Польшей, то, во всяком случае, показа силы, чтобы навсегда привести Польшу в орбиту Германии». Кордт не сделал никаких намеков, добавляет Джебб, что правительство Германии будет готово пойти на компромисс. «Я должен сказать, что он, кажется, в крайнем случае допускал и мировую войну из-за Польши, если другие державы будут противиться воле Германии», — писал в заключение Джебб. Он высказал также и свою собственную оценку: инстинкт подсказывал ему, что «в данный конкретный момент» Гитлер не пойдет на риск мировой войны из-за польской проблемы.
Во второй половине дня 22 августа Чемберлен созвал заседание кабинета министров в связи с распространившимися сообщениями о предстоящем заключении пакта между Германией и Россией.
Перед заседанием на Даунинг-стрит военный министр Хор-Белиша имел завтрак с ведущими генералами Гортом, Айронсайдом и Паунеллом. Белиша был обеспокоен и просил Айронсайда о дополнительной информации в связи с польским вопросом. Новость из Москвы угнетающе подействовала на Белиша; он чувствовал, что для Англии дела складываются весьма скверно. Айронсайд настаивал на том, чтобы он на заседании кабинета потребовал мобилизации резервистов регулярной и территориальной армий.
На заседании кабинета министр координации обороны лорд Четфильд выступил с требованием провести мобилизацию, однако Чемберлен воспротивился дополнительному призыву, который коснулся бы около 110 тыс. резервистов. Создалась странная ситуация: начальник имперского генерального штаба Горт официально не высказался на заседании кабинета в поддержку требования мобилизации. Военный министр Хор-Белиша сразу же после заседания кабинета написал премьер-министру официальное письмо, испрашивая санкцию на призыв хотя бы 60 тыс. резервистов вместо 110 тыс. В противном случае, писал он, потребуется целая неделя для мобилизации в чрезвычайных условиях, с риском огромных скоплений людей и создания заторов, если это совпадет с эвакуацией и воздушными налетами.
Чемберлен объяснял, что мобилизация в данный момент была неправильно понята Гитлером и могла бы повредить тому призыву, который должен был прозвучать в его речи в парламенте в четверг. Он также намеревался послать личное письмо Гитлеру, в котором еще раз подтвердит решимость Англии выполнить свои обязательства в отношении Польши, которые никоим образом не изменились ввиду предполагаемого пакта между Германией и Советским Союзом. Правительство все еще придерживалось мнения, что в трудностях, возникших между Германией и Польшей, нет ничего такого, что могло бы оправдать применение силы, которое неизбежно приведет к общеевропейской войне.
После заседания кабинета было опубликовано коммюнике, в котором приводилась вышеуказанная точка зрения правительства, а также сообщалось, что в четверг правительство запросит у парламента чрезвычайные полномочия и что оно санкционировало принятие определенных мер предосторожности. В свою очередь комитет начальников штабов разослал указания всем командующим, что, если появится необходимость осуществления воздушных налетов на Германию, они должны быть направлены только против тех целей, которые являются «военными объектами» в самом узком и прямом значении этих слов.
Однако Чемберлен ничего не сказал членам кабинета о том, что за день до этого, 21 августа, министр иностранных дел получил письмо из Германии, в котором сообщалось, что Геринг хотел бы приехать в Лондон, чтобы встретиться с Чемберленом, о чем ни Хор-Белиша, ни его военные советники не имели ни малейшего понятия. Сразу же в строжайшем секрете были приняты подготовительные меры, связанные с прибытием Геринга на следующий день после заседания кабинета. Он должен был приземлиться «на заброшенном аэродроме» и оттуда на машине ехать в Чекере.[54] Там весь обслуживающий персонал будет отпущен, все телефоны отключены на время переговоров между Чемберленом и Герингом.
Весь вторник Чемберлен и Галифакс ждали подтверждения предстоящего визита Геринга, и это, возможно, явилось причиной нежелания Чемберлена санкционировать мобилизацию резервистов регулярной и территориальной армий, о чем просили Четфильд и Хор-Белиша. Однако подтверждение не поступало. В четверг утром, перед тем как собрался парламент, чтобы одобрить законопроект о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий, Галифакс получил известие, что Гитлер отменил поездку, так как считал, что «визит не принесет немедленной пользы».
