Прокуроров с мест, особенно с независимыми взглядами, самостоятельных, уверенных в себе, Вышинский недолюбливал, иронически называл их «удельными князьями», «ханами» и всячески пытался «поставить на место». Волны репрессий 1937 и 1938 годов, обрушившиеся на провинцию, одного за другим сметали прокуроров, пытавшихся еще говорить о законе и законности. В республиках, краях и областях прокуроров и даже следователей арестовывали целыми группами. Заговор есть заговор. Заговорщик одним не бывает. Ну а окраска такого «заговора» была всегда одна — «правотроцкисткая», да еще «террористическая». Для союзных и автономных республик применялся еще один термин — «националистический контрреволюционный».
В одном из исследований, проведенных в Башкортостане, например, отмечается: «К концу 1937 года репрессии в органах прокуратуры БАССР приняли массовый характер — партком рассматривал одновременно десятки «дел» по самым незначительным анонимным доносам... По постановлению парткома прокуратуры республики от 20 октября 1937 года были уволены с работы беспартийные работники центрального аппарата Тимашев, Петропавловская, Аравицкая, Конвиссер, Матвеева, Варфоломеев, исключены из партии и уволены из центрального аппарата Саковский, Мухамадиев, Султанов, Киселев, Первина, прокурор Миякинского района Нуритдинов. Впоследствии все были арестованы, их дальнейшая судьба неизвестна.
Здесь же было принято решение: «Проверить материалы в отношении прокурора БАССР Г. И. Хазова, заместителей прокурора Кривого, Мурашева», поскольку «...в вопросах подготовки кадров руководство прокуратуры проявило политическую беспечность и слепоту, благодаря которым аппарат был засорен чуждыми и случайными элементами (Саковский — эсер, Киселев — белый офицер, Первина и Конвиссер — жены врагов народа, Петропавловская — бывшая попадья, Аравицкая — монашка).»
После такого решения парткома расправа над прокурором республики Хазовым не заставила себя ждать.
Г. И. Хазов родился на Урале и был выходцем из рабочей среды. До 1917 года работал на Кусинском заводе близ Челябинска. После Октябрьской революции стал председателем Совета рабочих депутатов Никольского завода Уральской области, а затем несколько лет занимал руководящие должности в партийных и советских органах Башкирии. В 1925 году его выдвинули на пост председателя Башкирского ЦК крестьянской взаимопомощи, а в 1928 году — ответственным секретарем парткома Башкирского обкома ВКП(б). В 1933 году Хазов стал народным комиссаром юстиции и прокурором БАССР. 20 сентября 1936 года в соответствии с постановлением Совнаркома СССР об образовании Народного комиссариата юстиции СССР и выделения из системы НКЮ органов прокуратуры Хазов сдал дела по наркомату юстиции А. С. Хисматуллину, а сам вступил в исполнение обязанностей прокурора Башкирской республики.
22 октября 1937 года Башкирский обком ВКП(б) исключил Хазова из партии. В решении обкома причина расправы с прокурором объяснялась тем, что «на протяжении ряда лет в работе прокуратуры существовала антипартийная линия замазывания классовой борьбы, смазывания политических дел и прямая защита ныне разоблаченных врагов народа, исключительное засорение аппарата прокуратуры классово-враждебными элементами».
В тот же день Г. И. Хазов покончил с собой. Было ему тогда чуть больше 40 лет. Но даже самоубийство было расценено парткомом прокуратуры как доказательство его «контрреволюционности».
В 1937 году Военной коллегией Верховного суда был приговорен к расстрелу первый прокурор Башкирии И. С. Герасимов. В конце 20-х — начале 30-х годов он работал также прокурором Свердловской области и заместителем прокурора РСФСР, а затем был выдвинут на должность управляющего делами Совнаркома РСФСР.
19 августа 1937 года Военная коллегия осудила к смертной казни третьего прокурора Башкирской АССР Г. К. Касымова. Перед арестом он был директором Казанского государственного педагогического института.
В 1939 году был репрессирован еще один прокурор Башкирской АССР — Х. Х. Хадычев.
