Я - Шарлотта Симмонс

— Это очень важно, — сказал он.

— Да не могу я, Джоджо.

— Это только… — Окончательно скиснув, баскетболист махнул рукой и признался: — Ладно, что врать-то. Парой минут тут действительно не отделаешься. А когда у тебя пара заканчивается? Мне бы посоветоваться надо.

Шарлотта тяжело вздохнула. Какими бы серьезными ни казались самому Джоджо его проблемы, она заранее была уверена, что все это сведется к какой-нибудь ерунде. Ее же сейчас гораздо больше волновали собственные проблемы — куда как более возвышенного уровня. Вот, например, в данный момент Шарлотту беспокоило, как не ударить в грязь лицом и не выставить себя полной дурой, не читающей первоисточников, перед Виктором Рэнсомом Старлингом. Однако она не смогла найти подходящий повод для отказа и бесцветным голосом, как бы смиряясь с неизбежным, сказала:

— Через час.

— Можно будет тогда с тобой где-нибудь увидеться? Ну пожалуйста.

В ответ, Шарлотта лишь коротко спросила:

— Где?

— Может, у «Мистера Рейона»? Возле входа?

Пока Джоджо формулировал вопрос, девушка уже кивнула, обошла его и заторопилась на лекцию.

Громадный спортсмен выглядел как побитая собака. Даже Шарлотте это показалось странным. Джоджо, звезда университетского баскетбола и известная на весь кампус личность, нечасто представал перед окружающими в таком беззащитном, совершенно не крутом виде. Он остался стоять на пересечении дорожек, а Шарлотта пошла дальше. Над ними обоими возвышался святой Христофор, изваянный Жюлем Далу. Великий французский скульптор придал фигурам святого и младенца Иисуса такую композиционную выразительность, что казалось — они двигаются. Шарлотту это поразило. Вот что такое истинное воздействие искусства, вот как бывает, когда не просто смотришь на картину или скульптуру, а по-настоящему понимаешь, чувствуешь, воспринимаешь образ в полной мере. Весь мир, начиная с Джоджо и его проблем, перестал существовать для Шарлотты; ее мозг словно не воспринимал ничего, что не было связано с величественной скульптурой.

Свет в аудитории погас, и луч проектора высветил на большом, футов восьми в высоту, экране над кафедрой фотопортрет смуглого европейца с большими усами и аккуратно подстриженной, ухоженной бородкой. Эту пышную растительность дополняли густые бакенбарды, спускавшиеся по обеим сторонам лица к самому подбородку. С волосяным покровом верхней части черепа дело обстояло несколько хуже: изрядные залысины уходили от висков и лба едва ли не к самой макушке. Впрочем, там они изящно маскировались переложенными и явно зафиксированными каким-то парикмахерским средством прядями, эффектно зачесанными с висков вверх. Результат таких усилий по маскировке излишне раннего облысения был вполне убедительный: по крайней мере, на первый взгляд могло показаться, что обладатель столь внушительных усов, бороды и бакенбард располагает и шевелюрой соответствующей плотности и густоты. Этот портрет запросто мог принадлежать одному из трех мушкетеров, если, конечно, не учитывать видневшихся в нижней части фотографии красивого узла галстука и воротника белой рубашки.

Мистер Старлинг рассказывал:

— Дельгадо принадлежал к тем ученым, которые готовы были рисковать жизнью, превращая самих себя в подопытных кроликов и морских свинок ради подтверждения правоты собственных открытий, — так, во всяком случае, считали окружающие.

Проектор стоял не в центре сцены, к которой спускался амфитеатр аудитории, а чуть в стороне — так, чтобы изображение на экране было видно с любого места. Стройная фигура мистера Старлинга в шикарном твидовом пиджаке цвета морской волны, подсвеченная лучом проектора, выглядела — по крайней мере, с точки зрения Шарлотты — чрезвычайно романтично. Ей ничего не стоило представить Виктора Рэнсома Старлинга одним из этих героев науки, бросающих вызов смерти ради своих открытий, хотя она прекрасно знала, что он не рисковал ничем, разве что получить от кошек царапины и укусы, когда проводил свои эксперименты, за которые ему и была присвоена самая высокая награда в мировой науке.

