— И мне, — сказала Маша, — тоже море нравится. Так бы я всё ехала и ехала на вашем пароходе.
Так сидела Маша и говорила с капитаном, и вдруг капитан спросил:
— Маша, а где сейчас твоя мама?
— Она спит, — сказала Маша, — она в каюте.
— А она знает, что ты ко мне пошла?
— Нет. Откуда же ей знать! — отвечала Маша, — Я сама шла, шла и пришла.
— А в какой же вы каюте едете? — спросил капитан.
— Я не знаю в какой, — сказала Маша. — У нас одна кровать стоит, а над ней другая висит. На нижней мама спит, а на верхней я буду спать.
Тогда капитан задумался, а потом сказал:
— Знаешь, Маша, у нас на пароходе таких кают много. Как же нам быть?
Тут Маша сказала:
— А вдруг мама уже проснулась! Она будет беспокоиться, огорчаться, когда увидит, что меня нет. А ей это нельзя, ей доктор запретил.
А капитан говорит:
— Ладно, я придумал. Сейчас мы и маму твою отыщем, и ты свою каюту найдёшь. Ты тут посиди, а я сейчас приду, только никуда не уходи.
И капитан вышел из каюты. А Маша сидела, держа на руках Елизавету Петровну, и говорила ей:
— Елизавета Петровна, что мы с тобой наделали! Что же теперь будет?
А мама спала, спала в каюте и вдруг проснулась и говорит:
— Маша, Маша, долго ли я спала?
И никто ей не отвечает. Маши-то в каюте и нет. Ведь она к капитану ушла.
Тут мама ещё раз говорит:
— Маша, Машенька, где ты?
Встала мама с кровати, видит — нет Маши в каюте. Вышла она в коридор. Думает, может, Маша нарочно её попугать вздумала и за дверь спряталась.
Нет, и в коридоре нет Маши. Тут мама сказала:
— Ах, где же она, где же она, моя Маша?
И побежала по коридору, потом наверх по лестнице, выбежала на палубу.
На палубе дул ветер. На одной скамейке сидели два гражданина с поднятыми воротниками.
— Граждане, — сказала им мама, — не видели ли вы девочки с куклой на руках?
Один гражданин сказал:
— Я как будто бы видел.
А другой сказал:
— А я как будто не видел.
Тогда первый гражданин сказал:
— Ты, Иван Петрович, потому не видел, что ты спал.
А второй гражданин обиделся и сказал:
— Сам ты спал! Ты её, верно, во сне видел.
А первый гражданин сказал:
— Нет, я не спал, это ты спал.
А второй гражданин сказал:
— Нет, ты спал, а я не спал.
И вот начали они спорить, кто из них спал, а кто нет.
Видит мама — не добиться от них толку, и дальше побежала. Весь теплоход вокруг по палубе обежала — нигде нет девочки Маши!
А мама всё ходила, ходила и искала Машу. Ходила и думала: «А вдруг моя Маша упала в море!» И тут она так испугалась, что села на скамейку и заплакала.
— Маша, — плакала она, — бедная моя, любимая Маша! И как это только я могла заснуть и не закрыла дверь на ключ! Вот теперь моя Маша, наверно, утонула…
И вдруг над самой маминой головой заговорило радио: «Граждане, граждане, граждане, слушайте, слушайте! Девочка Маша пяти лет с куклой находится в капитанской каюте».
Понимаете ли вы, как мама обрадовалась, когда она это услышала!
Побежала мама в капитанскую каюту, а Маша бросилась к ней навстречу и сказала:
— Ты что, плакала?
— Ну конечно, — отвечала мама, — плакала. Да и как же мне было не плакать, когда я думала, что ты в море упала!
Тогда Маша сказала:
— Мама, прости меня, я никуда больше без тебя ходить не буду.
И пошла спать.
Они плыли ещё три дня на этом пароходе, и все эти три дня Маша никуда не отходила от мамы. И чем дальше они плыли, тем становилось всё теплее и теплее. Днём светило солнце, в море играли дельфины и низко, над самой водой, летали чайки. От левого борта был виден берег, и на берегу — горы, покрытые лесом.
На третий день под вечер подошёл теплоход к Сухуми. Уже было совсем темно, и с теплохода были видны только огни, горевшие в сухумских домах, а самих домов не было видно. Теплоход остановился у пристани, на борт поднялись носильщики; один взял мамины и Машины вещи и вынес их на пристань, потом пошёл по набережной, а оттуда свернул на какую-то улицу.
Мама и Маша шли за ним. Маше очень хотелось спать, она несла на руках куклу Елизавету Петровну, и кукла лежала у неё на руках и спала. Глаза у неё были закрыты, и у Маши тоже глаза то закрывались, то открывались. Она шла и наполовину спала, а наполовину не спала.
То ей казалось, что она плывёт по улице на пароходе, а из-за угла ей навстречу вылетает на самолёте кит, и когда ей это казалось, это значило, что она уснула, а когда она видела маму, улицу с невысокими домами и высокими незнакомыми деревьями, носильщика и Елизавету Петровну, это значило, что она проснулась. Так она и шла — то засыпала, то просыпалась. Наконец они постучали в калитку какого-то дома; там громко залаяла собака.
«Верно, это Петушок, — подумала Маша. — Верно, мы в Москве. Должно быть, всё это мне приснилось: и про самолёт, и про пароход, на котором мы по морю ехали».
Но это был не Петушок, это была большая чёрная собака, и звали её Алёшкой.
— Алёшка, Алёшка! — позвала хозяйка домика; потом она вышла маме навстречу, расцеловалась с ней и сказала — Здравствуй, здравствуй, Надя! Как давно мы с тобой не виделись! Это что же, твоя дочка?
— Да, её зовут Маша. А Маша сказала:
— Мою куклу зовут Елизавета Петровна. Мне очень, очень хочется спать.
Хозяйка посмотрела на Машу и говорит:
— Смотри-ка, Надя, дочка-то твоя совсем спит. Давай-ка мы её уложим поскорее.
Они раздели Машу, потом уложили её в кровать. И тут наконец Маша уснула по-настоящему. И во сне она увидела Наташу, и Вову, и Валю, и Галю, и капитана. И капитан пел песенку:
