В нынешней войне, особенной и небывалой, человечество потрясено в основах бытия, и народные массы призваны к повышенному волевому и моральному состоянию. Нынешняя война - это война моторов. Это так, но это не полное определение: моторов и силы преодоления страданий, нравственной силы.
В этой войне не счастье, не случай и не только талант полководца принесут победу; победит та сторона, у которой больше моторов и тверже нравственный дух народа.
Нравственные категории приобретают решающую роль в этой войне. Глагол уже не только уголь, пылающий в сердце человека, глагол идет в атаку миллионами штыков, глагол приобретает мощь артиллерийского залпа.
Вот почему особенно уместно в наши дни говорить о литературе, о каменщиках крепости невидимой, крепости души народной.
Нравственный свет никогда, даже в самые трудные и тяжкие времена, не угасал в русском народе. То он дивно светил в устном творчестве, в сказках и песнях, то теплился огоньком копеечной свечи в келье летописца, то жег и звал на подвиги совести в творениях неистового Аввакума. Все разгораясь, он осветил мир неугасимым пламенем русской литературы, - от Ломоносова до наших дней.
По силе идейного огня и нравственной глубины образов, богатству и пластичности языка наша литература - явление удивительное, единственное в мировой литературе, вызывающее преклонение всякого, кто мыслит. Мы несем миру тот образ человеческий, с которым только и могут жить люди и побеждать во имя движения к совершенному.
Октябрь был рубежом, когда завершился огромный период развития русской литературы - к р и т и ч е с к о г о р е а л и з м а. Нынешняя Отечественная война завершила два с половиной десятилетия советской литературы - п е р и о д п о и с к о в п о з и т и в н о г о с о ц и а л и с т и ч е с к о г о р е а л и з м а, в основе которого лежало отражение всех общественных процессов борьбы и строительства нового, справедливого мира и напряженного строительства обороны перед надвигающейся мировой войной. В эту войну советская литература начинает свой новый период - она пошла в окопы и на заводы, и она становится живым и непосредственным голосом воюющего народа, почти народным творчеством.
С позиций сегодняшнего дня мы окидываем путь, пройденный классической и советской литературой.
Достоевский говорил о русских писателях, что все мы вышли из гоголевской 'Шинели'. Но так ли это? Наряду с галереей 'униженных и оскорбленных', наряду со сладкой российской бездеятельной тоской, с монстрами города Глупова, - проходят образы простых, отважных, честных русских патриотов, - Гриневы, Тушины, Денисовы, герои 'Севастопольских рассказов', 'Войны и мира'. Эта линия русской литературы протягивается прямо к Сталинграду, к тем героям Красной Армии, которым изумляется мир.
Слишком много было отдано в истории литературы и в преподавании ее 'лишним людям', чеховским людям, - так много, что немцы широко использовали для пропаганды против нас этот мотив, стремясь представить русского человека как лишнего человека.
Правда, сила классической русской литературы XIX века состояла как раз в том, что, изображая униженного и оскорбленного, она внушала читателю необходимость революционного выхода, говорила ему: 'Человек создан для счастья, как птица для полета', и, наконец: 'Человек, это звучит гордо!'
На гребне классической литературы стоит огромная фигура Льва Толстого. Он весь - из противоречий, потому что он всей обнаженной совестью дышит противоречиями своего времени. Он готов сам пожирать самого себя. Его мощь, как у Антея - земля, народ, неугасаемая нравственная сила народа. После Льва Толстого литература переваливает через хребет и клонится к упадку. Лев Толстой пишет Н. Страхову: 'После Пушкина, Лермонтова, Гоголя одна линия нашей литературы пришла совсем в упадок, другая пошла в народ, ушла под землю и выплывет, бог даст... Счастливы те, кто будет участвовать в выплывании'.
