взгляд в окно, Луи убедился, что снаружи уже стемнело.
– Который час? – спросил он, зевая. – И что случилось? На нас напали?
– Ты говоришь по-английски? – спросил Кассандр.
– Который час? – повторил Луи.
– Одиннадцать вечера. – Священник сел на кровать, и тут стало видно, что лицо у него серое от усталости, отчего все черты кажутся словно стертыми. – Так ты говоришь по-английски или нет?
– Ни слова, – честно ответил Луи. – А в чем дело?
Кассандр вздохнул.
– Мои люди взяли шпиона, – сказал он. – Он вез послание для англичан. – Тут только Луи заметил, что в правой руке священник держит распечатанное письмо, продранное в одном месте и, похоже, даже заляпанное кровью. – Только вот беда – написано оно по-английски, а я ни бум-бум.
Луи зевнул. Интересно, подумал он, стало быть, у Кассандра есть свои люди… которые ловят (он снова зевнул) английских шпионов… Значит, вот для чего веселого священника на самом деле прислали из Парижа. Ну что ж, Конвенту нельзя отказать в предусмотрительности. Обезвреживать агентов врага – дело, без сомнения, нужное и достойное, хотя… хотя… а, черт побери!
– Надо допросить шпиона, – объявил Луи сквозь зевоту. Он не спал несколько дней, и оттого это пробуждение давалось ему так тяжело. – Где он?
Кассандр скривился, как от зубной боли.
– То-то и оно, что допросить его можно будет только на Страшном суде. Когда шпион понял, что его обнаружили, он стал сопротивляться, ну, моим людям и пришлось его пришить.
Генерал взял у священника письмо и просмотрел его, морща лоб.
– Надо найти кого-то, кто понимает по-английски.
– Ага, первого встречного, – фыркнул Кассандр. – Который может ввести меня в заблуждение.
– Ладно, – объявил Луи. – Тогда вот что можно сделать. У меня есть словарь, оставь письмо мне, я постараюсь его перевести.
– Если не знаешь язык, словарь тебе мало поможет, – возразил Кассандр. – Эх, что бы им стоило писать по-французски, как все приличные люди!
Поскольку все приличные люди в то время действительно говорили и при случае могли написать письмо по-французски, требование Кассандра нельзя признать некорректным.
– У тебя есть кто-нибудь на примете, кто знает английский? – спросил Луи. – Кто-то, кому можно доверять?
– Есть, – нехотя ответил Кассандр. – Один учитель, завтра или послезавтра его ко мне доставят. Он не в Дюнкерке живет. – Он посмотрел на письмо и вздохнул. – Ладно, я перепишу текст и отдам письмо тебе. Может, у тебя и впрямь что получится. Только потом вернешь мне, понял?
– Договорились, гражданин! – весело ответил Луи.
Через четверть часа Кассандр принес письмо и положил его на стол.
– Смотри не потеряй, – сказал священник на прощание.
Он уже взялся за ручку двери, когда Луи окликнул его.
– Слышь, Кассандр… Я вот тут размышлял… – Он поколебался, но все-таки собрался с духом и выпалил: – Как ты думаешь, как расположить к себе женщину? Если она даже в твою сторону не смотрит… и вообще?
Кассандр озадаченно мигнул и повернулся к своему собеседнику, который уже жалел, что вообще завел этот разговор.
– Сын мой, – сказал священник, и морщиночки на его лице заиграли и сложились в уморительно лукавую гримасу, – да будет тебе известно, что я против того, чтобы бегать за женщинами, которые даже не смотрят в твою сторону. Хотя одно безотказное средство все-таки есть, – добавил он. – Начни ухаживать за ее лучшей подругой, и внимание дамы тебе обеспечено.
Луи вспомнил хищное личико Терезы, вспомнил усеянную бородавками физиономию Евы – и нахохлился. А священник, заметив это, захохотал уже во все горло.
– Будет тебе ржать, отче, – сердито одернул его генерал. – И вообще, для духовного лица что-то ты слишком хорошо в этом разбираешься.
