— Немец! — шепнул Николай. — Чудной какой-то. Если из облавы, то облава так не ходит. Облава всегда цепью частой двигается. А этот вроде один. Захватим? Выясним у него все. А?
— Давай, — кивнул Токарев.
— Держи автомат! — Николай протянул ему оружие. — Следи в оба. Если что — выручай.
Он выполз из ямы и спрятался в кустах близ тропы. Пропустив немца чуть вперед, поднялся во весь рост, бросился на него сзади и, зажав ему рот ладонью, ловко подмял под себя.
С ближнего дерева вспорхнула стая пичужек и, отчаянно работая крыльями, устремилась через волнистое море осоки к синеющей вдали полосе леса. Немец винтом вывернулся из-под Николая. Но старший сержант вновь словно клещами сжал его плечи и…
— Ты что, не узнаешь? — вдруг по-русски произнес немец. — Протри глаза.
Этот голос заставил Полянского разжать руки: он был ошеломлен. Перед ним возникло живое, подвижное лицо, с глубокими складками вокруг рта, упрямый подбородок, седой завиток над крутой бровью и золотые озорные глаза… “Кто? Кто это?.. Неужели?” А немец сидел на земле, выплевывая траву, набившуюся в рот во время борьбы. “Немец, нет — какой к черту немец! — свой до последней морщинки на лице человек”
Николай сначала рассмеялся, а потом заплакал.
— Демьян! Демка! Ты, Демка? Демка, ты? — повторял он на все лады. Потом вновь бросился на “немца”, стиснул его в могучих объятиях, как маленького, поднял на руки. — А я — то думал… Живой! Настоящий!
Демьян Федотов, — а это был он, — тоже расчувствовался. Сердце у него колотилось неистово. К горлу подкатился горячий ком. И не проглотишь его. Как выброшенная на берег рыба, Демьян хватал ртом воздух. Так и не сказав ни слова, он несколько раз подряд крепко расцеловал бледное, небритое лицо друга, с запавшими, но непоблекшими, цвета байкальской волны, глазами.
Подошел Токарев. Демьян, высвободившись из рук Николая, обнял и его. Познакомились. Михаил, не мешкая, разжился табачком и закурил.
Чуть в стороне от полянки, в густолесье, дрозд вдруг опять подал фальшивый голос. Демьян просвистел в ответ.
— Узнаешь? — спросил он.
— Наш позывной, — ответил Николай.
Из густолесья, придерживая нацеленный автомат, показался второй “немец”.
— Гришанов, — отрекомендовал Демьян. — Мой помощник во всем героическом облике. Прошу любить и жаловать!
— Крепкий парень. Только научить его надо по-настоящему сигналы подавать. Если дрозд, то без фальши.
— Научится, — вступился за помощника Демьян. — Что ж, присядем перед трудной дорогой. Гришанов, из мошны печи — все на стол мечи.
— Чего же ты, Дема? — лукаво спросил Николай. — Помощник в кустах отсиживается, а ты разгуливаешь? А вдруг не я, а настоящий немец на тебя бы навалился. Как?
— Предусмотрено, Коля, — в тон ему ответил Демьян. — Мы ведь все высмотрели сначала.
— Ну, тогда… — Николай развел руками.
Полянский и Токарев были голодны, а сало и хлеб оказались на редкость вкусными. Но за едой Николай успел рассказать другу о всех мытарствах, перенесенных им после разлуки. От него Демьян узнал о второй схватке под Ключами, о пересыльном пункте в Городище, где погиб старый солдат Коробов, ободривший Николая, вовремя припомнив мудрую Демьянову байку про Емелю-мужика, о том, что Полянский долгое время числился Демьяном Федотовым в лагере смерти под Пинском, из которого едва вырвался, о гибели Сальского, о случайной встрече с летчиком Токаревым.
— Мое имя и фамилию носи на здоровье, если хочешь, — великодушно разрешил Демьян. — Знаю, Коля, что чести своей и моей ты никогда не замараешь. А как бежали из-под расстрела, не рассказывай, собственными глазами видел. Ловкачи! Я даже позавидовал. Думаю, смелые люди, настоящие. Даже смертный приговор ваш захватил. Вот он.
Токарев взял в руки листок.
— Тут по-немецки написано, — сказал Демьян.
— Вижу. Между прочим, это не наш смертный приговор, — заговорил Токарев, ознакомившись с содержанием бумаги, — а приказ о поддержке специального карательного отряда, который прибудет сюда на следующей неделе.
— Но-о-о!
— Вот тебе и “но”.
— Время есть, — успокоился Демьян. — Подготовимся честь честью. — И к Николаю: — А ребята, наши разведчики, как поживают? Как лейтенант живет-может?
— Киреев? Нет Киреева.
— В другую дивизию перевели?
— Убили!
— Ну-у-у? В разведке, что ли?
— В овраге у медсанбата кинжалом в спину. В тот день, когда он группу из Ключей привел. И не жалей ты его, Демьян! Сволочью оказался, шпионом.
— Что-о-о? Полегче выражайся. Лейтенант — не такой человек, — голос Демьяна был тверд. — Я это знаю.
