Через сутки после нашего приезда в Нью-Йорк приехал Комура со своей свитою. Вторым уполномоченным был назначен японский посол в Америке. Затем, на второй или третий день после нашего приезда была назначена наша встреча с японскими уполномоченными и затем отъезд в Портсмут на военных судах для занятий конференции.
Встреча была устроена в море около Остереея, дачи президента, на его яхте. Мы выехали на особом пароходе и ехали по заливу часа полтора до яхты. Когда я подъехал с бароном Розеном к при-стани, там стояла масса народу, нас весьма сочувственно встретившая. На берегах залива расположено много фабрик. Все эти фабрики во время всего нашего пути гудели и свистели. Сперва я не понимал, в чем дело. Мне сейчас же объяснили, что фабрики нам салютуют и {379} выражают свое сочувствие.
Когда мы приехали к месту встречи и там узнали, как нас встречало население, то было обращено внимание на то, что японцы, которые ехали при тех же условиях, проехали тихо без оваций со стороны жителей. Мы подъехали с парохода на лодках к яхте президента, мне салютовали. Когда мы вошли на яхту, президент взаимно представил уполномоченных и их свиты и затем сейчас же пригласил завтракать. Я ранее выражал барону Розену опасение, чтобы японцам было дано в чем-нибудь преимущество перед нами, и в особенности настоятельно указывал на то, что я не отнесусь спокойно к тому, если Рузевельт во время завтрака провозгласить тост за нашего Царя после тоста за микадо. Я боялся, чтобы президент, по неопытности в подобных делах и как типичный американец, не особенно обращающий внимание на формы, не сделал ка-кой-либо оплошности в этом отношении. Барон Розен обо всем этом предупредил еще в Нью- Йopке товарища министра иностранных дел, долго раньше служившего в Петербурге в американском посольстве. Он был назначен заниматься конференцией и уполномоченными, он заранее установил, так сказать, церемониал, чтобы избежать каких-либо неловкостей. Что касается тоста, то он был связан с речью президента, таким образом редактированной, чтобы тост провозглашался одновременно за обоих монархов. *
Конечно, первая встреча с японцами была очень тягостна в смысле нравственном, потому что как бы там ни было, а все таки я являлся представителем, хотя и величайшей страны света, но в данном случае на войне побитой и побитой не вследствие отсутствия с нашей стороны мужества, не вследствие нашего бессилия, а вследствие нашей крайней опрометчивости.
*Я ранее знал Комуру, когда он был посланником в Петербурге, а также часть его свиты. Комура несомненно имеет много вы- дающихся качеств, но наружностью и манерами не особенно симпатичен. Этого нельзя сказать о других японских государственных людях, с которыми мне пришлось встречаться, например: Ито, Ямагага, Корине, Мотоно.
После завтрака с нас, президента и главных уполномоченных, сняли группу. Президент отправился на своей яхте к себе домой, а мы уполномоченные со свитою -- pyccкие на приготовленное военное судно, а японцы -- на приготовленное для них, и к вечеру оба судна снялись и пошли в Портсмут. Все время главным уполномоченным оказывались воинские почести.
{380} Не будучи особым любителем морских путешествий, я заранее просил, чтобы меня высадили в Нью-Порте, откуда мне дали до Портсмута экстренный поезд. Моя высадка была неожиданна. Я высадился только с одним из чиновников: барон Розен со всеми поехал на военном судне далее. *
Нью-Порт, с одной стороны, состоит собственно из города, очень маленького и не особенно богатого, а с другой стороны -- из сплошных, самых роскошных дач. Это летнее местопребывание всех миллиардеров Нью-Йорка; кроме того, летом туда собираются вообще американские богачи со всей Америки, независимо от того, к ним в гости приезжает много европейцев. Каждая дача представляет собою дворец.
