'Ведут дела вместе, как и положено отцу и сыну', - невольно мелькнуло в голове кронпринца.
— Рады вас видеть, ваша милость, — поклонился посетителю мастер Филиас и кивнул сыну.
Тот взял с маленького одноногого столика небольшой поднос с кубком, накрытым вышитой салфеткой. Сдернул ее и протянул кубок Мелину, сопроводив действие поклоном, радушной улыбкой и такими словами:
— Горячее вино с медом. Уважьте, не откажите.
'Замечательно', - подумал Мелин и довольно взял питье, благодарно кивнул ювелирам и выпил.
Да! Получилось замечательно! После пронизывающего ветра, холода и снежных вихрей, это питье показалось райским. В один миг кровь по жилам разогналась, как весенний ручей, а мысли стали легче бумажных цветов. Тех, которые сыплют на головы пляшущих на веселом Воротее…
— Мне бы перстенек приобрести, господа хорошие, — улыбаясь в ответ, сообщил о цели своего визита юноша.
— Матушке? Сестре? Или сердечной подруге? — осведомился мастер Филиас, с неподдельным интересом глядя на молодого человека.
— Подруге, сердечной. Для обручения, — уточнил Мелин.
— Опишите ее, ваша милость, — с очередным поклоном попросил сын ювелира. — Нам будет легче выбрать, — и пригласил клиента к стеклянному прилавку, где на темно-синем бархате покоилось с полсотни всевозможных колечек и перстней.
Пробегаясь глазами по всему этому великолепию, Мелин бормотал, освежая в памяти образ Нины:
— Она едва из детства, тонкая, маленькая. С большими карими глазами… Может быть, вот это подойдет, — и осторожно взял тонкий золотой перстенек, похожий на свернутый в колечко цветок; в головке цветка лежал, словно капля росы, прозрачный голубой камушек размером в гречишную крупку. — Оно красивое. И такое же хрупкое, как моя барышня…
— Это голубой бриллиант на белом золоте, ваша милость, — заговорил мастер Филиас. — Перстень делал мой лучший мастер. Это очень тонкая, изящная работа. Весьма подходит для юной девушки. А для обручения — просто идеальный выбор. Если он вам глянулся, скажу, что у вас отменный вкус…
— Да, это для нее, — уверенно тряхнул головой Мелин, повернув колечко к свету — бриллиант моментально взорвался тысячами радужных бликов, весело, празднично.
Краем глаза заметил, как довольно переглянулись и кивнули друг другу ювелиры, отец и сын.
— Сколько? — желая поскорее разыскать Нину и подарить ей изящную драгоценность, бахнул Мелин.
— Двадцать пять золотых дукатов, ваша милость.
— Что ж, отсчитайте, сколько там, — кронпринц отцепил от пояса тугой, тяжелый кошель, украшенный богатой вышивкой, и передал его сыну Филиаса.
Он не торговался. За такое ювелиры снабдили его изящным парчовым футляром для перстня и предложили услуги охраны.
— Наши люди сопроводят вас туда, куда пожелаете, ваша милость.
Мелин не отказался. Ему все больше и больше нравилось ощущать свою значимость и потреблять все блага, приложенные к знатности и богатству.
Поэтому на Звонкую улицу, к тому самому дому, где без малого полгода назад они с Лариком снимали комнату, кронпринц прибыл не один, а 'под конвоем' из двух дюжих молодцев. Там он их поблагодарил, дал каждому по серебряной монете и, дождавшись, когда они уйдут, ступил на постоялый двор.
— Да неужели я вас вижу?! Не сплю, а вижу?! — с порога заорал и растопырил толстые руки хозяин дома, увидав знакомое и славное лицо Пека- Рифмача и лорда Мелина.
— Тише-тише, — предупредил его восторги юноша. — Не стоит орать. Я не я, и рожа не моя.
— Понимаю, ваша милость, понимаю, — кивнул хозяин. — Но все-таки, я безумно рад, что вы снова топаете по улицам Илидола. Какими же судьбами?
— Долго рассказывать, — пожал плечами Мелин. — Скажи лучше, где Нина? Могу я ее увидеть?
— Так в дом пройдите. Чего на морозе болтать? По чарочке пропустим, я вас накормлю, про Нину расскажу, — лопотал хозяин и распахивал перед высоким гостем двери.
Молодой лорд послушался. Тем более: он надеялся, что зайдет и где-нибудь в трапезной зале встретит ту, ради которой приехал.
В столовой, куда провел юношу хозяин, Нины не было. И за стойкой не было, и в полутьме коридора, ведущего к лестнице и кладовым.
— Вот-вот, — приговаривал хозяин, усаживая Мелина за стол. — Сейчас и вино, и покушать, все будет. Эй, Тайрен, где ты там, лоботряс? — это он прокричал кухонному мальчишке, что выглянул из-за стойки. — Крикни в кухню — пусть баранину жарят! Да волоки тимьянку из погреба!
— Где Нина-то? — нетерпеливо переспросил Мелин.
— Нина? Славная девушка, да, — кивнул хозяин. — Она у меня теперь уж не работает. Оно и верно — зачем замужней работать-то?
Мелин так резко подскочил, что едва сосновый стол не опрокинул:
— Замужней?!