2 июня 1937 года органами НКВД был арестован первый прокурор Татарской АССР Гимаз Богаутдинович Богаутдинов. Октябрьская революция выдвинула на руководящие посты многих молодых, энергичных людей, с оружием в руках отстоявших ее завоевания. В 20-летнем возрасте Богаутдинов стал председателем кассационного трибунала Татарской республики, затем — народным комиссаром и, наконец, в двадцать пять лет прокурором Татарской АССР. Эту высокую должность он занимал шесть лет, успев окончить химическое отделение физико-математического факультета Казанского университета. Получив диплом, он расстался с прокурорским креслом и был назначен заместителем директора, а потом и директором КГУ. Вскоре по его инициативе был создан Казанский химико-технологический институт, который он и возглавил.
Следствие по делу Богаутдинова продолжалось 10 месяцев. Вышинский, хорошо знавший его по совместной работе, даже не подумал хотя бы облегчить участь бывшего прокурора. В мае 1938 года в Казань приехала выездная сессия Военной коллегии Верховного суда во главе с диввоенюристом Матулевичем и с «разнарядкой» на расправу с лучшими людьми республики. В течение трех дней коллегия неустанно «слушала» дела на татарских «контрреволюционеров». На каждый такой процесс отводилось максимум 8—10 минут. В таком темпе решилась судьба и жизнь 120 руководителей Татарии и соседней Марийской республики. 10 мая 1938 года этой «коллегией» было рассмотрено и дело Богаутдинова. Его приговорили к расстрелу.
Б. Султанбеков в очерке «Архивы КГБ: легенды и реальность», опубликованном в книге «Мертвым не больно. Больно живым» (Казань, 2000 год) пишет: «Немало прокурорских работников подверглись необоснованным репрессиям и в Татарии. Назову только несколько трагических судеб прокуроров. После того как прокурор Чистопольского района Маннихан Закиров обратился в Прокуратуру СССР по поводу систематических избиений арестованных и доведения их до умопомешательства работниками местного НКВД, в мае 1938 года был арестован сам. Подвергаясь избиениям в самых жестоких и извращенных формах, Закиров держался до октября 1938 года, когда «признал», что возглавлял вредительскую группировку судебных и прокурорских работников района. Так же были выбиты показания во враждебной деятельности у прокурора Кукморского района Гизатуллина. Был исключен в январе 1938 года из партии за мягкость, проявляемую к семьям арестованных врагов народа, прокурор республики Е. М. Лейбович. В специальном письме на имя Вышинского секретарь обкома Алемасов просил не переводить опального прокурора в другое место, ибо его вопрос будет «решен» на месте». И далее: «Речь не идет о том, что работники юстиции и спецслужб противостояли репрессиям. Они были обязаны выполнять партийные решения, которыми задавались даже нормы отстрела. Так, например, в Татарии решением ЦК ВКП(б), отраженном в оперативном приказе НКВД СССР № 00447 от 30.07.37 г., была дана «квота» на ликвидацию через «тройку» 500 человек в течение августа — декабря 1937 года, а в следующем году цифры были увеличены. Но те из них, кто пытался соблюдать хотя бы подобие законности, немедленно подвергались репрессиям».
Вскоре после Казани выездная сессия Военной коллегии оказалась в Саратове, где ее уже «поджидала» большая группа арестованных «заговорщиков», среди которых было и немало прокурорских работников во главе с прокурором области Семеном Александровичем Приговым. Ему было предъявлено обвинение в том, что он с 1934 года являлся членом контрреволюционной организации, в которую его вовлек бывший заместитель наркома юстиции Украины Бенедиктов. По версии следствия, в 1935 году Пригов был «переброшен» для контрреволюционной работы в Саратовскую область, где связался с антисоветской организацией, во главе которой стоял Криницкий. Ранее, с 1925 по 1933 год, он был также участником националистической организации на Украине, руководимой Скрыпником. Пригову вменялось в вину также то, что он лично занимался вербовкой новых членов организации и создал правотроцкистскую группу в прокуратуре области. Дело рассматривалось 20 мая 1938 года. Приговор к высшей мере наказания был приведен в исполнение через день.
В тот же день были расстреляны его заместители Борис Ефимович Кулаков и Алексей Иванович Полухин, помощник прокурора Василий Николаевич Устинов, прокурор Саратова Вячеслав Михайлович Ткаченко, старший следователь облпрокуратуры Леонид Максимович Микицинский, следователи прокуратуры Фрунзенского района Саратова Виктор Казимирович Томашайтис и Юрий Рувимович Фрадкин. Ранее, 1 ноября 1937 года, в Москве был осужден и погиб еще один саратовец — прокурор Рязано-Уральской железной дороги Василий Алексеевич Репнин.