Лев Толстой ушел под землю, как Вий, опустив сердитые веки. С ироническим вздохом ушел Чехов. В тоске ожидания грозного возмездия томился Александр Блок, чтобы спеть 'Скифы' и 'Двенадцать' и уйти раньше времени. Классический период критического реализма завершился. Оставалась одна фигура - Горького, и он шагнул в будущее, чтобы начать собою новый период советской литературы.
Горький - на рубеже двух эпох. Он - живой мост между нашим классическим наследием и нами. Горький пришел в литературу как посланец революции, пришел, чтобы 'не соглашаться со свинцовыми мерзостями жизни' и победить их. Опираясь на марксизм, на беседы с Лениным, на знание народной жизни, на свой жизненный опыт, он создал поэзию воинствующего гуманизма. И этот гуманизм стал знаменем советской литературы.
В классический русский реализм Горький внес те новые революционно-романтические элементы, которые в советской литературе развились в целое направление социалистического реализма.
На съезде писателей в 1934 году Горький сказал: 'Мы накануне катастрофы, фашизм готовит новую всемирную бойню...' И далее, как бы предвидя наши дни: 'Мы вступаем в эпоху, полную величайшего трагизма, и мы должны готовиться, учиться преображать этот трагизм в тех совершенных формах, как умели изображать его древние трагики... История призвала нас на беспощадную борьбу со старым миром'.
Горький выпестовал, а затем и повел советскую литературу по пути раскрытия общечеловеческого смысла тех глубоких общественных и экономических процессов, которые начинались с бывшей Российской империи всерьез и надолго.
Именно это - о б щ е ч е л о в е ч е с к и й н р а в с т в е н н ы й и и с т о р и ч е с к и й с м ы с л в с е г о с о в е т с к о г о с т р о и т е л ь с т в а, - как единственного пути развития общества, - и б ы л о т о й н о в и з н о й и т е м п р е и м у щ е с т в о м, которые внесла советская литература в сокровищницу мировой литературы. То, что удалось советским людям завоевать и построить, те человеческие качества, которые советские люди при этом обнаружили, те идеи, которые их вдохновляли в упорстве построения нового общества, - все это послужило советским писателям материалом, сюжетом, идеей их произведений.
Пусть иные из них были слишком прямолинейны, схематичны, иные вместо пера вооружены дубиной, другие не выдержали критики времени, - во всех них отражено биение неповторимых эпох: гражданской войны, строительства пятилеток, борьбы за бесклассовое общество, эпох, которые поучительны для всего человечества.
Советская литература не только ставит вопросы о судьбах и путях человека: 'что делать?' и 'кто виноват?', как это ставила литература классическая, но отвечает на эти вопросы, отвечает с тем мужеством, какое она подслушала в грохоте народного строительства. Она охотно показывает моменты нравственного перерождения человека при соприкосновении его с обществом, строящим справедливость.
Типический герой советской литературы - это человек и д е и и д е й с т в и я, р а с к р ы в а ю щ и й с я ч е р е з и с т о р и ч е с к о е д е л о с в о е г о н а р о д а. Дело так велико, что нередко герой повествования скрывается за очертаниями строительства, и истинным героем становится завод, город, плотина, рудник...
У героя советской литературы, не в пример классическим героям, мало рефлексии, самоанализа, - это пионер новой земли, у него засучены рукава, у него грубый голос, он немногословен, он знает, куда ему идти и что делать. Его портрет часто написан поверхностно и не углубленно. До глубокого человеческого портрета советская литература дойдет только в дни этой войны, пораженная и переволнованная высотой нравственного духа двадцати восьми гвардейцев, комсомолки Зои и десятков и сотен тысяч подобных им героев, сынов народа.
Русская литература ч е л о в е ч н а, как никакая другая из литератур. Но гуманизм классической литературы принципиально отличен от гуманизма советской. Там - жалость, боль за человека, сострадание к нему. Тут - реальная действенная борьба за построение условий человеческого счастья. Там - человечность психологическая. Тут - ч е л о в е ч н о с т ь и с т о р и ч е с к а я, определяемая самим содержанием народных идеалов и устремлений. Там - человек - предмет психологической вивисекции, здесь исторический человек.