— А как он в одиночку по фашистским тылам разгуливал? Забыл? Так вот. Во время тех прогулок он фашистам сведения передавал с глазу на глаз. В последнем поиске, из которого ты не вернулся, Киреев ребят в развалинах оставил и ушел к гитлеровцам на свидание. Известил о наступлении на Ключи.
— Эх, Коля, Коля, — перебил Федотов. — Ты мне веришь? Обманывал ли я тебя когда-нибудь?
— Ну, не обманывал, — ничего еще не понимая, подтвердил Николай. — Ну, верю.
— Так вот. Лейтенант Киреев, хоть и сухарем был, но о нас он заботился, от излишнего риска оберегал разведчиков. — И неожиданно спросил, хмурясь: — А о том, что немцы узнали о подготовке нашей дивизии к бою за станцию Ключи, кто тебе подробности преподнес?
— Перебежчик.
— Перебежчик? А он назвал Киреева?
— Нет. Но и так ясно.
— Вряд ли. Я, Коля, сам присутствовал при встрече кого-то из нашей дивизии с гитлеровским офицером. Я сидел под окном в саду. Весь ихний разговор прослушал от начала и до конца. Не сомневайся. Видел и слышал. Голос изменника запомнил. Что голос не Киреева, ручаюсь! Во веки веков не забуду! — Лицо Демьяна изменилось: глаза зажглись недобрым светом, брови сдвинулись, четче обозначились морщины по углам рта. Резко сорвал он с головы пилотку:
— Смотри!
Ни единого темного волоса не было в его некогда черных кудрях.
— Дема!
— Убить хотел, — с болью сказал он и, повинуясь привычке не омрачать своими горестями других, пошутил: — Да не знал, что у ленинградского токаря череп, что броневой колпак. История со мной произошла тогда лучше любого романа. Бывает же.
Тяжелораненый Демьян долго лежал в пыльном бурьяне. Под утро выпавшая роса заботливо освежила, омыла его воспаленное лицо, привела в чувство. Придерживая одной рукой разбитую голову, а другой опираясь на автомат, он добрался до развалин заводика. Товарищей уже не было. Да, признаться, он теперь и не надеялся их встретить.
Захватив языка, разведчики, как требовал приказ, еще до рассвета перешли линию фронта. А в том, что приказ генерала Бурова выполнен, Демьян убедился, когда увидел на обломке стены надпись Киреева.
Надо было отсидеться до ночи. Демьян, пересиливая головокружение, с трудом сполз в канализационный колодец, опустил над собой тяжелый люк и принялся заматывать бинтом рану на голове.
Сколько просидел в темном, сыром убежище, не помнит. Из полубредового забытья вывели его легкие, крадущиеся шаги. Кто-то ходил там, наверху. Демьян придвинул поближе автомат. “Неужели накроют?” Чугунная чаша люка дрогнула и медленно приподнялась. Человек действовал осторожно, по всей видимости, сам чего-то боялся.
Повернувшись неловко, Демьян коснулся головой влажного бетонного выступа, скрипнул зубами от боли и глухо чертыхнулся.
— Ой! — донеслось сверху. — Кто?
— Русский, — еще нашел в себе силы прошептать Демьян и потерял сознание.
Так повстречалась ему связная партизанского отряда Галя Сазонова. В развалины ремонтного завода, где был почтовый ящик подпольщиков, она пришла за очередным донесением.
Много труда приложила девушка, чтобы дотащить ослабевшего разведчика до лесной сторожки, а оттуда на подводе, под копной соломы, переправить в отряд! На партизанской базе Галя две недели ухаживала за раненым.
Командир отряда секретарь райкома партии Лузин, узнав от Демьяна о происшествии в Ключах, тотчас же послал в Центр шифрованную радиограмму. В ней сообщил, что в дивизии Бурова находится вражеский агент. Сообщил также о заброске в советский тыл под видом “языка” немецкого осведомителя номер четыре.
А Демьян остался в отряде и был зачислен в разведку.
Весь июль партизаны не давали немцам покоя: громили их гарнизоны, взрывали склады с боеприпасами, устраивали крушения эшелонов с техникой. В первой половине августа, пройдя рейдом по фашистским тылам, отряд стал действовать в белорусских лесах.
— Видишь, как получилось? — закончил Демьян. — И еще, Коля, скажу тебе, тот гад, что сведения фашистам передавал, должен был убить тебя твоим же кинжалом. Идешь ты лесом, природой наслаждаешься, а в это время сзади, будто какая-нибудь пантера заморская, или вот как ты на меня сегодня, прыгает тот тип и тебе в спину по самую рукоятку твой собственный кинжал. Ясно? За обер-лейтенанта Руттера отомстить хотели. Рыцарская месть.
— Хотели так, а вышло иначе. Ведь моим кинжалом убили Киреева. Я из-за этого многое пережил. Вот так…
Помолчали минуту, другую. Демьян, тяжело вздохнув, поднялся, стряхнул с плащ-палатки крошки.
— Накормить их мы с тобой сумели, — обратился он к Гришанову. — А куда денем? Возьмем с собой или здесь оставим?