Хотя быль ранний час, но в дачной половине города я встречал многих, ехавших верхом, и меня удивили их костюмы: все муж-чины были одеты в очень легкие цветные рубашки, но не на русский манер, а на манер иностранный (т.е. рубашки эти входили в пан-талоны), в легкие панталоны и легкие сапоги с кожаными гетрами; несмотря на сильный солнцепек, они были без шляп с непокры-той головой.
В соответствующих костюмах ездили и амазонки; он точно также были без шляп, в очень легких и довольно коротких амазонках.
* В Нью-Порте я сделал визит губернатору, который был несколько удивлен моему появлению. Затем я обдал у капитана на-шего судна, женатого на очень богатой даме. С нами обедали губернатор с женою и подруга хозяйки. Губернатор мне сказал, что правительство сперва хотело, чтобы конференция состоялась в Нью-Порте, но затем ему было дано знать, что нью-портское общество весьма радушно встретит русских, в особенности первого уполномоченного, имя которого пользуется большим авторитетом между аме-риканцами-финансистами, но что оно не будет столь внимательно к японцам, и что таким образом неизбежен явный контраст в отношениях к русским и японцам; после получения таких сведений правительство решило назначить Портсмут местом конференции.
Вечером я выехал ночевать в Бостон. Там я провел утро в университете и затем завтракал в университетском клубе с профессорами. Этот университет считается лучшим в Америке. Рузвельт воспитанник этого университета. Он высказывал мне, {381} что не желает выбираться в президенты республики на следующий срок, и что его желание заключалось бы только в том, чтобы быть выбранным в президенты бостонского университета.
После обеда я выехал экстренным поездом в Портсмут. К моему выезду в городе уже сделалось известным, что я в нем на-хожусь.
Когда я явился на вокзал, то около моего поезда находилась масса публики. Охранники почему-то сочли нужным меня проводить до вагона под особою охраной. Затем просили меня не покидать вагон, но видя массу публики, из которой многие хотели ко мне приблизиться, я вышел из вагона и подошел к толпе.
Ко мне подошло много евреев и начали со мною говорить по-русски. Они мне сказали, что сравнительно недавно покинули Poccию, так как не под силу им было более терпеть стеснения. Я расспрашивал некоторых из них, как они устроились? Они мне ответили, что сравнительно хорошо, во всяком случай имеют более средств, чем имели в России. Я им сказал, что значит они довольны своей судьбой. На это я получил ответ: 'нет, не вполне, мы теперь американские граждане, а все таки не можем и никогда не забудем Россию, так как в ее земле хранится прах наших отцов и предков. Мы не питаем любви к российским порядкам, но все таки любим более всего Россию, а потому не верьте, если вам будут говорить, что мы желаем на конференции успеха японцам, мы все желаем вам успеха, как представителю русского народа, и будем молить о том Бога'.
Я простился с ними и поезд тронулся. Прозвучал громогласный гул 'ура!' Поздно вечером я очутился в своих двух маленьких комнатах в Портсмуте.
Портсмут состоит из двух частей: военной гавани с арсеналом, в котором находится большой адмиралтейский дворец с большими залами, маленького городка, старинного для Америки, и затем несколько дач, казарм для небольшой части войск и боль-шущей деревянной гостиницы, выстроенной для летнего пребывания небогатых людей. Вот в этой гостинице помещались уполномоченные, вся их свита, стая корреспондентов и масса вечно приезжающих и отъезжающих зрителей, желавших побывать в самом пекле совер-шающейся великой дипломатической драмы. Несомненно, что этот год был удивительно счастливый для владельцев этой гостиницы!
Эти три части Портсмута находятся в двух различных штатах: город в одном, а дачи, гостиницы и казармы в другом. {382} Американское правительство предложило содержание уполномоченных в Портсмут взять на свой счет. Эта любезность была не совсем приятна: нас кормили ужасно плохо. Все было крайне обильно, но не свежо и не здорово. Впрочем, если бы мы жили на свой счет, то все равно едва ли в Портсмуте мы могли бы питаться лучше. Через не-сколько дней я заболел, поставил себя на диэту и держался ее все время пребывания в Портсмуте.