— Да, ваша милость. Замужем она, наша крошка Нина. Удивлены? Дааа. Как быстро время-то летит, ох быстро…
— Да ты врешь!
— Разве буду я вам врать, ваша милость? Да никогда! — хозяин даже кулаком себя в грудь ударил и охнул при этом.
Побелевший наследник лагаронского престола без сил опустился на скамью, словно это его от всей души кулаком ударили, и не куда-нибудь, а в голову:
— Как это? Так быстро замуж? Она же такая молоденькая…
— Для замужества — в самый раз, — авторитетно говорил хозяин, расставляя перед гостем принесенные с кухни яства. — А для нее, сироты круглой, и подавно. За мужем будет, как за каменной стеной. Я сам давно ей советовал парня себе подходящего подыскать. Хоть и не с руки мне хорошую работницу терять, а не очень-то по нраву мне было видеть, как она тут надрывается…
— Давно ли? — тускло спросил Мелин.
— А? — не сразу понял хозяин, откупоривая бутылку душистой тимьянки.
— Давно ли она замужем?
— Наверно, больше месяца.
— Больше месяца? Больше месяца, — потерянно пробормотал юноша и, вздохнув, опрокинул в себя первый бокальчик настойки…
Глава десятая
Через час в старшем сыне короля Лавра Свирепого плескалась уже вся бутылка тимьянки. И вот он по-братски обнимал хозяина постоялого двора за толстую красную шею, натертую вечным ношением фартука, и постанывал, чувствуя себя самым несчастным человеком на свете:
— Я ж к ней приехал. А она — замуж… как же так? Почему?
— А вы к ней чего? Свататься, что ль? — спрашивал не менее хмельной хозяин.
— В самое яблочко… ой! — это вырвалось у Мелина потому, что локоть, которым он опирался на стол, сорвался вниз.
— Вот тут я не понимаю, ваша милость, — признался хозяин, помогая гостю устойчивее замостить локоть обратно. — Разве ж она вам пара? Вам бы знатную леди. Разве лорды женятся на горничных?
— Почему ж нет?
— Ну, — пожал плечами хозяин, — сами посудите: какая из Нины леди? Ступить, слово сказать, голову наклонить — все у знатных по-особому делать нужно. А что она умеет? Веником да тряпкой махать. Пироги печет хорошие, да разве это дело для знатной дамы? Это все для простой девушки хорошо…
Мелин слушал его рассуждения хмуро, но не возражал. Он, хоть и имел сейчас хмельную голову, а все мотал на у, вполне верно предполагая: подобные речи ему мог говорить и отец.
В словах хозяина было много разумного и правильного, но не находил в них юноша главного — того, что успокоило бы его внезапно и остро разболевшееся сердце. В эти минуты Мелину казалось, что дальше в его жизни — сплошной темный туман, в котором уже никогда не будет вспышек радости и огней веселья…
— Так-то, ваша милость, — закончил свою речь хозяин и плеснул себе и гостю еще по паре капель тимьянки. — Уж простите, что я вас как бы поучаю…
Мелин снисходительно махнул рукой. Выпив настойки, бросил в рот кусок жареной колбасы, пожевал и спросил:
— Кому ж повезло? За кого Нина замуж вышла?
— А за ней давно один паренек приударял. Он, как и батюшка ее покойный — по кузнечному делу, подмастерьем пока. Знаю, что не раз уже к Нине сватался — год назад, на день Божьей песни, захаживал. Она тогда ему отказала: рановато, мол, мне замуж-то. Парень подождал годок, и вот опять подкатил, и всё, как положено: с букетами и подарками. Тут уж у них все сладилось, — хозяин сказал и заметил сразу, как потемнело лицо его высокого гостя. — Ваша милость, вы не переживайте. Вот еще бокальчик — душу повеселить. Богом прошу: не кручиньтесь в моем доме…
— С радостью ли она замуж шла? — пропустив его уговоры мимо ушей, спросил Мелин, осушив еще рюмку.
— Конечно, — разулыбался хозяин, поддержав молодого лорда в выпивке. — Для всякой девушки замужество — большое счастье: и богатая, и бедная под венец идут охотно… А разве хорошо это — одной век вековать, без мужа, без детей и внуков? Каждой барышне положено семьей обрасти. И каждому парню, конечно, тоже… Вот и у Нины: хоть и скромная свадьба была, а все, как у людей: без сучка и задоринки. В храме повенчались, и тут, в зале моем пировали. Бог даст — скоро и детишек заведут, холить, растить будут…
— Пировали… детишки, — заскрипел зубами кронпринц, мрачно посмотрел на вновь пустую рюмку, затем — на хозяина, который вдруг икнул и вопросительно глянул на блюдо с бараниной, словно решил у него поинтересоваться о том, отчего на него икота напала. — А ты почему не наливаешь?
— Это… Ваша милость, простите, — промямлил хозяин и исправил свою оплошность.
Следующие рюмки бражники выпили молча, и какое-то время тихо и неподвижно сидели, глядя в дальний сумрачный угол залы, словно ждали чьего-то явления из темной, как зимняя ночь, тени. Минуту спустя, наследник Лавра Свирепого, совершенно убитый крепостью тимьяновой настойки, тоном жалобщика проворчал что-то себе под нос и ткнулся отяжелевшей головой в крышку соснового стола, потревожил при этом тарелки с солеными грибами и прочими