Однако этот эпизод случайно или преднамеренно сослужил определенную службу Гитлеру. Он усилил колебания англичан и отсрочил проведение англичанами тех мероприятий, которых больше всего боялся Гитлер. Даже после того как была отменена поездка Геринга, когда члены кабинета снова встретились перед выступлением Чемберлена в палате представителей, премьер-министр все еще не хотел санкционировать проведение каких-либо мер, указывающих на решимость Англии действовать немедленно, если поляки подвергнутся нападению. Он сообщил членам кабинета, что они встретились не для принятия решений, а чтобы ознакомиться с ходом последних событий. Премьер-министр сказал, что, согласно сообщению английского посла в Берлине, Гитлер заявил, что если англичане предпримут какие-либо дальнейшие меры по мобилизации, то вооруженные силы Германии будут полностью мобилизованы «в качестве меры защиты, а не угрозы». Чемберлен все еще возражал против какого-либо дальнейшего существенного призыва резервистов, который мог бы спровоцировать Гитлера. Он хотел подождать результатов встречи Гендерсона с Гитлером, которая предполагалась в этот день.
Таким образом, Гитлер — пленник своего намеченного плана — пока что более успешно держал англичан в состоянии успокоенности, чем французов. Считалось, что во Франции идет мобилизация, и французская армия представляла собой значительно большую непосредственную военную угрозу немцам, чем англичане; однако Гитлер был убежден, что французы не двинутся без политической и военной поддержки англичан. Поэтому для него было важно, чтобы англичане как можно дольше оставались в состоянии нерешительности и бездействия. Когда он наконец сообщил англичанам, что Геринг не приедет, оставалось менее 48 часов до намеченного вторжения в Польшу. И когда Чемберлен сказал членам своего кабинета в этот день, что они собрались не для принятия решений, это было все, на что мог надеяться Гитлер, ибо без решения англичан французы не предприняли бы никаких действий на Западном фронте.
Теперь мы видим все последствия той несостоятельности, которую проявили разведывательные службы, оппозиция Гитлеру в Германии, «хорошо осведомленные» дипломаты, не оценив всей важности принятых Гитлером решений на совещании узкого круга лиц в Оберзальцберге 14 августа, ибо последовавшая за этим дипломатическая и политическая шарада не заключала в себе никакого смысла. Были приняты окончательные решения военного характера, определен график осуществления боевых операций. Все остальное было маскировкой, и, как мы видим, исключительно успешной.
Здесь мы должны вернуться к 22 августа. В то время как руководители видов вооруженных сил во время завтрака у своего министра высказывали всякие предположения относительно германо-советского соглашения, а на Даунинг-стрит премьер-министр и министр иностранных дел с нетерпением ожидали известия о подтверждении предстоящего визита Геринга, Гитлер созвал большое совещание всех своих командующих в конференц-зале резиденции в Оберзальцберге. Они встретились, как и Белиша со своими генералами, в полдень 22 августа. Геринг в Берхтесгадене и вовсе не готовился к встрече с Чемберленом: он получал последние указания к боевым приказам.[55]
Существует три или четыре версии высказываний Гиглера на этом совещании. Между ними имеются некоторые расхождения в деталях, но не в существе изложенных Гитлером своих намерений и планов. Поэтому трудно согласиться с утверждениями генерала фон Манштейна, что он и генерал фон Рундштедт покинули Берхтесгаден с убеждением, что никакой войны не будет, что поляки подчинятся, что англичане и французы не пойдут на риск возможной мировой войны.
В записях двух выступлений Гитлера, сделанных генералом Гальдером, основное внимание уделено военным разделам в выступлениях фюрера: необходимо обеспечить тылы Германии на Востоке, прежде чем идти на завершающее сражение с Западом; желательно подвергнуть вермахт испытанию перед решающей схваткой. «Германия должна быть твердой, — говорил Гитлер, — нам предстоит отразить контрдействия англичан и французов. Мы должны действовать с беспримерной жестокостью и решительностью. Целью является не установление новых и лучших границ, а уничтожение врага, в первую очередь Польши». Была определена дата нападения — 26 августа.
Адмирал Бем сделал более полные записи, чем Гальдер; более подробные записи и у генерала Варлимонта, заместителя Йодля в штаб-квартире фюрера. Записи Бема цитируют Гитлера в больших подробностях. Гитлер еще весной принял решение прийти к этому конфликту. Он предполагал сначала, до решения польской проблемы, действовать против западных Держав. Однако обстоятельства вынудили его изменить эти намерения. Он пришел к выводу, что если сначала нападет на Францию и Англию, то поляки предпримут наступление на тылы Германии на Востоке, в то время как ее вооруженные силы будут полностью заняты на Западе. Однако французы и англичане не нападут на Западный вал, пока Германия будет занята разрешением своего спора с поляками. Английское перевооружение нереально, оно носит главным образом пропагандистский характер. «Мы будем сдерживать Запад, пока не разделаемся с поляками».
Следующей причиной, вынудившей ускорить события, был неблагоприятный ход выполнения четырехлетнего плана Геринга. Введенные ограничения должны были сказаться только через несколько лет; в 1939 году у Германии значительно лучшие условия для действий, чем те, которые будут в 1942 и 1943 годах. Опасность, которую нужно признавать и учитывать, состоит в том, что Англия и Франция могут напасть на Германию на Западе, но для Германии выбора нет: Германия теперь, вследствие англо-французского бездействия, имела хорошие шансы на успех; через ближайшие несколько лет таких шансов выиграть войну не будет.
Во втором выступлении Гитлер более конкретно говорил о ближайших задачах. Он опять настаивал, чтобы командующие не проявляли жалости, сентиментальности и были тверды в своих решениях. Быстрота — это все. Он сообщил им, что нападение, по всей вероятности, произойдет утром в субботу — через четыре дня. Когда Гитлер закончил свое выступление, Геринг первым начал аплодировать и от имени всех присутствовавших поблагодарил фюрера за его блестящее руководство. Он также выразил полную решимость присутствовавших добиться претворения в жизнь воли фюрера.
Времени зря не теряли. В тот вечер в министерстве иностранных дел фон Вейцзекер получил от немецкого представителя в Данциге Везенмейера подробный план готовящейся против поляков провокации, чтобы ответные действия поляков немцы могли использовать как повод к войне. Он описывал, как были созданы склады оружия специально для того, чтобы их обнаружили поляки, и подробности пяти этапов, которые последуют, чтобы вызвать необходимый кризис: поляки будут вынуждены прибегнуть к таким мерам, которые оправдают использование Германией вооруженных сил. Везенмейер просил, чтобы его донесения немедленно передали фюреру. Это и было сделано. На следующий день, когда английский посол прибыл с личным письмом Чемберлена Гитлеру, последний закончил долгий разговор с Гендерсоном предупреждением, что при следующей провокации со стороны поляков он будет действовать. «Вопрос о Данциге и коридоре так или иначе будет ликвидирован. Я хочу, чтобы вы обратили на это внимание». Однако донесение Гендерсона об этой встрече было воспринято в Лондоне только как еще один встречный удар в тяжбе за выгодные позиции (а Гитлер вполне мог иметь в виду это как средство запугивания слабовольного английского кабинета). В действительности выражение «так или иначе» не имело для него существенного значения: теперь он был уверен, что англичане ничего не предпримут, когда он вторгнется в Польшу. Все остальное для него пока что было несущественным. В этот день он приказал начать наступление на Польшу утром 26 августа: оставалось три дня.
Однако не все еще было решено или потеряно. В этот вечер, когда Гитлер говорил с Гендерсоном безапелляционным тоном, на какой-то момент инициатива перешла к французам. Верховный совет национальной обороны Франции собрался 23 августа в здании военного министерства в Париже под председательством премьер-министра Даладье. Присутствовали также министры иностранных дел, авиации, военно-морских сил, представители генерального штаба Гамелен, Дарлан, Вюйльмэн, Жакомэ и их основные помощники. Даладье поставил перед советом три вопроса, те самые три вопроса, ответы на которые английское и французское правительства обязаны были дать за многие месяцы до этого. Это была запоздалая и последняя возможность. Даладье