– Гражданин генерал, – сказал Кассандр, все еще давясь от смеха, – ты забываешь, что я двадцать лет принимал исповеди. Уверяю тебя, за одно то, что я на этих исповедях наслушался, мне должно быть обеспечено место в раю.
– Ну, а про подругу тебе кто сказал? – поинтересовался генерал.
– Граф де Клермон, – отозвался священник. – О, ему пришлось долго исповедоваться, когда он гнил заживо после своих амурных похождений. – Его глаза потемнели. – Ладно, гражданин генерал, что-то я с тобой заболтался. Если найдешь в письме что интересное, сразу же скажи мне.
Он ушел, а генерал зажег свечу и принялся за работу. Первый абзац кое-как складывался в связный текст, но второй упорно отказывался переводиться. «Может быть, это какой-то шифр? – размышлял генерал. – И как вообще понять, шифр это или нет?»
Часы на ближайшей церкви пробили полночь. Луи вздрогнул и уронил перо. Когда он поднял его, в дверь заглянул адъютант.
– Гражданин генерал, – доложил Франсуа, весело блестя глазами, – там к тебе какая-то гражданка. Пустить?
Гражданин генерал заметался, как гражданин петух в курятнике, куда нагрянула с визитом гражданка лиса. Он сунул письмо в стопку бумаг на столе, накинул мундир, заметил, что две пуговицы на мундире болтаются, чертыхнулся, застегнул мундир, оторвал при этом одну пуговицу с мясом и сделался красен как маков цвет. Проклиная свою неловкость, а также денщика Юбера, который был горазд только лопать за четверых, генерал сел за стол и велел Франсуа впустить гостью, но тут же сообразил, что тогда сцена приобретет слишком официальный характер, и вскочил с места.
– Прошу, – сказал Франсуа, впуская Амелию.
И, поймав выразительный взгляд генерала, кашлянул, отдал честь, сделал оборот вокруг себя и улетучился в дверь.
«Нет, все-таки надо было начать с подруги», – смутно помыслил Луи, поймав взгляд Амелии. Этот взгляд прямо-таки источал холодное отчуждение; и то, что он был генералом республиканской армии, как и то, что жизнь и смерть ее друзей были в его власти, ничего не меняло. Она по-прежнему оставалась принцессой из зарейнской страны, а он по-прежнему был для нее никем; и когда он осознал, что это положение вещей может длиться вечно, он растерялся.
– Надеюсь, я не опоздала, – сказала она ровным голосом.
Он взял ее за руку: ее пальцы были холодными как лед, хотя ночь была теплой. И все-таки он не отпускал их, смутно надеясь, что они хоть чуть-чуть потеплеют от его прикосновения.
– Вы говорили с моей служанкой, – продолжала Амелия, и он видел, как в полутьме блестят ее глаза. – Надеюсь, я правильно поняла ваши условия.
– Почему ты не можешь говорить мне «ты»? – сердито спросил он.
– Почему вы не можете говорить мне «вы»? – парировала она.
Сейчас он был готов сделать все, что она бы попросила; но если бы он согласился, это бы еще больше отдалило их друг от друга.
– Чего вы хотите? – спросила Амелия. – Если денег, у меня есть драгоценности, но немного. – Она вытащила из кармана платок, в котором тускло поблескивали ожерелье с зелеными камнями и такое же кольцо – то самое, которое когда-то пытался отнять у нее грабитель, – и положила их на стол.
Это было уже слишком. Кровь бросилась ему в лицо.
– За кого ты меня принимаешь? – выпалил он.
– А за кого я должна вас принимать? – ответила она, смело глядя ему в лицо.
Что бы он ни делал, она неизменно вкладывала в его поступки самый дурной смысл; и от этого впору было впасть в отчаяние. Все же он попытался хоть как-то исправить положение.
– Мне ничего не нужно, – проговорил он неловко. – Кроме тебя.
Он поцеловал ее руку, другую, волосы, висок, под тонкой кожей которого билась голубая жилка. Амелия молча отвернулась, не отвечая. На ее лице была написана скука. Он стал перед ней на колени, прижался