Они говорили.
— А этот откуда? — с интересом спрашивал Каин.
— Нож. Примерно такой, как у Ради. — Пятый кивнул Радалу.
— А это?
— А это уже пуля.
— Да ты что! Больно было?
— Потом — да. А сначала нет, я ничего не понял. Лин, Клео, Нарелин и Арти молча смотрели на этот странный разговор. Пятый отвечал скупо, видно было, что ему трудно. Но мальчишкам почему-то стало интересно, словно Пятый перестал быть для них врагом, а стал живым человеком, которому когда-то было очень и очень больно. Боль сближает. Радость часто разделяет людей, а боль почему-то иногда умеет делать их ближе. Даже врагов.
— А спина… тоже сейчас болит? — спросил Каин.
— Сейчас нет.
— А раньше?
— Очень. — Голос Пятого был спокоен, но Клео, который смотрел на Пятого с каким-то болезненным недоумением, показалось, что голос этот на секунду дрогнул. — Но недолго.
— Это за то, что ты убил Ниамири?
— Да.
— А ей было больно, когда ты её убивал? — Для Каина, казалось, это очень важно.
— Конечно нет. Она просто уснула. А потом забыла всё. Я виноват и перед ней, и перед тобой, но боли я ей не причинил.
— А кто сломал тебе спину? — допытывался Каин. — Кто сломал её за то, что ты убил Ниа?
— Он это сделал сам, — ответил Арти. — Пятый, оденься. Хватит. Это уже становится не смешно.
— Кому-то было смешно? — спросил Лин.
— Смешнее некуда, — пробормотал Клео в сторону и взглянул на Эрсай. — А вот за то, что вы, Арти, намереваетесь заново искалечить Нарелина, я вам отнюдь не благодарен.
Нарелин взял его за рукав:
— Клео, не стоит. Бесполезно.
Блонди перехватил руку Нарелина и, выпрямившись во весь рост, гневно посмотрел на Арти.
— Вы можете понять, что ваше «привыкнешь к базовой личности» приведёт только к новой ломке? Если вы не поняли, — нам предстоит возвращаться на Эвен, потому что мы не собираемся работать с вашими службами, и вы не можете заставлять нас это делать. Мы свободные люди и имеем право жить там, где хотим, и наша судьба, какой бы она ни стала, не ваша забота, извините уж, Арти.
— К сожалению, она стала моей, как только вы вмешались в судьбу Радала, — ответил Арти. — Не во все игры можно играть безнаказанно. Вы автоматом включили себя в строившуюся тогда схему, а из таких схем по своему желанию не выходят. Клео, попытайтесь понять, но то, что сейчас происходит, — это именно ваш выбор, а не чей-то ещё. Мой, Сэфес, Сети, мальчиков… Нет. Именно ваш. Доброта наказуема, Клео, и всегда очень неприятно чувствовать это на своей шкуре.
— Зло наказуемо тоже, — заметил Пятый. Он уже оделся и теперь сидел по-турецки на полу, глядя на Эрсай снизу вверх.
— Конечно, — кивнул тот. — Ты имеешь право это утверждать. Всё верно.
— И подтверждать, — согласился Пятый. — Всей своей жизнью. Клео, вы не вернётесь. Я могу это повторить. Никто из нас никогда ещё не возвращался… насовсем.
Лицо Клео стало похоже на сведённую судорогой маску. Он пару секунд смотрел на Арти побелевшими от бешенства глазами, а потом вдруг — лишь через мгновение все поняли, что произошло, один Нарелин успел вскрикнуть: Клео! — блонди ударил его в лицо, вложив в удар всю свою силу.
И попал в пустоту.
Арти в это мгновение в катере уже не было.
Пятый сориентировался быстрее всех. Он встал, подошёл к блонди, твёрдо взял его за локоть и поволок за собой в носовую часть катера. Через секунду они оказали в закрытой зоне.
— Остановись, — попросил Пятый. — Пожалуйста. Его невозможно ударить, даже мы не можем этого сделать. Мы с Лином его вообще убить хотели. Веришь?
— Я отказываюсь работать в Официальной службе, — процедил Клео. — И хотел бы я посмотреть, как кто-то сумеет меня заставить.
— Просить тебя о чём-то тоже бесполезно, — кивнул Пятый. — Слушай, если хочешь, ударь меня. Избей. Мне не привыкать, хотя приятного в этом мало. Тебе от этого будет легче. Если разобраться, я виноват в том, что сейчас происходит. С меня и спрос.
Лицо Клео пошло красными пятнами, губы тряслись. Пятый никогда ещё не видел блонди таким.
— Мы просто не будем там работать! — Голос Клео срывался. — Понимаешь ты или нет?! Никто! Никогда! Не навязывал мне решений. И не навяжет впредь! Хватит этого вздора про «собственный выбор»! Мы не выбирали отказ от родины! Мальчишки прекрасно обойдутся и без нас!
— Мы держались два года, — еле слышно проговорил Пятый, садясь на пол. — Жрали толчёное стекло, резали вены, синтезировали яды, прыгали с высоты, топились… Сопротивлялись решению, которое, как тогда казалось, кто-то навязал. А потом до нас стало потихоньку доходить, что не Арти виноват в том, что с нами происходило, а только мы сами. Знаешь, если бы я мог, я бы жил сейчас где-нибудь под Москвой, в дачном посёлке, чтобы зимой было холодно, а летом — шум и веселье, только чужое, не твоё. Иногда ездил бы в город… и ничего бы не делал. Может быть, потом, через несколько лет. Хотя я сомневаюсь, что меня на что-то хватило бы. Не скажи об этом Лину. Хорошо?
Клео ударил сразу обоими кулаками в стену, а потом рывком отвернулся и сполз по стене на пол, скорчился в три погибели, зажав лицо ладонями.
— Сволочи. — Пятый еле разобрал его голос — Ублюдки. Подлецы. Твари.
— Кто? — спросил он.
Клео не ответил, только согнулся ещё больше. Пятого внезапно осенило — да ведь блонди просто плачет! Шеф госбезопасности Эвена плачет как мальчишка. Наверное, впервые в жизни. Кто подлецы и твари? Да никто. Просто Клео не знал других слов, не знал, как ещё можно выразить то, что он чувствует сейчас. Пятый присел рядом, несмело положил руку Клео на плечо.
Слов не было. Совсем.
Все мы загнанные и загоняемые, добрые и злые, равнодушные и чувствительные, — все мы волей Бога строим мир своими руками. От и до. Никто и никогда не может ограничить нашей свободы, вот только у Пятого было время это понять, а Клео лишь сейчас подошёл к первой ступеньке этой бесконечной лестницы. «Ты свободен, — думал Пятый, продолжая гладить Клео по вздрагивающему плечу. — Никто, кроме тебя самого, не в силах отнять у тебя то, что тебе дорого. Разве что смерть, но и её иногда удаётся уговорить подождать. Не всегда, но всё же. Ты свободен, а твоя клетка — внутри тебя самого. Но как же трудно порой повернуть ключ в замке и отпустить себя на волю. Если бы мы могли помнить про это всегда, если бы могли… Летний солнечный день, прозрачная морская вода, чей-то смех, узкая улочка и небо над крышами. Центр мира, моя свобода. И я никому никогда не смогу сказать об этом».
— Ты свободен, — повторил он вслух. — Но я тебя очень прошу — не бросай нас, пожалуйста. Хотя бы сейчас.
Клео чуть повернул к нему лицо. Действительно мокрое. Пятый вдруг понял, что блонди испытывает сейчас ещё и жуткий стыд — то, что случилось с ним на глазах у чужого человека, было совершенно для него недопустимо. Истерика, слёзы… Табу. Позор.
— Не, не бросим. — На середине фразы горло свело судорогой, и получился всхлип. — Сейчас не бросим. Мы знаем, что такое «нужно». Но потом Пятый, прости. Мы вернёмся. Мы иначе не сможем. Простите.
— Здорово он с нами, — печально сказал Пятый. — Каждый делает то, что для него нехарактерно. Тебя довёл до истерики, меня раздел при всём честном народе. Если ты не в курсе, на Орине не практикуется даже одежда с коротким рукавом. Это неприлично. Слушай, я не хочу, чтобы вы погибли, оба, — добавил он. — Я не требую от тебя решений. Но хотя бы подумай. У нас будет какое-то время.
