— Ну разумеется нет.
— Итого, — произнес Клайн, — что бы там по этому поводу ни думала бостонская полиция, факт остается фактом: отец Майкл Маграт — жертва номер пять.
— Си, нумеро синко, — подтвердил Хардвик, кривляясь, на ломаном испанском. — Но на самом деле он нумеро уно, поскольку священника грохнули за год до всех остальных.
— Значит, Меллери, которого мы считали первой жертвой, на самом деле был вторым.
— Очень сомневаюсь, — сказала Холденфилд. Все повернулись в ее сторону. Она продолжила: — У нас нет доказательств, что священник был первым. Он с тем же успехом мог быть десятым. Но даже если считать его первым, у нас возникает проблема: убийство год назад, а затем четыре убийства менее чем за две недели. Это необычный паттерн. Что-то должно было быть в промежутке.
Гурни мягко перебил ее:
— Возможно, процессом движет что-то иное, нежели психопатология убийцы.
— Что вы имеете в виду?
— Мне кажется, убитых связывает что-то помимо алкоголизма. Что-то, о чем мы пока не догадываемся.
Холденфилд задумчиво покачала головой и скривилась, как бы показывая, что не вполне согласна с Гурни, но не находит аргументов, чтобы с ним поспорить.
— Значит, могли быть жертвы еще раньше, а могло и не быть, — задумчиво произнес Клайн, явно не зная, как к этому относиться.
— Не говоря уж о том, что могут быть и новые, — заметила Холденфилд.
— В каком это смысле? — не понял Родригес.
Холденфилд проигнорировала его язвительный тон.
— Как я уже упоминала, паттерн выглядит так, будто процесс движется к завершению.
— К завершению? — протянул Клайн, как будто ему очень нравилось само слово.
Холденфилд продолжила:
— В последнем случае он был вынужден действовать не по плану. Возможно, он теряет контроль над процессом. Я предполагаю, что он теперь долго не продержится.
— Что значит не продержится? — выпалил Блатт с обычной враждебностью в голосе.
Холденфилд секунду посмотрела на него, затем перевела взгляд на Клайна:
— От меня здесь что, требуется просветительская работа?
— Возможно, не мешало бы уточнить несколько ключевых моментов. Если я не ошибаюсь, — произнес он тоном, не подразумевающим, что он может ошибаться, — за исключением Дэйва, мы тут все мало имели дело с серийными убийцами.
Родригес, казалось, был готов с этим поспорить, но промолчал.
Холденфилд обреченно улыбнулась:
— Ну хотя бы все в курсе типологии серийных убийц Холмса?
Кивки и мычание за столом в целом означали положительный ответ. Вопрос возник только у Блатта.
— Шерлока Холмса?
Гурни задумался, являлось ли это глупой шуткой или глупостью в чистом виде.
— Другой Холмс. Человек более современный и невымышленный, — сообщила Холденфилд преувеличенно терпеливым тоном, который, как показалось Гурни, она тоже откуда-то позаимствовала. Может быть, у мистера Роджерса, ведущего детской телепередачи? — Холмс классифицировал серийных убийц по типу мотивации: тип, движимый воображаемыми голосами; тип, желающий избавить мир от какой-либо ненавистной группы людей — от негров, от геев и так далее; тип, жаждущий абсолютной власти; искатель острых ощущений, который получает наивысший кайф от убийства, — и, наконец, сексуальные маньяки. У всех этих типов есть нечто общее…
— Они психи на всю голову, — с энтузиазмом подхватил Блатт.
— Точно подмечено, сержант, — слащаво произнесла Холденфилд. — Однако общее у этих типов — это чудовищное внутреннее напряжение. Убийство на некоторое время избавляет их от этого напряжения.
— Типа как секс?
— Следователь Блатт, — разозлился Клайн, — попридержите свои вопросы, пока Ребекка не закончит говорить.
— На самом деле его вопрос вполне уместен. Оргазм дает сексуальную разрядку. Однако в здоровом человеке это не вызывает потребность во все более частых оргазмах ценой все больших и больших усилий.
В этом смысле серийные убийцы скорее похожи на наркозависимых.
— Зависимость от убийства, — медленно и задумчиво произнес Клайн, как будто пробовал на вкус новый газетный заголовок.
— Звучная фраза, — сказала Холденфилд, — отчасти она правдива. Серийный убийца, в отличие от обычных людей, живет в мире собственных фантазий. На первый взгляд он может никак не выделяться из толпы. Однако его «нормальная» жизнь не удовлетворяет его, реальность его не интересует. Он живет ради своих фантазий — фантазий о власти, о возмездии. Эти фантазии складываются в сверхреальность — мир, в котором он чувствует себя важным, всевластным, живым. По этой части есть вопросы?
— У меня есть, — сказал Клайн. — Мы знаем, к какому типу относится наш убийца?
— У меня есть предположение, но я бы хотела услышать, что по этому поводу может сказать детектив Гурни.
Гурни подозревал, что ее добродушное выражение лица было таким же наигранным, как ее улыбка.
— Я думаю, это человек, выполняющий миссию.
— По избавлению мира от алкоголиков? — спросил Клайн отчасти из любопытства, отчасти скептически.
— Я думаю, что понятие «алкоголик» частично описывает его жертвы, но в его выборе могут играть роль и другие факторы.
Клайн неуверенно хмыкнул:
— Если говорить о более узкой характеристике, помимо того, что он человек с миссией, как бы вы описали нашего преступника?
Гурни решил повторить выпад доктора:
— У меня есть несколько соображений на этот счет, но я бы хотел послушать, что скажет доктор Холденфилд.
Она пожала плечами и заговорила быстро, обыденным тоном:
— Тридцатилетний белый мужчина, высокий коэффициент интеллекта, друзей нет, нормальных сексуальных отношений тоже нет. Вежливый, но держит дистанцию. Детство наверняка было тяжелым, отмеченным какой-то травмой, которая влияет на его выбор жертв. Поскольку он выбирает мужчин среднего возраста, травма, вероятно, связана с отцом и с эдиповым комплексом.
Вмешался Блатт:
— Вы что, говорите, что этот мужик в прямом смысле… то есть буквально… того… со своей матерью?
— Необязательно. Мы же говорим про фантазии. Он живет в воображаемом мире и ради этих фантазий.
Родригес нетерпеливо перебил:
— Мне что-то не нравится это слово, доктор. Пять трупов — это вам не фантазии!
— Вы правы, капитан. Для нас с вами все это реальность. Это были настоящие люди, со своими уникальными жизнями, достойные уважения и правосудия, но для серийного убийцы они воплощали что-то совсем другое. Для него они всего лишь актеры в его спектакле, а не люди в нашем с вами понимании этого слова. Они просто часть бутафории, вроде тех ритуальных элементов, которые мы находим на местах убийств.
Родригес покачал головой:
