Он не обладал эмфатическими способностями Хонор, но знал королеву очень близко и не хотел бередить ее душевные раны, опасаясь нервного срыва.
– И как бы вы выразились? – спросила Елизавета.
– В их понимании им представился уникальный шанс перехватить власть у лоялистов и центристов и использовать его, чтобы компенсировать потерю популярности.
Хонор подняла брови, и он вздохнул.
– Оппозиция раз за разом наступала на грабли и с размаху получала в лоб. За противодействие строительству флота и расширению Альянса. За отказ голосовать за формальное объявление войны после событий на Ханкоке. За предательство по отношению к вам, ваша светлость. За реакцию на переход МакКвин в наступление.
Он горько усмехнулся.
– Я их почти жалел, когда готовилось наступление Хэмиша, потому что знал, что они опять сами себя режут. Они ведь драли глотки, критикуя наш военно-политический курс как раз тогда, когда мы уже готовились нажать спусковой крючок. Понимаете, по целому ряду серьезных вопросов оппозиция, как показала жизнь, придерживалась ошибочного мнения. Или такого, какое впоследствии признавали ошибочным избиратели. Но я сомневаюсь, что такие люди, как Высокий Хребет или Новый Киев, готовы хотя бы сейчас согласиться с тем, что некогда ошибались.
– А на практике для них ситуация видится следующим образом, – продолжил он пояснения. – Все это время мы, центристы, пожинали плоды своей правоты, тогда как они выставляли себя перед народом полнейшими болванами. В палате общин у нас большинство в двадцать процентов, и случись выборы завтра, мы удвоили бы это преимущество. Вот что до смерти пугает оппозицию и даже некоторых колеблющихся пэров, ранее поддерживавших Аллена.
– Прошу прощения? – Хонор склонила голову набок.
Вильям криво усмехнулся.
– Подумайте вот о чем, ваша светлость. Центристы и лоялисты, несмотря на оголтелую критику слева и справа, несмотря на попытки обструкции и саботажа, практически довели войну до победного конца. Но победа, одержанная центристским правительством, означает полный крах оппозиции. Как только Хэмиш начал операцию «Лютик», их бросило в дрожь, ибо они поняли: после капитуляции Народной Республики Аллен назначит выборы, на которых у них не будет ни единого шанса. А поддержка Короны, опора на палату общин и слава победоносного премьера позволит Аллену разгромить оппозицию и в палате лордов. Либералы боялись, что их проекты социальных реформ окончательно похоронят, а консерваторы и прогрессисты – того, что Елизавета и Аллен на гребне популярности сумеют осуществить давнюю мечту Винтонов и отнять у палаты лордов монополию на внесение финансовых законопроектов. Поэтому при всех своих разногласиях они не видят другого выхода, кроме союза… цель которого – попытаться присвоить победу себе. Ведь война будет завершена, когда они придут к власти. Ну а тогда можно назначить выборы, получить приемлемое большинство и несколько лет водить избирателей за нос. Прежде чем они окончательно перегрызутся.
– Понятно, – хмуро пробормотала Хонор, и Елизавета одарила ее невеселой улыбкой.
– Добро пожаловать в мир партийной политики по-мантикорски, – сказала королева. – Помнится, незадолго до моего отъезда домой Бенджамин высказывал беспокойство по поводу некоторых особенностей и направлений местной политической борьбы, и я его понимаю. Наша оппозиция не способна организовать даже пьянку на винокуренном заводе, но я не в состоянии помешать ей сформировать правительство. Из чего следует, что эти кретины получат возможность определить политический курс Звездного Королевства, а во многом и всего Альянса, если только я публично не выступлю против них, вызвав конституционный кризис. А для нас это намного опасней, чем позволить распоясаться этой шайке бестолковых, эгоистичных, жадных до власти бездельников!
С трудом сдерживаемая ярость в голосе королевы заставила Хонор вздрогнуть, но за гневом и отвращением чувствовалось глубокое горе, боль, вызванная вовсе не противодействием ее воле.
– Простите, ваше величество, – мягко сказала Хонор, – но за этим кроется что-то еще. Во всяком случае для вас.
Елизавета подняла брови, но потом бросила взгляд на Нимица, устроившегося рядом с Ариэлем, и кивнула.
– Да. Да, конечно, вы должны были почувствовать, правда? – пробормотала она.
Хонор молчала. С одной стороны, она считала, что не вправе лезть в личные дела королевы, но с другой – Елизавета ощущала такую боль, что выбора у леди Харрингтон просто не было. Зная, как сильно страдает королева, она просто обязана была попытаться помочь.
– Есть и кое-что еще, – призналась королева, отводя глаза.
Она встала, взяла на руки Ариэля и зарылась лицом в пушистый мех. Кот громко заурчал, поглаживая ее щеку рукой. Королева, глубоко вздохнув, снова повернулась к собеседникам.
– Об этом знают лишь несколько человек. Как ваша королева я должна взять с вас клятву в том, что никто – за исключением, может быть, Бенджамина, это касается вас, Хонор, – не услышит того, что я сейчас скажу.
Гости переглянулись и кивнули. Королева зябко повела плечами.
– Вам всем известно, что мой отец погиб в результате несчастного случая, катаясь на грави-лыжах. Такова официальная версия… На самом деле его убили.
Хонор со свистом втянула воздух. Ощущение было такое, словно кто-то с размаху ткнул ее кулаком под ложечку.
– Если точнее, он был убит группой заговорщиков, противившихся его военно-политическому курсу… и щедро оплачиваемых Народной Республикой. Они надеялись, что когда на трон взойдет наследница- подросток – то есть я, – им удастся навязать регента по своему выбору, чтобы… скорректировать политику, сделав в перспективе невозможным сопротивление агрессору. То был долгосрочный план, однако они преследовали и более конкретные цели. – Королева безрадостно усмехнулась. – Все вы, несомненно, помните, что сразу после смерти отца хевы напали на звезду Тревора. Я не сомневаюсь: они твердо рассчитывали на то, что паралич власти, вызванный неожиданной папиной смертью, позволит им завладеть
