МИФ ХХ ВЕКА

В мировой истории появился германский человек. Он исколесил всю землю; он открыл множество тайн; он откопал на тропическом солнцепеке древние, давно забытые города; он исследовал поэзию, легендарные крепости; он расшифровал с несказанным усердием папирусные свитки, иероглифы и письмена на глине, он исследовал тысячелетние строительные растворы и камни в отношении их составных частей; он изучил все языки мира; он жил среди бушменов, индийцев, китайцев и составил для себя многообразную картину народных душ. Он видел, как техника, промышленность, философия, мораль, искусство и религия вырастали из начал разного рода до дел, разных по природе; он понимал личность, потому что сам был личностью. Он воспринимал дела народов как деятельность, т.е. как сформированную духовную силу, как выражение самобытного внутреннего мира. Его интерес выражался не только в том, чтобы выяснить, что люди так или иначе мыслили и действовали, а он не успокаивался до тех пор, пока хотя бы на уровне предположения не выявлял внутренние силы, которые к этому привели. Бывшие долгое время популярными усилия сравнивать китайцев и немцев, потому что оба народа одержимы манией коллекционирования и влечением к регистрации, остались полностью на поверхности. Нельзя судить о народной душе по отдельным особенностям, можно только по достижениям. И теперь мы видим, что китаец остался каталогизатором, немец же является хозяином исторической науки (если вообще это слово необходимо) и философом; т.е. коллекционирование было в одном случае целью, в другом случае средством. Результатом в одном случае была механическая систематизация, в другом случае картина мира. И в этом различие.

Было бы исключительно поверхностным просто сказать, как указано в упомянутом особом случае, что немцы от других народов и рас отличаются тем, что они представляют собой народ со способностями истории. Здесь, кроме прочего, заключается нечто другое. Так германец, особенно немец, в самой глубине своей чувствовал ценность и достоинство личности или все-таки сознательно предполагал их, потому что ощущал, как она где-то развивается или отстает в развитии, поэтому на основании живого чувства, на основании величайшей активности души его потянуло наблюдать за людьми, изучать их и проникать в их суть. Поэтому он понимал историю как развитие народной личности, поэтому под обломками и развалинами тысячелетий он искал доказательства человеческой силы.

И здесь мы имеем дело с одним из древних феноменов, которые невозможно ни объяснить, ни исследовать.

Поскольку германский дух инстинктивно чувствует вечность и неотъемлемость личности, поскольку он не защищает точку зрения о том, что «все это и ты тоже», в нем почти одном живет стремление изучать проявление других, чужих личностей. Грека не волновало доисторическое время, потому что он был человеком современности, современным лицом; у индийца не было истории, потому что время, развитие, личность - все это он рассматривал как фантомы; китаец коллекционировал все даты своего прошлого вплоть до буден правителя центра, он коллекционировал даты лица, он не толковал действительные факты личности; аналогично вел себя мумифицирующий себя египтянин. Сознательный взгляд на какую-либо культуру, как на выражение чего-то, чего никогда не было и никогда не будет, как на таинственную самобытность, - это деловито-мистический основной настрой нордическо-германского духа.

Поэтому европейцы смогли расшифровать иероглифы и вавилонские письмена на глиняных черепках; поэтому целые поколения направляли всю свою творческую силу на раскопки в Греции, Египте, на Ганге и Евфрате, чтобы найти сущность и растолковать ее. Если бы европейский дух обозначал только формирование личности, то это органичное распространение и органичное сосредоточение никогда бы не состоялись.

Называют душу Фауста и подразумевают при этом стремление к бесконечному в любой области. Но в основе его лежат не воспринимаемые больше нигде в мире с такой силой неповторимость и достоинство личности.

В результате такого глубокого уважения Хердер смог собрать голоса народов от Индии до Исландии, Гёте смог силой волшебства вызвать для нас Персию; германские ученые смогли показать нам реализацию такой далекой и такой часто близкой индийской души (Мюллер, Дойсен и т.д.). Богатая связями картина мира, показанная в контрасте и благодаря тому воспринятая с высокой степенью сознания, развертывается перед нашим духовным взглядом. Все обладает самобытной окраской и организацией, предвиденное и чужое одновременно а в центре и рядом стою я, нордический человек, ставшая сознанием личность. Это внутреннее настроение или это сознание являются последней причиной отрывочности, фрагментарности, одиночества, бесконечной удаленности во всей европейской культуре. Дон Кихот, Гамлет, Парцифаль, Фауст, Рембрандт, Бетховен, Гёте, Вагнер, Ницше - все они это пережили, высказали, создали или были свидетелями этого переживания. И здесь нордическое понятие деятельности вырастает в нечто совсем другое по сравнению с тем, что понимал Лао-Цзы под «действием» и что Будде казалось вредным и приносящим страдания. Еще более отмежевана идея деятельности от еврейского усердного труда, движущей силой которого является чисто приземленно-телесная цель. Только для западноевропейца деятельность является выражением внутреннего свойства в духовном развитии без приземленной цели, то есть формой нашей духовной активности. Следуя этому, мы действительно живем здесь на земле для высокой цели. Мы приписываем деятельности достоинство, которое нас одних приводит к нам самим. Здесь я вспоминаю глубочайший смысл слов Гёте: «Каждая деятельность при внимательном рассмотрении раскрывает в нас новые способности».

