, будучи облачены в различные внешние формы, почти для всех способных создавать культуру рас и наций представляют собой движущие силы для их жизни. В зависимости от того, было ли отдано первое место любви в самом общем ее понимании или понятию чести как таковому, соответствующим этой духовной целеустремленности образом развиваются мировоззрение и форма существования соответствующего народа. Та или другая идея создавала меру измерения для всего мышления и всех действий. Но для того, чтобы создать определяющий критерий для эпохи, должен первенствовать тот или другой идеал. Нигде еще борьба между этими двумя идеями не была столь трагичной, как в конфликтах между нордической расой и народами, испытывавшими различным образом ее влияние, с соответствующим расовым и мировоззренческим окружением.
Ввиду возникающего вопроса, мотив которого оказался для нордической расы преобладающим над всеми другими при создании души, государства и культуры, совершенно очевидно, что почти все, что создало характер нашей расы, нашего народа и государства, это в первую очередь было понятие чести и неразрывно с ней связанная идея долга, порожденная сознанием внутренней свободы. А в тот момент, когда первенство получают любовь и сострадание (или если хотите - сострадания), в истории начинаются эпохи расового, народного и культурного упадка всех государств с соответствующей нордической ориентацией.
Это в настоящее время проповедуют до пресыщения индуизм и буддизм. Многие же из нас имеют об Индии представление как о стране, которая дает нам теософов и антропософов. Мы говорим об Индии как о мягкосердечном, расплывающемся во вселенной мировоззрении, которое учит любви и состраданию к человеку. Без сомнения право на эти взгляды утверждают поздняя безгранично расплывающаяся философия, учения веданты, атмана, брахмана, стремящийся освободить этот мир от страдания буддизм наряду с тысячами рассеянными по всей индийской литературе сентенциями этой точки зрения: «Нет ничего, чего нельзя было бы совершить при помощи доброты». «Счастливы те, кто возвращаются в лес, после того как ранее надеялись на удовлетворение потребностей, и даже к врагам испытывают любовь» и т.д. И, тем не менее, в эти наполненные любовью и состраданием умы позднего времени Индии проникают совсем другие, более ранние взгляды, которые признают не личное чувство счастья и отсутствие страданий как единственную цель, к которой следует стремиться, а исполнение долга и утверждение чести. В одной из древних индийских песен долг провозглашается даже «шестым чувством»; в Махабхарате вся борьба (в своей первоначальной форме) ведется вокруг этой идеи. Герой Фима, неохотно принимающий участие в войне, говорит, что покинет своего государя, если государь мой Юдхиштхира не удержит меня оковами долга кшатрия, так чтобы я без сожаления должен был поразить даже дорогих внуков его стрелами». Сильный Карна говорит:
