Маркиз слегка нахмурился. Как и все аристократы, он и мысли не допускал о том, чтобы кто-то, кроме них, имел право на древность рода. Хотя, если верить одной старинной и весьма уважаемой книге, все люди без исключения произошли от Адама и Евы, из чего вытекает, что хвастаться своими корнями просто глупо. Меж тем гадалка в поисках поддержки обрушилась на свою дочь:
– Мэри, дорогая, что ты об этом думаешь?
Дорогая Мэри на мгновение оторвалась от ананасного лакомства, которое в меню было обозначено как «Десерт «Райский».
– О чем?
– Как, ты разве не слышала, о чем мы говорим? Ведь бедного месье Эрмелина убили!
– Ну и что? – хладнокровно заметила девушка.
Миссис Рейнольдс всплеснула руками.
– Как «ну и что»? Ты хоть понимаешь, что это значит?
– И что же? – осведомилась достойная барышня, осторожно ковыряя райский десерт ложечкой.
– Но это же значит, что… О! – вскричала миссис Рейнольдс в сердцах. – Ты просто невозможна!
– Кажется, сюда идет мадам Дюпон, – заметила маркиза.
Амалия вошла в большой салон и, извинившись за опоздание, опустилась на свое место.
– Скажите, мадам, – осторожно спросил дипломат, – нашему сыщику удалось что-нибудь обнаружить? Я имею в виду, ему удалось напасть на след?
Амалия улыбнулась краями губ.
– Сожалею, но месье Деламар не делится со мной своими догадками, – отозвалась она.
– По-моему, его вообще пора гнать в шею, – заявил американец. – Пять человек убили, драгоценности пропали, а он так никого и не нашел. Растяпа, одним словом, как говорит мой дядюшка Чарли.
– А мне жаль бедную вдову, – вздохнула маркиза. – Каково сейчас ей, бедняжке! – Она почесала Консорта за ушком, и он тявкнул в знак согласия.
– Похороны, наверное, будут завтра? – спросил де Бриссак.
Амалия кивнула.
– Опять надевать черное? – проныла сеньора Кристобаль. – Это ужасно!
– Черное стройнит, – попробовал успокоить ее аккомпаниатор.
– Черное – для старух! – презрительно заявила испанка, поводя мощными плечами.
Донья Эстебания вполголоса промолвила какую-то колкость по-испански, и две дамы тотчас сцепились. Голос сеньоры Кристобаль поднимался все выше и выше, донья же Эстебания, напротив, говорила все тише и тише, и наконец примадонна умолкла, растерянно глядя перед собой. Победа осталась за компаньонкой.
– Надоели эти похороны до смерти, – заявил Амалии Роберт П. Ричардсон с присущей американцам грубоватой простотой. – Предлагаю пристукнуть пятерых оставшихся членов этой семейки, сунуть их в один мешок и утопить в море. С меня уже хватит смертоубийств!
Амалия не смогла удержаться от улыбки, и мистер Ричардсон, решив, что настала пора показать себя во всей красе, тотчас придвинулся к ней.
– Вы надолго к нам в Нью-Йорк, мадам Дьюпоун?
Он и прежде задавал тот же вопрос (наверное, уже раз двадцать), и наконец-то Амалия честно ответила:
– Как получится.
– Если надолго, я вас приглашаю ко мне на ранчо. У меня лучшие коровы в округе. А быки… Ух, чудо, а не быки!
Амалия уже уразумела, что ранчо в Америке – это большое владение, в котором занимаются разведением скота. Надо признать, что четвероногие никогда не интересовали нашу героиню так, как люди, но тем не менее она слушала и благожелательно кивала, а Ричардсон, почему-то становясь по мере разговора все более и более розовым, говорил про каких-то cow boys, то есть коровьих мальчиков (это, наверное, телята, думалось Амалии), про просторы прерий и про злыдней-конкурентов, пересыпая речь совершенно непонятными словами типа лассо, тавро и чапарраль. Поэтому, когда Амалия после ужина вернулась к себе и села за стол, собираясь сделать в дневнике очередную запись, ей все время мерещились кактусы, коровы с телятами и гремучие змеи (мистер Ричардсон радостно сообщил, что в их местах этих тварей «ну, чисто пропасть»).
