Ни сапожек не видать, А двурогий, двудвуногий В лес умчался погулять. Не было в том лесу ни одной елки, Но зато были серые волки. А голодные волки очень грубы, А у этих волков острые зубы. Напали на козлика серые волки. Вот как, вот как, серые волки. Заплакал козленок тонко-тонко, А волки сорвали с него попонку, Загрызли козленка лесные подонки, Вот и пришел конец козленку. А на память о бедной съеденной крошке Оставили бабушке рожки да ножки, Вот как, вот как, рожки да ножки. 1928 г. {А. Финкель} О старухе, в козла влюбленной, Звонкое сердце, пой! Волос ее — зеленый, Голос ее — голубой! В четыре часа пополудни Козлик ушел в лес. В четыре часа пополудни Солнце ушло с небес. Колючие пальмы — елки Стоят фалангою свеч. Колючие шельмы — волки Сгрызли голову с плеч. Кривые козлиные рожки Раскинулись крючьями рек. Прямые козлиные ножки Навек прекратили бег. Про рожек еще пару, Про четыре пары копыт Слушаю плач гитары — Стонет, дрожит, звенит. Каморка. Горькая корка, Санто Карбон[12] на стене. Федерико Гарсиа Лорка, Спой, сынок, обо мне! 1930 г. {А. Финкель) В глубине двора, распираемого пронзительными запахами лука, мочи, пота и обреченности, полуслепая бабушка Этка колдовала над сереньким козленком. Багровое лицо ее, заросшее диким мясом и седой щетиной, хищно склонялось над лунными зрачками, негнущиеся распухшие пальцы шарили под замшелым брюхом, ища вымя.
«Дурочка, — страстно бормотала Этка, — куда ты спрятала остальные титьки, рахуба несчастная?» Розовые глаза козленка застенчиво мигали.
«Молодой человек, — строго сказала мне Этка, — знайте, что если бог захочет, так выстрелит и веник. Пусть они мне продали не козу, а козлика, все равно я его люблю, как свое дитя люблю!»
Прошел месяц. Весна текла над нашим двором, как розовая улыбка. В ликующих лучах малинового заката навстречу мне сверкнули перламутровые бельма старой Этки. Она несла в грязном переднике козлиные рога и ножки и скорбно трясла седой головой.
«Молодой человек! — крикнула она страстно рыдающим хриплым голосом. — Я вас спрашиваю, где бог? Где этот старый паскудник? Я вырву ему бороду! Зачем он наплодил волков, хвороба на них! Они съели моего козленка, мое сердце, мою радость: он убежал в лес, как дурачок, а они напали на него, что это просто ужас!»
Я молча отошел в сторону, давая излиться этому гейзеру скорби.
1930 г. (Э. Паперная) Старенькая бабушка с козликом жила, Серенького козлика «лапушкой» звала, Мыла его мылом, чесала гребешком, Питала витаминами и сладким творожком. Но приелся козлику бабушкин уют, В чаще хвойно-лиственной он нашел приют, Где от волка серого был ему капут.
