Ах, полиция!.. Что же она узнала?
— В последний раз нашу знакомую видели в Тифенкастеле в обществе одного господина. Кстати, он в тот же вечер покинул отель в Давосе, где жил свыше недели. По документам он значится Дюроком. Это вам что-нибудь говорит?
У Ширвиндта мертвеют губы.
— Так, кое-что, — отвечает он. — Продолжайте, пожалуйста…
— В газетах не появится ни строчки. Полиция считает, что здесь замешано гестапо.
— Кто же еще?! — говорит Ширвиндт с горечью.
— Нацисты у нас как дома. Берн, как водится, заявит формальный протест, но не будет добиваться возврата похищенной. Обычная практика. Помните историю в Дании? Тогда речь шла о двух помощниках английского военного атташе, официальных лицах! Немцы вывезли их среди бела дня, и датчане смолчали. Что же вы хотите от Берна?
Ширвиндт стискивает зубы и закрывает глаза. Тьма окутывает его — тьма, из которой улыбается Роз…
9. Ноябрь, 1942. Марсель, рю Жарден, 21
Совершилось!..
О продвижении немцев на юг Франции Жак-Анри узнает еще в пути. Поезд давно выбился из расписания, плетется, простаивая в Оранже, Авиньоне и Арле больше положенного. Почти на каждой остановке солдаты в стальных шлемах проверяют документы и кого-нибудь ссаживают; полевые жандармы с бляхами на мундирах подозрительно вглядываются в лица пассажиров, словно они по меньшей мере замаскированные «коммандос». Пропуск Жака-Анри подписан высшим руководителем полиции безопасности генералом Кнохеном, но и он не вызывает у патрулей особенного почтения. Требуют удостоверение личности, сверяют фото с оригиналом и только тогда неохотно возвращают бумаги.
— Можете следовать!
Очередная стоянка — в Тарасконе: лишние полчаса.
Под утро экспресс наконец минует Арль, где проверка особенно тщательна, и вместе с бледным рассветом вползает в Марсель.
На вокзале гестапо уже оборудовало фильтрационный пункт, и Жак-Анри становится в хвост длинной очереди, голова которой уперлась в стол перед турникетом. Здесь несколько штатских, пока еще корректных, сортируют людей и документы.
— Проходите!
— Проходите!
— В сторону!
— Но, мой бог, за что?!
— Не задерживайте! В сторону! Вахмистр, да утихомирьте же этого кретина!.. Следующий! Пропуск?
Мужчина в светлом пальто из верблюжьей шерсти цыпленком бьется в руках вахмистра и солдат. Вахмистр заводит ему руки за спину и вталкивает в двери вокзала. Женщина, стоящая в очереди возле Жака-Анри, бледнеет и начинает медленно оседать. Жак-Анри едва успевает поддержать ее.
— Вам плохо?
— О нет, ничего. Благодарю, месье…
Женщина пытается улыбаться. Еле держится на ногах, но все-таки пудрит нос, подкрашивает губы — красота кажется ей самой надежной защитой от гестапо. Старший из чиновников повелительно протягивает руку. Не поднимая головы от стола, торопит.
— Документы. Быстрее!
— Я еду к мужу.
— Что она говорит? — спрашивает второй гестаповец — юный Зигфрид с зелеными глазами кошки. — Ты понял ее?
— Она едет к… — переводит старший, заменяя слово «муж» непристойным словечком. И продолжает по-французски. — В сторону!
— Я еду к мужу, — настаивает женщина; ее хорошенькое личико становится белее пудры. — Я не могу опаздывать…
— Что она говорит? — допытывается зеленоглазый. Старший коротко смеется.
— Франция недоплатила нам по репарациям.
— Натурой? Старший кивает.
— В сторону!
— Стыдитесь, господа!
Из-за спины Жака-Анри, с бессильной яростью слушающего этот диалог, выдвигается рослый шатен в темном, очень респектабельном плаще и толстых дорожных перчатках. Не снимая перчаток, достает из кармана бумажник, а из него — необычного вида документ в виде карточки, вложенной в прозрачный пакет из целлулоида. Гестаповец смущен.
— Это была шутка… — начинает он.
— Фамилия? Чин?
Металлические интонации заставляют подобраться не только старшего, но и остальных. Зеленоглазый потихоньку отодвигается от стола.
— Криминаль-секретарь Ленц! СС-унтерштурмфюрер!.. Это была шутка, господин…
— Капитан фон Модель, штаб бригаденфюрера Рейнике! Кто научил вас так неуместно шутить, унтерштурмфюрер Ленц?
Жак-Анри настораживается. Из штаба Рейнике?.. Француженка роняет сумочку прямо к ногам капитана, и тот с галантной улыбкой возвращает ее владелице. Слегка наклоняет голову.
— Германская армия не воюет с населением, мадам. Господин офицер ошибся… Что поделать, у всех нервы!
— Я так благодарна!.. — лепечет француженка.
— Мадам позволит проводить ее? В целях безопасности, конечно…
Жак-Анри достает свой пропуск… «Армия не воюет с населением»! Сколько раз он слышал эту фразу! О да, вермахт, разумеется, не воюет с женщинами и детьми! И приказы о взятии и казни заложников подписывает не военный комендант Парижа. И деревни на Украине и в Белоруссии сожжены не армейскими частями. И массовые расстрелы по всей Европе проводятся не ими. Самое позднее через неделю марсельцы в исчерпывающей полноте оценят надежность этого заверения: «Армия не воюет с населением»!
Получив документы назад, Жак-Анри выходит на привокзальную площадь следом за немцем, назвавшимся фон Моделем. Тот ведет свою спутницу к серому «опель-адмиралу», за рулем которого сидит штатский. Женщина с признательностью улыбается своему спасителю. Еще одна Красная шапочка, обманутая господином Волком. За доверчивость она расплатится где-нибудь в отеле, куда не посмеет отказаться зайти… Но что ему нужно здесь, в Марселе, этому фон Моделю?
Трамваи еще не ходят, да и неизвестно, пойдут ли они сегодня, и Жак-Анри добирается пешком до пансиона мадам Бельфор. Он проникает в дом со стороны улицы Хёффер; лучше, если прислуга не увидит его. Поль, заспанный, в стеганом халате стоит у окна. Глаза его полны тоски.
— Это катастрофа, — говорит он. — Франция погибла. Ты слышишь — в Тулоне наши моряки взрывают свой флот! Он не должен попасть в руки к немцам.
Жак-Анри еще на вокзале обратил внимание на глухие взрывы, доносящиеся с моря.
— Ты уверен, Поль?
— Адмирал предупреждал меня.
— А Марсельская бригада эсминцев?
— Ее уже нет…