И недаром в советской литературе так широко развивается исторический роман, чего нет в литературе классической. Там говорили о мессианстве русского народа и часто скрашивали эти туманные идеи дебелым крепостничеством и черносотенством. Тут, в живой действительности, советский писатель увидел исторически обусловленный, подлинный народный русский характер, в наши дни развертывающийся в небывалых самоотверженных подвигах строительства и кровавой борьбы с фашизмом и впервые, как колокол града Китежа, зазвучали в советской литературе слова: святая Родина.
Весь опыт литературы прошлого века почти не дал нам х у д о ж е с т в е н н о г о о п ы т а, традиций и стиля для изображения оптимистической, жизнеутверждающей силы, вошедшей в жизнь, чтобы преобразовать ее.
Не имея предшествующего опыта, советская литература ищет форм и стиля жизнеутверждающего реализма. В ней еще много ненайденного и незрелого. Стиль и формы более благоприятно развиваются в периоды затишья, некоей стабилизации, в отстое жизни. У нас нет затишья. Наше двадцатипятилетие это стремительное движение вперед, в упорной борьбе, в вечном преодолении. Отсюда - еще незрелый почерк многих наших писателей, их прямолинейность, часто в ущерб многосторонности и роскоши стиля.
С о ц и а л и с т и ч е с к а я и д е й н о с т ь - первое принципиальное и главное завоевание нашей литературы. Второе ее завоевание - н а р о д н о с т ь. Советская литература, как целое, не сразу овладела этой величайшей для каждого писателя возможностью говорить с народом и быть понятным народу. С этой стороны поучительны некоторые моменты истории литературы истекшего двадцатипятилетия. Ее развитие, в основном, п р о ш л о д в а э т а п а, соответствующих двум большим этапам в развитии нашей страны. Первый этап: от Октября до того года, который был назван Сталиным 'годом великого перелома'. Второй - от начала тридцатых годов до Отечественной войны. В наши дни, как я уже сказал, начинается новый этап советской литературы.
От Октября до года великого перелома в стране практически еще не был решен вопрос 'кто кого?', внутри общества шла борьба социалистических и капиталистических элементов, борьба за направление, за содержание революционного процесса. Все это отражалось на идеях, темах, сюжетах и стиле литературы.
С тридцатых годов начинает определяться новое, социалистическое общество. Страна - в напряжении строительства пятилеток. Литература стремится отразить эти новые общественные процессы. Борьба кружков и направлений, характерных для предшествующего периода, кончается, уступая место идейному сплочению, которое иногда принимает нежелательный характер общей нивелировки. Выбор тем, манера изложения, отношение к предмету, человеку, - все, что мы называем стилем, - подчиняется целеустремленности строительства, происходящего в стране. Литература окрашивается патетикой времени и стремится к познанию и отражению действительности. Расцветает очерк, и нередко реализм подходит к опасной грани натурализма.
Внутри п е р в о г о э т а п а или периода можно выделить некоторые литературные циклы. Это, прежде всего, годы гражданской войны, затем - нэпа.
Октябрь застал русскую литературу, в лице эпигонов великого века, в упадке и разложении. За небольшими исключениями, за исключением Горького, она была далекой от народа и чуждой ему. Были порваны последние нити, связывающие ее с освободительными традициями XIX века. Война 1914 года беспощадно продемонстрировала это падение, когда какой-нибудь эстет, поэт Игорь Северянин, выстреливал в пустоту фразой: 'И если в грозный час таинственный падет последний исполин, тогда ваш нежный, ваш единственный, я поведу вас на Берлин...'. - Самой низкопробной халтурой, вроде: 'С крестом в груди, с железом в сердце' - Муйжеля и сотен других сочинителей, наполнены были страницы журналов и газет. Чтобы стать понятной воюющему народу, литература первой мировой войны спустилась со своей башни и, торопливо загримировавшись под патриота, загаерничала, засюсюкала, запричитала на все