— Я говорю об этом вовсе не для того, чтобы вызвать в ваших сердцах восхищение их смелостью, — сказал Старлинг. — На самом деле все совсем… нет, не наоборот. Я бы сказал, используя термины логики, что мои доводы являются так называемым обратным суждением, то есть суждением, полученным путем инверсии. Постарайтесь перенестись в ту эпоху. Друзья, близкие, коллеги — все страшно переживали за этих экспериментаторов, но перед нами есть как минимум три примера: Уолтер Рид, Хосе Дельгадо и мадам Кюри. Их объединяет стопроцентная уверенность в истинности полученных эмпирическим путем знаний и во всеобъемлющей власти логики. Все трое — своего рода адепты новой мировой религии — рационализма, которой к тому времени не исполнилось и двух веков… Впрочем, в прошлый раз мы достаточно подробно остановились на этой теме. Так вот, проводя свои опыты, ученые испытывали не больше страха, чем фокусник, глотающий огонь на глазах у изумленной публики. Трезвый расчет, осторожность и меры безопасности на случай непредвиденного развития ситуации — вот залог успеха в таком эксперименте. Тем не менее я полагаю, что метод, которым Дельгадо доказывал правоту своей точки зрения, производит неизгладимое впечатление, особенно в наши дни.

На экране появилось изображение арены для боя быков. На трибунах можно было насчитать от силы дюжину зрителей. Фотограф сделал снимок как раз в тот момент, когда стоявший у самого края арены огромный бык бросился в атаку. Объектом нападения был человек в белой рубашке, спокойно стоявший с противоположной стороны арены и державший в руках, примерно на уровне талии, какую-то маленькую черную штуковину. В аудитории не было слышно ни звука, кроме голоса мистера Старлинга. Шарлотта была полностью поглощена слайдом на экране и пояснениями преподавателя. В этот момент для нее не существовало ничего больше — ни в этом зале, ни в целом мире. Не было ни Хойта с его рукой, ни Эдама с беспокойно растопыренными губами, ни Джоджо с собачьим выражением лица. Таинственный непостижимый мир, Эльдорадо, о котором Шарлотта Симмонс мечтала, поступая в Дьюпонт, наконец начал обретать перед ней реальные черты.

— Это Хосе Дельгадо, — объяснил мистер Старлинг, — а это — андалузский бык весом примерно в две тысячи фунтов… а это… видите эти штуки, торчащие у него из спины? Это пики, которые пикадоры, — надеюсь, вы знаете, что означает слово пикадор? — воткнули, чтобы разозлить быка.

— Ка-кой у-жас! — Этот возглас возмущения издала девушка, сидевшая где-то в нижних рядах амфитеатра. Понять причину всплеска ее негодования для Шарлотты не составило труда. В кампусе было немало людей, защищавших права животных, и у некоторых даже поехала крыша на этой почве. — Это… же… ужасно! Это… не-до-пус-ти-мо!

Мистер Старлинг, стоя на кафедре, сказал довольно резким тоном:

— Это ваша реакция на появление в поле вашего зрения элементов другой культуры? Я уверен, что уже упоминал: Хосе Дельгадо был испанец, а если я об этом не сказал, то уточню: эта арена для боя быков находится в Мадриде. Испанская культура гораздо старше нашей, примерно лет на тысячу с лишним. Вы, конечно, имеете право не принимать и не любить ее. Более того: вы абсолютно свободны в том, чтобы не признавать ни одну из культур, отличающуюся от вашей собственной. Не будете ли вы так любезны составить нам список тех иностранных культур, которые вызывают у вас наибольшую неприязнь?

По амфитеатру прокатилась волна негромких одобрительных смешков. «Неплохо вы ее отшили, мистер Старлинг. Тонкая работа». Пренебрежительное отношение к другой культуре, особенно того народа, который меньше вашего преуспел в достижении высокого уровня жизни, а также навешивание ярлыков, которые могли бы свидетельствовать о ваших религиозных, социокультурных или национальных предубеждениях, считалось по неписаной шкале дьюпонтских грехов еще более серьезным пороком, чем жестокое обращение с животными.

Мистер Старлинг вернулся к теме лекции.

— Итак. То, что мы видим на этой фотографии, не так важно, как то, что предшествовало этому моменту. — Элегантный взмах руки в сторону экрана. — Снимок был сделан в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году. К этому времени Дельгадо был известен не столько как нейрофизиолог, сколько как нейрохирург. — Отвернувшись от экрана, профессор обратился к сидевшим в аудитории студентам: — Кто-нибудь может рассказать мне, каков был в то время уровень развития науки о человеческом мозге вообще и нейрофизиологии в частности?

Желающих ответить не нашлось. Ни одной поднятой руки. Шарлотта мысленно проклинала себя. Если бы она занималась как положено — прочла бы первоисточники, как рекомендовал ей мистер Старлинг, и вообще была такой студенткой, какой ей следовало быть, — у нее сейчас появилась бы прекрасная возможность продемонстрировать окружающим и в первую очередь преподавателю свои познания. Тем временем мистер Старлинг держал выразительную паузу, все еще окидывая взглядом класс…

Наконец он сдался и сам дал правильный ответ:

— Что ж, смею вас заверить, что такой науки, как физиология мозга, в то время практически не существовало. Изучение мозга было заброшено как бесперспективная область. Увы, к таким последствиям привело всеобщее увлечение фрейдизмом, в том числе как медицинским направлением. В самом деле, если психоанализ является лучшим и единственным лекарством при любой дисфункции мозга, выражающейся в нарушении мыслительной деятельности и норм поведения, то зачем терять время на препарирование жалкого комка живой плоти, являющегося всего лишь материальной средой обитания для человеческой психики? Такой взгляд господствовал тогда в психологии и медицине. Фрейд, возможно, сам того не желая, просто заморозил изучение мозга на целых полвека, особенно в нашей стране, которая к тридцатым годам прошлого столетия стала, если хотите, штаб-квартирой приверженцев теории и методов Фрейда. Дельгадо был по тем временам редким исключением. По его глубокому убеждению, невозможно понять человеческое поведение без досконального изучения работы мозга как материального носителя психики. Сегодня это кажется очевидным. Более того, это уже стало аксиомой. Но в те годы так считали немногие. Дельгадо разработал способ создания своего рода карты мозга — то есть определения тех его участков, которые отвечают за различные стороны поведения. Для этого он использовал стереотаксические имплантаты — вживляемые в мозг иглы-электроды, на которые можно подавать ток определенных параметров.

Громкий возмущенный вздох — скорее всего, это опять отреагировала девушка, которая вскрикнула, когда мистер Старлинг упомянул о корриде и пикадорах. Но на этот раз она ничего не сказала, и преподаватель не обратил на нее внимания.

Он снова сделал эффектный жест в сторону экрана.

— В данном случае Дельгадо вживил электрод в так называемое хвостатое ядро мозга быка Этот участок мозга находится прямо под мозжечковой миндалиной. Как вы видите, бык не просто разозлен, но взбешен. Он не готовится к броску — он уже нападает. Когда же эта разъяренная туша приблизилась к Дельгадо на щекочущее нервы расстояние, тот одним едва заметным движением пальца нажал на кнопку вот этого радиопередатчика, и в тот же миг уровень агрессивности животного понизился до нулевой отметки… — профессор щелкнул пальцами, — …вот так. Момент инерции у такой колоссальной туши значителен, вот почему бык преодолел оставшееся расстояние до человека, не сумев вовремя затормозить. Представьте себя на месте Дельгадо: каково это, когда на вас рогами вперед несется тонна говядины.

На экран спроецировался другой слайд.