Боссерт на Черной горе
И все же хеттские иероглифы поддались напору швейцарско-итало-американо-чехословацко-немецкой пятерки нападения. Последний, решающий мяч забил Хельмут Теодор Боссерт. Имя этого немца, который после прихода Гитлера к власти избралВкачестве своей новой родины Турцию, известно сейчас во всем мире. Это имя привлекло к себе всеобщее внимание в 1953 году, когда к нему присоединилась слава расшифровщика хеттских иероглифов. Но уже и раньше его знали не только археологи, историки и филологи, но и люди в коричневых рубашках, которые при слове «культура» спускали револьвер с предохранителя: в 1933 году оно было в списке имен авторов, чьи книги горели на площадях Берлина, Мюнхена, Нюрнберга…
Путь Боссерта к расшифровке хеттских иероглифов не был ни прямым, ни ровным, и вначале пристрастие к древнему письму было лишь его «коньком». Еще в гимназические годы, проведенные в Карлсруэ (Боссерт родился в 1889 году в Ландау), розыски предков привели его к старым городским хроникам, и прекрасные, хотя и трудночитаемые, манускрипты увлекали его все глубже в прошлое — к латинским и немецким рукописям времен Карла Великого. Правда, и от них до иероглифов хеттских царей оставалось еще добрых двадцать столетий, но если любовь может сдвигать горы, почему бы она не могла переносить нас через столетия?
В университетах Гейдельберга, Страсбурга, Мюнхена и Фрейбурга Боссерт изучал археологию, немецкую и древнюю историю, историю искусства, германистику и прежде всего вспомогательные исторические дисциплины — дипломатику, геральдику и сфрагистику. При этом он продолжал филологические занятия, начатые еще в гимназии: кроме современных языков, латыни и греческого особенное внимание он уделял изучению древнеегипетского и древнееврейского. В 1913 году Боссерт получил диплом доктора, а когда вышла его диссертационная работа (об алтаре девы Марии в приходской церкви города Штерцинга в Тироле), был уже на фронте. Он воевал в Бельгии, Франции, России и Сербии и вернулся на родину с коллекцией наград за личное мужество и твердыми антимилитаристскими убеждениями. Затем он служил редактором и научным консультантом в разных немецких издательствах, продолжая заниматься древними языками и письмом (в свободное время и преимущественно в трамвае, так как жил далеко от места работы). В конце концов это привело Боссерта к клинописи. Но ранее он опубликовал шеститомную «Историю художественного ремесла», которая до сих пор считается одной из общепризнанных фундаментальных работ в данной области. А названия других его сочинений не менее удивительны: «Начала фотографии», «Товарищ на Западе» и «Беззащитные за линией фронта» (последняя книга и принесла ему честь оказаться в черном списке немецких фашистов; в ней он рисует страдания гражданского населения в будущей войне — картину, которую действительность, к сожалению, далеко превзошла). В 1932 году Боссерт издает также книгу «Сантас и Купана» с первыми попытками расшифровать хеттские (а кроме них и критские) иероглифы. И не кто иной, как профессор Мериджи написал о ней: «Она необычайно расширяет наши знания прежде всего о хеттском идеографическом письме; решение проблемы продвинулось настолько, что мы этого в настоящее время даже не ожидали». Положительно оценил книгу и Бедржих Грозный, написавший по поводу ее ободряющие слова.
Боссерт подтвердил правильность прочтения ряда хеттских городов (Каркимиша, Мараша и Хамы), расшифровал название города Тиана «Ту-ва-ну-ва» и имя его царя «Уа-р-па-ла-уас», в то время как Йенсен еще читал это имя совсем иначе: «Сиеннезис»! И вдобавок Боссерт установил, что этот Варпалавас, как мы пишем его имя сейчас, тождествен царю Урбалле (!) из ассирийских клинописных текстов, о котором давно было известно, что он был противником и вассалом Тиглатпаласара III, ассирийского царя, правившего в 1115–1093 годах до нашей эры. Наконец, Боссерт расшифровал несколько новых иероглифических знаков, правильность прочтения которых подавляющая часть хеттологов сразу же признала.
Необычайный успех работы Боссерта, содержавшей всего 90 страниц, побудил Прусскую академию поручить ему подготовку нового «Сборника хеттских иероглифических текстов», который должен был заменить и дополнить старый сборник Мессершмидта. Летом 1933 года Боссерт отправился охотиться за надписями в Турцию и по приглашению Курта Биттеля принял участие в раскопках в Богазкёе. На обратном пути он был представлен в Анкаре министру культуры д-ру Решиду Галипу. Деятели турецкого правительства всегда живо интересовались хеттскими раскопками; по столь же распространенному, сколь необоснованному мнению некоторых историков, турки были якобы прямыми потомками хеттов. Министр интересовался планами ученого, по-прежнему остававшегося частным лицом, рассказывал ему о своем проекте реорганизации Стамбульского университета и мимоходом спросил, не принял бы он место профессора. «Почему бы нет?»- ответил Боссерт, не придавая своим словам большого значения. В апреле 1934 года он получил декрет о своем назначении.
Так Хельмут Теодор Боссерт стал профессором литературного факультета Стамбульского университета и турецким гражданином — и остался им до самой смерти (1961 год). Одновременно он был директором Института исследования древних культур Малой Азии и каждую весну, когда прекращались дожди, покидал свой кабинет над Золотым Рогом и отправлялся с женой, которая была и его ассистент-, кой, и другими сотрудниками вести разыскания на местности. Районом исследований был весь край от античного Кайстра до библейского Евфрата, от истоков Галиса до устья Оронта — как бы ни менялись названия этих рек и областей за долгие три тысячелетия.