Когда было объявлено, что конференция будет происходить в Портсмуте, то все помещения, а в особенности гостиницы были там разобраны.
Все помещения были так заняты, что несмотря на то, что правительство наняло главную и очень большую гостиницу -- была такая потребность в комнатах, что мне, главному уполномоченному от русского Императора, были предоставлены две совершенно маленьких комнатки и третья, также очень маленькая, для моих двух камердинеров. Причем мой кабинет, как я уже говорил, был почти что стеклянный, так что все, что я делал в этом кабинете, было видно не только из многих номеров этой гостиницы, с ве-ранды и балконов, но даже было видно с дороги проходящим мимо гостиницы.
Поэтому масса любопытствующей публики постоянно хо-дила мимо гостиницы, чтобы посмотреть, что делает главный уполно-моченный Российской Империи, смотреть на те служебные собеседования, которые я имел с моими сотрудниками и массою корреспондентов, ежедневно желавших меня видеть.
Что касается этих корреспондентов, то они находились почти в постоянных сношениях с моими секретарями, но тем не менее, не довольствуясь этим, они довольно часто просили меня назначать им свидания, причем каждый корреспондент большой газеты, конечно, желал иметь сепаратное свидание для того, чтобы те сведения и заключения, который он мог почерпнуть из разговоров со мною, сделались достоянием только его газеты, а не достоянием газет, с его газетою конкурирующих.
* На другой день по приезде в Портсмут утром я сел на наше судно, которое стояло в нашем распоряжении все время нашего пребывания. Оба судна -- наше и японское, ночью вошли в гавань. Мы высадились при парадной встрече и салюте из пушек и отправились пешком в адмиралтейский дворец. Я принял почетный караул. Тоже самое было проделано и для японцев, которые высадились после нас.
{383} В адмиралтейском дворце находилось все портсмутское общество и начальство. Оно было представлено уполномоченным и затем всем был предложен завтрак, после которого мы поехали в экипажах в город. Кортеж открывал товарищ министра иностранных дел, за ним ехали японские уполномоченные, потом русские и затем вся свита. Везде на улицах стояла публика, а в главной части города стояли шпалерами войска. Публика оказывала внимание японским уполномоченным, ехавшим в первой коляске, но затем, увидав нас, возобновляла с большой силой знаки своего сочувствия. Когда мы проезжали между войсками, то несколько раз послышался крик 'Здравия желаем Вашему Превосходительству'; обернувшись в сто-рону крика, я увидел солдат, отдававших честь. Это были евреи в рядах американского войска.
Нас привезли в ратушу. Здесь нас встретил губернатор со всеми членами правительства города. Губернатор сказал речь, за-тем сняли со всех фотографическую карточку группою. Церемония была окончена и мы отправились к себе в гостиницу. На другой день начались заседания конференции. Мучительное и тяжелое время!
Хотя мы жили с японцами в одной и той же гостинице, мы друг другу визитов не делали, а только обменялись по приезде в Портсмут карточками. Только раз в конце конференции я попросил зайти второго японского уполномоченного, чтобы условиться от-носительно времени одного из последних заседаний: это было тогда, когда я заявил японцам, что ни на какие дальнейшие уступки я не соглашусь и что совершенно излишне тратить время, и когда между Комурой и его правительством происходили заминки в сношениях, не решались -- прервать заседания или согласиться на мои предложения. В это время в Токио боролись две партии, одна, во главе которой находился Ито, она настаивала на том, чтобы согласиться на мои предложения, а другая военная, находившая необходимым настаивать на контрибуции, а иначе продолжать войну. Тогда именно президент Рузевельт, испугавшись, что общественное мнение в Америке все более склоняется к России и что окончание переговоров ничем может возбудить общественное мнение против него и японцев, телеграфировал Микадо,
