В сощурах глаз, Ястребиных, карих, — Сладковатый полынный дым, Пламя ночных и полдневных марев Азии нависает над ним. Хаджибергенев знает: Хозяин прав, Соль — азрак тратур, Прольется кровь. Ведет от аулов По гривам трав Дорога, ни разу Не заплутав, Длинная, как У атамана бровь. Ой, джаман! Бежит сюда Дорога, как лисица в степях, — Там, в степях, кочует беда На ворованных лошадях. Там, в степях, хозяином — вор, Пика и однозубый топор. Он — свидетелем, Он там был. Глупые люди с недавних пор Ловят на аркан Казаков, как кобыл. Трусы, рожденные От трусих, Берут казаков Почтеннейших там За благородные Кудри их, Бьют их по благородным глазам, Режут превосходнейшие Уши им И благородные Уши те Бросают Презреннейшим псам своим, По глупости и простоте. Они за целых серебряных Пять рублей Не желают Работать целый год. Аллах, образумь! Аллах, пожалей Глупый, смешной народ! Хаджибергенев чувствует боль В сердце за них, — они Черпают всего лишь Только соль, Соль одну — круглые дни. Они получают пять рублей На руки в каждый год. Аллах, образумь! Аллах, пожалей Дикий, жадный Народ!.. Он отирает пот с лица. Рука от перстней — золотая. Идут, колышутся без конца Его табуны к Китаю. Ой-ё-ёй — идут табуны, Гордость и слава его страны. Овечьих отар пышны облака, У верблюдов дымятся бока, Град копыт лошадиных лют, Машут хвосты, и морды ревут, — Надо уберечь табуны. И вот Он рукой отирает пот. Надо надеть на народ узду Крепче и круче, Чем вначале, Чтоб в соляном И прибыльном льду Люди работали И молчали. Тут Корнила Ильич Ярков, Атаман станишный, Слово берет, — Он произносит его Без слов, Лаковый сапожок Вынося вперед. Хмель ишо гудит У него в башке, Бабий рот Казака манит Издалече, Будто он держит Еще в руке Круглые и дрожжливые Бабьи плечи. Но из-под недвижных Птичьих век Яростный зачинался Огонь… Как руку невесты,