Во время одного из своих путешествий — это было в конце лета 1945 года — после довольно утомительных странствий по безлюдным долинам Тавра Боссерт попал в селеньице Феке, столь глухой уголок Юго-Восточной Турции, что люди там еще не знали, что в Европе закончилась война. От нескольких юрюков, последних кочевников Турции, которые в свое время сообщили ценные сведения Грозному и сведения, не имеющие никакой цены, Гельбу, он узнал, что якобы вблизи города Кадирли есть какой-то памятник, прозванный «Львиным камнем». Боссерт навострил уши: где есть львы, там есть следы хеттов. После более подробных расспросов он выяснил, что этот камень находится «где-то в горах», но где точно — никто не знал. Поскольку как раз начиналось время дождей и дороги были непроходимы, он отложил розыски до будущего сезона.
Весной Боссерт был снова здесь вместе со своей ассистенткой д-ром Хейлет Чембел, сопровождавшей его уже в экспедиции предыдущего года. Оказалось, что он прибыл слишком рано: дороги еще не просохли, и до Кадирли (между прочим, окружного города, но без шоссе, которое соединяло бы его с миром) он добрался с величайшими трудностями; кстати, с ними мы уже знакомы по главе о путешествиях Грозного в эти края — за три десятилетия мало что изменилось. Поскольку о приезде Боссерта там были заранее извещены, окружной начальник и вся местная знать ожидали его с обильным угощением; однако о «Львином камне» никто из присутствовавших не слышал. По просьбе Боссерта староста разослал своих подчиненных расспросить об этом камне у жителей. Почти до полуночи приходили лишь неутешительные вести. Но потом появился учитель Экрем Кушчу и ко всеобщему удивлению заявил, что не только слышал о существовании этого камня, но и знает к нему дорогу, так как бывал там несколько раз.
Рано утром были оседланы кони, и после четырех часов пути — порой приходилось останавливаться и прорубать дорогу через заросли — маленькая экспедиция Боссерта была на Каратепе («Черной горе»). Тут уже достаточно было беглого взгляда, чтобы заметить на выжженном склоне среди валунов сверкающий «Львиный камень».
Когда Боссерт приблизился к нему, он увидел, что это лишь постамент статуи. Экрем Кушчу уверял его, что статуя тут еще недавно стояла; вероятно, ее свалили кочевники. И действительно — она лежала рядом с постаментом, прикрытая мхом и папоротниками. Статуя была без ног и головы, но зато на ней была надпись! Расчистив ее, Боссерт установил, что надпись эта… семитская.
Вновь и вновь осматривал он статую. Ведь у нее ярко выраженный хеттский характер! По стилю, по замыслу… И тут ему пришла на ум мысль, о которой он предпочел пока умолчать. Он принялся осматривать разбросанные вокруг камни и плиты. И когда нашел несколько мелких осколков с иероглифами, то был уже уверен в правильности своей догадки: перед ним реальная возможность найти большую двуязычную надпись!
Д-р Чембел (опытный археолог — она принимала участие в раскопках близ Аладжахююка и некоторое время была вольнопрактикующейся у сэра Леонарда Вулли) сделала фотографии и ситуационные планы. Затем Боссерт приказал отправиться в обратный путь — чтобы скорее вернуться с заступами, лопатами и мотыгами.
Они вернулись весной 1947 года. Месяц работал Боссерт со своей ассистенткой и несколькими землекопами, пока ограничиваясь лишь зондированием. И возможность оказалась действительностью: была найдена длинная финикийская надпись и — в последний вечер перед установленным днем отъезда, когда все было упаковано и на Черную гору медленно опускался сумрак, — начало рельефа с хеттскими иероглифами. Боссерт ничего никому не сказал, только обозначил место находки.
Когда в сентябре того же года он прибыл сюда с новой экспедицией — засуха позволила ему работать до глубокой осени — и выкопал рельеф, то установил, что это были не иероглифы, и уж тем более не хеттские иероглифы, а выветрившиеся рисунки, которые в вечерних сумерках только показались ему письмом!
«В такие моменты судьба науки зависит от силы человеческого характера, — пишет К.В. Керам, бывший в 1951 году гостем Боссерта на Каратепе и в своей книге «Узкое ущелье и Черная гора» увлекательно описавший его открытия. — Боссерт продолжал вести раскопки. Он приказывал копать то там, то здесь и, хотя это звучит совершенно неправдоподобно, на расстоянии метра от мнимых хеттских иероглифов нашел настоящую иероглифическую надпись!»
Мечта трех поколений хеттологов осуществилась. Был найден большой двуязычный текст. Ведь финикийское письмо читать умели…
Представляется царь Азитавандас
Однако дело обстояло не столь просто, как казалось. Во-первых, финикийская надпись была сделана не на «классическом», а на древнем финикийском языке, относительно слабо исследованном. У Боссерта не было ложного честолюбия — «делать все самому», он дал изготовить оттиски и копии и разослал их наиболее видным семитологам: И. Фридриху в Берлин, Дюпон-Зоммеру в Париж, О'Келлегену в Рим и Р.Д. Барнетту в Лондон.
Во-вторых, то, что нашел Боссерт у Каратепе, собственно, не было настоящей двуязычной надписью, то есть одной надписью с двуязычным текстом. На самом деле там были три древнефиникийские надписи и две иероглифическо-хеттские, причем не существовало никакой уверенности, что тексты их совпадают.