Здесь говорит совсем другая идея, чем у Дао де Дзен; но она также в корне отличается от той, которая знает четырежды святой путь. Лао-Цзы отвергает деятельность, потому что она должна идти вместе с действием; Будда точно так же боится страданий; Гёте же принимает страдание, считает его даже необходимым, возвышающим («Кто не умеет приходить в отчаяние, тот не должен жить»). Подобно великому мастеру Эккехарту он находит в одном единственном мгновении обогащающего душу блаженства, в переживании творческой деятельности искупление и преодоление страдания. С такой силой души просто нечего сравнить. Она могущественна, совсем не тиха и еще меньше преданно смешна, а при помощи широких крыльев парит над всем земным.

Если рассматривать не столько внешнюю жизнь, сколько внутреннее стремление народа, которое находит воплощение в его вели- чa йшиx представителях, то можно вкратце сказать: для китайца покой -это преодоление деятельности, чтобы идти дорогой судьбы без сознательных действий; для индийца покой означает преодоление жизни, первую ступень перехода в вечное; покой еврея - это ожидание дела, сулящего материальные успехи; покой нордического человека - это собранность перед деятельностью, это мистика и жизнь одновременно. Китай и Индия собираются разными способами преодолеть пульс жизни, для еврея покой - это лишь следствие внешних обстоятельств, северянину же требуется внутренне обусловленный органичный, творческий ритм. Только немногие могут выдержать этот нордический ритм в течение всей жизни, в процессе всего своего дела. Но поэтому-то они и являются для нас величайшими представителями нашего духа и нашей расы.

В некоторых наших великих представителях этот ритм - при всей страстности в частностях - дышит широко и мощно. Это творчество Леонардо, Рембрандта, Баха, Гёте. У других это биение пульса происходит сильнее, внезапнее, драматичнее. Об этом говорит творчество Микеланджело, Шекспира, Бетховена. И Иммануил Кант, который многим представлялся воплощением самой умеренности, подчеркивает, как самое глубокое свое убеждение, что только при помощи экзальтированности, т.е. высочайшей готовности души к действию, может быть создано великое произведение. Это было деликатным самопризнанием. Поэтому в творчестве мудреца из Кенигсберга слышится шум крыльев нордической души: «Толпа не замечает того, что философ вдохновлен».

Таким образом и в отношении к деятельности перед нашими глазами четко стоят духовные направления различных народов. Обычно разные китайцы и индийцы с одной стороны, еврей в качестве контраста и противоречия (не в качестве духовного антипода!), и вне их нордическо-германский человек в качестве (в этом вопросе) антипода обоих направлений, оба полюса нашего бытия: мистика и жизненная деятельность, охваченные, несомые динамичным чувством жизни, окрыленные приверженностью к свободно творящей воле и благородной душе. «Стать единым с самим собой» хотел мастер Эккехарт. И этого хотим, наконец, и мы.

КНИГА ВТОРАЯ. СУЩНОСТЬ ГЕРМАНСКОГО ИСКУССТВА

Произведение искусства -

это живое воплощение религии.

Рихард Вагнер

Часть первая РАСОВЫЙ ИДЕАЛ КРАСОТЫ

Глава 1

«Общая» эстетика. - Обусловленные расой оценки. - Греческий герой как человек нордического типа. - Силен как расово чуждая фигура. - Ублюдок (отпрыск) эллинизма. - Нордический идеал красоты Гомера. - Сократ как негрек. - Уничтожение прекрасного добрым.

Времена совершенства техники идут навстречу своему концу. Мы устали от бесконечных раздражении и соблазнов, нам более чем достаточно нервной обработки последних десятилетий; мы ненавидим неслыханное техническое расточительство всего того, что сегодня еще называет себя искусством. Мы чувствуем, что время интеллектуализма как явление, которое приписывает себе обладание культурными ценностями, находится при смерти; что