– Доброе утро, Генри, – произнес Протектор.
– Доброе утро, ваша светлость, – ответил Генри Прествик и посторонился, чтобы дать дорогу угрюмому седовласому старцу.
В руках второй посетитель держал посох с серебряным набалдашником, на его груди красовался серебряный Ключ Землевладельца.
– Доброе утро, Говард, – гораздо менее формальным тоном поздоровался Бенджамин. – Спасибо, что пришел.
Старик ответил коротким кивком. Со стороны кого-то другого подобный жест был бы непозволительной дерзостью, однако Говард Клинкскейлс из прожитых им восьмидесяти четырех стандартных лет шестьдесят семь провел на службе Грейсону и династии Мэйхью. Ему довелось служить трем Протекторам, а восемь лет назад он ушел в отставку с поста командующего силами планетарной безопасности, осуществлявшими охрану Бенджамина с самого младенчества.
«И даже если бы не это, – печально подумал Бенджамин, – я закрыл бы глаза на нарушение этикета, принимая во внимание старость и нынешнее его состояние. Он выглядит… ужасно».
Скрыв свои мысли за спокойным и приветливым выражением лица, Протектор жестом предложил гостям сесть. Клинкскейлс, покосившись на канцлера, устроился в кресле рядом с кофейным столиком, тогда как Прествик уселся на маленькую кушетку у письменного стола.
– Кофе, Говард? – спросил Бенджамин. Секретарь, застыв у двери, ожидал дальнейших распоряжений.
Клинкскейлс покачал головой. Бенджамин перевел взгляд на Прествика и, поскольку тот тоже отказался, отпустил секретаря:
– В таком случае вы свободны, Джеймс. Но позаботьтесь о том, чтобы нас не беспокоили.
– Будет исполнено, ваша светлость.
Быстро, но почтительно поклонившись каждому из гостей по отдельности и отвесив более низкий поклон хозяину кабинета, Джеймс вышел и беззвучно притворил за собой старомодную дверь, сработанную вручную из натурального полированного дерева. Бенджамин, поджав губы, пристально смотрел на Клинкскейлса.
Лицо старика казалось твердыней, готовой выстоять против всей Вселенной, гранитным речным ложем, в котором тысячелетний поток пробороздил глубокие морщины. За каменной маской таились глубочайшая печаль, свирепая, клокочущая ярость и… бесконечная боль. Бенджамин, понимавший и разделявший все эти чувства, был бы рад дать Клинкскейлсу время, чтобы справиться с ними. Но ждать дольше он не мог.
«А хоть бы я и мог, – подумал Протектор, – вряд ли стоит надеяться, что он хоть когда-нибудь сумеет „справиться“ с этим сам».
– Говард, ты, наверное, догадываешься, почему я пригласил тебя? – произнес он, нарушив затянувшееся молчание.
Клинкскейлс, подняв глаза, молча покачал головой, и Бенджамин непроизвольно сжал зубы. Хотя бы приблизительно Говард должен был представлять себе, чего хочет от него Протектор. И он знал это, иначе не явился бы с жезлом, символизирующим сан регента лена Харрингтон. Но ему, видимо, казалось, что, отказываясь признаться себе, в чем дело, он словно делает несуществующей причину, из-за которой его вызвали во дворец.
«Увы, – мысленно вздохнул Бенджамин, – это не в его власти, да и не в моей тоже. На нас обоих возложены обязанности, и выполнять их мы обязаны, несмотря ни на что. Черт побери, меньше всего на свете мне хочется вторгаться в его скорбь, но я именно сейчас не вправе останавливаться».
– Я думаю, ты все знаешь, Говард, – сказал, помолчав, Протектор, и щеки Клинкскейлса побагровели. – Я глубоко сожалею о событиях и причинах, которые побуждают меня поднять этот вопрос, но иного выхода у меня нет. Равно как и у вас,
– Я…
Прозвучавший титул заставил старика дернуться, как от удара. Он встретился с Протектором взглядом, и за тот краткий и бесконечный миг, пока они смотрели друг другу в глаза, ярость Клинкскейлса почти потухла, погребенная под пеплом бесконечной скорби.
– Простите, ваша светлость, – тихо сказал он, – конечно, я знаю. Ваш канцлер… – Клинкскейлс кивнул в сторону старого товарища, и его губы скривились в горькой пародии на улыбку, – тормошит меня уже не первую неделю.
– Да, конечно…
Клинкскейлс потупил взгляд, поднялся, распрямив плечи, с кресла, взял жезл обеими руками и, держа его на открытых ладонях, шагнул к столу. Зазвучала ритуальная речь, каждое слово которой отзывалось скорбью и болью:
– Ваша светлость, извещаю вас, что землевладелец лена Харрингтон леди Хонор погибла, не оставив наследников. Понеже названный лен был получен ею из ваших рук, а долг и обязанность управлять им в ее отсутствии были возложены ею на меня… – Говард осекся, закрыл глаза, но справился с собой, и продолжил: – В силу того, что землевладелец уже никогда не потребует у меня Ключ лена и мне некому передать его и не для кого хранить, я, согласно обычаю и закону, возвращаю Ключ и все регалии тому, от кого, милостью Божьей, они пришли в этот мир. Да будут они переданы на сбережение Конклаву землевладельцев.
Он протянул посох Протектору, но тот покачал головой. Глаза регента расширились. На Грейсоне почти не случалось такого, чтобы землевладелец не оставил наследника, хотя бы побочного. За всю тысячелетнюю историю планеты (исключая убийство Пятидесяти Трех, положившее начало гражданской войне, завершившейся лишением всех Истинных права наследования) такое случалось лишь трижды. Однако отказ Бенджамина принять посох вовсе не имел прецедентов, что повергло регента лена Харрингтон в полнейшую растерянность.