«Нет, ни за что не поеду к нему в гости», – решила Амалия. Она кое-что читала о гремучих змеях в приключенческих романах и твердо усвоила, что их укус не приносит пользы здоровью, а здоровьем своим Амалия очень дорожила.
Перед сном к Амалии зашел кузен Рудольф, которого она отрядила на всякий случай приглядывать за Деламаром.
– Как наш сыщик? – спросила у него Амалия.
– Сносно, – отозвался Рудольф, – хотя Ортанс Эрмелин и сделала попытку причинить ему телесные повреждения, когда он сказал ей о смерти мужа. – Рудольф поколебался: – Думаете, это все из-за завещания?
Амалия кивнула:
– Самое главное в этой истории – то, что сейф адвоката оказался открыт. Я не сразу сообразила, что револьвер был взят лишь для отвода глаз. На самом деле убийцу интересовало только содержимое сейфа. Проспер Коломбье допустил большую ошибку, когда при всех стал угрожать, что может найтись более позднее завещание. Своим заявлением он подписал смертный приговор сразу троим людям.
– Но в сейфе, когда сегодня мы с Деламаром отперли его, нашлось только старое завещание, – заметил Рудольф. – Значит, убийца забрал то завещание, в котором все было оставлено Коломбье, а когда Кристиан Эрмелин осматривал сейф сразу же после убийства адвоката, он солгал, сказав, что ничего не пропало, кроме револьвера и драгоценностей.
– Боюсь, что я ничего не могу сказать вам про второе завещание, – вздохнула Амалия. – Я даже не уверена в том, что оно вообще существовало. Возможно, Коломбье хотел просто припугнуть Эрмелинов. Возможно, он уже столковался с сестрой и Боваллоном, чтобы организовать новый подлог. Возможно, наконец, что мадам Эрмелин действительно составила новое завещание, скажем, незадолго до отплытия, потому что разочаровалась в своих детях. Главное, по сути, вовсе не это. Главное, что именно разговор о завещании и подтолкнул убийцу сделать то, что он сделал. – Девушка подняла глаза на Рудольфа. – Вы проверяли, Марешаль хорошо расставил караулы? И в коридоре, и у кают членов семьи – везде?
– Можете не волноваться, – заверил ее Рудольф. – Все в порядке. У каждой каюты стоит по два часовых, так что убийце не удастся снова провернуть то, что он проделал с Кристианом Эрмелином.
– Всей душой надеюсь на это, – буркнула Амалия, – но не забывайте, что для полного успеха его плана ему надо убить как минимум еще одну женщину, а мне бы не хотелось, чтобы она пострадала. Вы сказали Марешалю, чтобы он ни на мгновение не выпускал ее из виду?
– Конечно, сказал, – вскинулся Рудольф, – за кого вы меня принимаете! Кстати, я хотел у вас спросить насчет завтрашних похорон. Нам обязательно туда идти? Признаться, повышенная смертность на «Мечте» действует на меня угнетающе, хоть вы и обещали, что все это скоро кончится.
– Кузен, – примирительно сказала Амалия, – где ваш хваленый немецкий здравый смысл? Разумеется, мы пойдем на похороны, потому что в любом случае лучше присутствовать на них в качестве зрителя, чем в качестве… м-м… виновника торжества.
– Понял, – сказал Рудольф кротко. – Всей душой разделяю вашу точку зрения.
Он отдал Амалии честь, щелкнул каблуками и, по-военному четко развернувшись, проследовал к выходу.
«28 ноября. Седьмой день плавания. Убит Кристиан Эрмелин. Мы с Рудольфом разоблачили Белоручку, и теперь он сотрудничает с нами. Я была непростительно легкомысленна, распутывая это дело, но теперь я наконец-то оказалась на правильном пути. Конечно, в некоторой мере меня извиняет то, что человек, задумавший все это, отличается невероятной изворотливостью, но все же… Однако больше убийств не будет, уж я сама позабочусь».
Утром 29 ноября над морем стоял густой туман. Амалия натягивала черные