Борис Наумович Бенедиктов, на которого делалась ссылка в деле Пригова, был арестован органами НКВД 26 августа 1936 года. В то время он работал старшим помощником Генерального прокурора Украины. В материалах его дела отмечено, что он был вовлечен в контрреволюционную троцкистскую террористическую организацию бывшим секретарем ЦК КП(б)У Киллерогом и проводил «вражескую работу в органах прокуратуры». 8 марта 1937 года Военная коллегия Верховного суда приговорила его к высшей мере наказания.
2 июля 1937 года был арестован прокурор Восточно-Сибирского края Владимир Исаакович Фридберг. В обвинительном заключении сказано, что Фридберг, «используя свое положение краевого прокурора, по заданию к[онтр]р[еволюционной] организации занимался вредительством в прокуратуре края, то есть в целях сохранения к[онтр]р[еволюционных] кадров прекращал дела на правых и троцкистов». И далее: «Состоял на позициях индивидуального террора против руководителей ВКП(б) и Сов[етского] правительства. С этой целью создал террористическую организацию из молодежи». 5 июня 1938 года В. И. Фридберг был приговорен к расстрелу.
В апреле 1937 года органы НКВД арестовали прокурора Курской области Георгия Георгиевича Заславского. Обвинение трафаретное: проводил вредительскую деятельность по линии прокуратуры, которая выражалась в стремлении не допустить разоблачения и осуждения участников организации, направлял деятельность прокуратуры не по линии борьбы с подлинными врагами народа, а по пути незаконных массовых арестов, чтобы вызвать недовольство политикой партии, с вредительской целью допускал засорение аппарата прокуратуры контрреволюционными элементами. 20 октября 1938 года Военной коллегией Г. Г. Заславский был приговорен к расстрелу.
В июне 1938 года выездная «бригада» Военной коллегии развернула «бурную деятельность» в Бурят-Монгольской АССР. В ее жернова попал и прокурор республики Александр Ильич Гросс, арестованный за полгода до этого. Это был исключительно принципиальный и бескомпромиссный прокурор, что в конечном счете и определило его судьбу. Органы НКВД не могли простить ему того, что он давал им письменные указания о прекращении дел по контрреволюционным преступлениям, причем не по десяткам, а по сотням дел! В отличие от некоторых прокуроров, сломленных на следствии, Гросс виновным себя не признал. Правда, это на приговор не повлияло. На то она и выездная сессия, чтобы приговаривать только к расстрелу.
Так же мужественно держался на следствии и суде и бывший прокурор Орджоникидзевского края Яков Иванович Агеев. За «смазывание» политических дел 25 июня 1938 года он был приговорен к высшей мере наказания. Тогда же был расстрелян и старший помощник прокурора края Исайя Вениаминович Лифшиц.
10 августа 1937 года в застенки НКВД попал прокурор Дальневосточного края Михаил Яковлевич Чернин. К аресту он был готов. Но после того как при рассмотрении персонального дела на бюро райкома партии его обвинили и в шпионаже, в связях с троцкистами и в том, что им волокитились дела на вредителей и исключили из партии, — ждал ареста со дня на день. В очерке В. Широкова «Прокурор Дальневосточного края» («Социалистическая законность», 1989, № 8) приводится довольно примечательный рапорт лейтенанта госбезопасности Полякова, производившего арест: «Доношу, что при аресте гражданина Чернина последний, открыв дверь на звонок в его квартиру и увидев меня, заявил: «А... вы за мной пришли. Я вас давно жду». Когда же я предложил ему ознакомиться с ордером на арест, Чернин заявил: «Не нужно. Я и так знаю». Подобное заявление говорит о том, что он подготовился к аресту, о чем сообщаю для сведения».
Характерно, что прокурор Союза не раз одергивал Чернина, отменял его постановления о прекращении дел. В упомянутом очерке В. Широкова приводится одно из писем Вышинского прокурору края: «Факт прекращения вами дела свидетельствует о том, что вы подошли к нему поверхностно и политически безответственно... Дело Павленко — второй случай неправильного, грубого, ошибочного прекращения троцкистских дел. Возьмите все дела о
